Семь лет между нами - Эшли Постон

опасность.

Он указал на себя.

— Думаешь, я похож на человека, который испортил бы себе вкусовые рецепторы кусочком человеческого филе?

— Я не знаю, я тебя почти не знаю.

— Ну, это легко исправить, — сказал он, опираясь руками о столешницу с обеих сторон от разделочной доски. На внутренней стороне его правого предплечья я заметила татуировку — дорога, извивающаяся среди сосен. — Я поступил в Северную Каролину в Чапел-Хилл на стипендию, планировал пойти в юридическую школу, как мама и сестра, но бросил учёбу на третьем курсе.

Он снова пожал плечами — этим его фирменным, небрежным жестом.

— Работал на кухнях, пока пытался понять, чем хочу заниматься. Единственное место, где мне было действительно комфортно. Дедушка с детства воспитывал меня на кухне. Так что в итоге я решил поступить в CIA (CIA чаще означает ЦРУ).

— Центральное…

Его губы дрогнули в улыбке.

— Кулинарный институт Америки.

— Ах, это был мой второй вариант, — кивнула я.

— Получил диплом по кулинарному искусству, и вот, ищу работу.

— Ты гонишься за луной, — пробормотала я, скорее себе, чем ему, думая о своей карьере — четыре года в университете, изучая историю искусств, потом семь лет медленного восхождения по карьерной лестнице в издательстве Strauss & Adder.

— За луной?

Я смутилась.

— Так говорит моя тётя. Это одно из её жизненных правил. Знаешь, такие основные заповеди: держи паспорт в порядке, красное вино — к мясу, белое — ко всему остальному…

Я загибала пальцы.

— Найди работу, которая приносит удовольствие, влюбись и гонись за луной.

Он ухмыльнулся, делая глоток бурбона.

— Звучит как хороший совет.

— Возможно. Так, тебе сколько? — я пристально посмотрела на него. — Двадцать пять?

— Двадцать шесть.

— Чёрт. Я чувствую себя старой.

— Ты не можешь быть намного старше меня.

— Двадцать девять, почти тридцать, — мрачно ответила я. — Одна нога уже в могиле. На днях нашла седой волос. Думала, может, обесцветить всю голову.

Он расхохотался.

— Даже не знаю, что буду делать, когда начну седеть — а я именно поседею, не посерею. Мой дед не поседел. Может, побреюсь налысо.

— Думаю, тебе бы пошло немного седины, — задумчиво сказала я.

— Седины, — повторил он, явно наслаждаясь этим словом. — Скажу деду, что ты так сказала.

Он снова пожал плечами.

— Вообще, я не славлюсь постоянством. Когда заявил, что хочу в CIA, мама чуть с ума не сошла. Я ведь был в шаге от диплома по бизнесу. Но я просто не мог представить себя в офисе за столом весь день. Так что теперь я здесь.

Он картинно развёл руками, словно показывая волшебный фокус, но в глазах его сверкало настоящее воодушевление.

— Есть вакансия в одном довольно известном ресторане, и я хочу туда попасть.

— Шеф-поваром…?

Он абсолютно серьёзно ответил:

— Посудомойщиком.

Я чуть не подавилась вином.

— Прости… что? Ты шутишь?

— Как только я попаду внутрь, смогу подняться по ступеням, — сказал он тем же равнодушным тоном и вытащил из бумажного пакета первый овощ. Помидор. Затем взял большой поварской нож из своего набора — лезвие было острым, — и начал нарезать его быстрыми, уверенными движениями. Сталь сверкала в тусклом желтовато-белом свете отвратительной разноцветной люстры, которую моя тётя «спасла» с обочины дороги.

— Ну, — продолжил он, не прекращая работать ножом, — теперь, когда ты знаешь обо мне всё, расскажи о себе.

Я выдохнула.

— Ох… А что обо мне? Родилась в долине Гудзона, потом жила на Лонг-Айленде, а в городе уже половину жизни. Училась в NYU на истории искусств, потом устроилась в издательство, а теперь вот здесь.

— Ты всегда мечтала работать в издательстве?

— Нет, но мне нравится, где я сейчас. — Я сделала ещё один глоток розе, раздумывая, стоит ли рассказывать ему о других частях моей жизни — о поездках за границу, о паспорте, испещрённом штампами так, что позавидовал бы любой заядлый путешественник. Но каждый раз, когда я показывала его кому-то, у людей возникало обо мне определённое представление. Будто я какая-то искательница приключений с бешеным сердцем, когда на самом деле я была просто испуганной девочкой, цеплявшейся за голубую шаль тётки, пока она носила меня по миру.

Я хотела, чтобы он видел меня настоящую — ту, которая больше не покидала город, даже чтобы навестить родителей на Лонг-Айленде, ту, которая ходила на работу, возвращалась домой, пересматривала «Выжившего» по выходным и не могла выкроить пару часов, чтобы сходить на выставку бывшего парня.

Так что я решила ничего не говорить и просто сказала:

— Ну, вот и всё. Историк искусства, ставший книжным публицистом.

Он посмотрел на меня с каким-то скрытым смыслом и поджал губы. На левой стороне нижней губы у него была родинка, и не смотреть на неё было почти невозможно.

— Почему-то мне кажется, что ты себя недооцениваешь.

— Да?

— Это просто ощущение, — сказал он, вытаскивая из пакета ещё один помидор, и снова небрежно пожал плечами. — Я неплохо читаю людей.

— Да?

— Более того, я почти разгадал твой любимый цвет.

— Это…

— Нет! — воскликнул он, поднимая нож. — Не говори. Я сам угадаю.

Меня это развеселило. Я выразительно посмотрела на кончик ножа, пока он не понял, что направил его на меня, и быстро опустил обратно на разделочную доску.

— Так вот как?

— Это моя единственная суперспособность, позволь впечатлить тебя.

— Хорошо, хорошо, — сказала я, уверенная, что он не угадает.

Это, пожалуй, было самое неожиданное во мне. Я наблюдала, как он сдвигает нарезанные помидоры в сторону, затем берёт лук и начинает снимать с него кожуру. Его руки двигались так ловко, что это было завораживающе — можно было смотреть часами.

— Ну? — спросила я. — Какой у меня любимый цвет?

— О, я не собираюсь угадывать прямо сейчас, — хитро сказал он. — Я тебя ещё почти не знаю.

— Да во мне особо и нечего узнавать, — пожала я плечами, глядя, как он режет лук. — Все крутые истории — у моей тёти.

— Вы с тётей близки?

Я отвлеклась от его рук, не сразу уловив вопрос.

— Мм?

Он поднял взгляд. Глаза у него были необыкновенно светло-серые, темнее у зрачков и постепенно светлее к краям. Чтобы разглядеть это, надо было подойти очень близко.

— Вы с тётей близки?

Настоящее время обожгло меня ледяным уколом, словно кто-то плеснул в лицо холодной воды. В его времени она всё ещё жива, где-то в Норвегии вместе со мной, спасается от моржа на пляже. И на мгновение это сделало её реальной. Тёплой, живой. Будто она могла войти в квартиру в любой момент, крепко обнять меня, и я вдохну её запах — сигареты Мальборо, духи Red и слабый аромат лаванды