Две Дианы - Александр Дюма

— Верно, только сон, — грустно подтвердила Бабетта, — но совсем не по тем причинам, Жан, о которых вы говорите. Этот благородный человек будет для меня всегда молодым, красивым и желанным, потому что своим поступком даст мне самое высокое доказательство любви, какое только может получить женщина. Мой долг — полюбить такого человека на всю жизнь… Но нет, такого человека не найдется, а если и найдется, то, хорошенько рассудив и все взвесив, он все равно отступит в последнюю минуту. Вот почему, милый Жан, все это только сон.

— А если это все-таки истина? — вставая, неожиданно спросил Габриэль.

— Как? Что вы сказали? — растерялась Бабетта.

— Я говорю, Бабетта, что такой человек, преданный и благородный, существует.

— И вы его знаете? — взволновался Пьер.

— Я его знаю! — улыбнулся молодой человек. — Он вас действительно любит, Бабетта, и вы можете без всяких оговорок принять его жертву. Тем более что вы дадите взамен меньше, чем сами получите: вы получите новое имя и подарите ему счастье. Разве не так, Жан Пекуа?

— Но… господин виконт… Я не знаю… — залепетал как потерянный Жан.

— Вы, Жан, — продолжал Габриэль, улыбаясь, — упустили из виду лишь одно: Бабетта питает к вам не только глубокое уважение и сердечную благодарность, но и благоговейную нежность. Заметив вашу любовь, она сначала ощутила прилив гордости, затем умилилась и, наконец, почувствовала себя счастливой! Тогда-то она и возненавидела негодяя, который ее обманул. Вот почему она только что умоляла своего брата не сочетать ее узами брака с тем, кто стал ей глубоко ненавистен. Верно я говорю, Бабетта?

— Сказать по правде, господин виконт… сама не знаю, — Бабетта была бледна как снег.

— Она не знает, он не ведает, — рассердился Габриэль. — Как же так, Бабетта? Как же так, Жан? Разве вы не слышите своего сердца? Это невозможно. Мне ли вам говорить, Бабетта, о том, что Жан вас любит? Или, может, вы, Жан, сомневаетесь, что Бабетта любит вас?

— Возможно ли? — вскричал Пьер Пекуа. — Нет, это слишком большое счастье!

— Поглядите-ка на них! — сказал Габриэль.

Бабетта и Жан смотрели друг на друга, а потом, сами не зная, как это получилось, бросились друг другу в объятия.

Обрадованный Пьер Пекуа, словно потеряв дар речи, молча стиснул руку Жана. И это крепкое рукопожатие было красноречивее всех слов.

Когда первые изъявления восторга стихли, Габриэль заявил:

— Сделаем так. Жан Пекуа как можно скорее женится на Бабетте, но, прежде чем водвориться в доме своего брата, они проживут несколько месяцев у меня в Париже. Таким образом, тайна Бабетты, грустная причина столь счастливого брака, будет погребена в пяти честных сердцах тех, кто здесь присутствует. Итак, мои добрые, дорогие друзья, вы можете отныне жить радостно и спокойно и смотреть в будущее без опаски!

— Великое вам спасибо, благородный, великодушный гость! — воскликнул Пьер Пекуа, целуя руку Габриэлю.

— Только вам мы обязаны нашим счастьем! — добавил Жан.

— И каждый день утром и вечером, — заключила Бабетта, — мы горячо будем молить Господа за вас, нашего спасителя!

— Я вас тоже благодарю, Бабетта, — ответил растроганный Габриэль, — за эту мысль: молите Бога о том, чтоб вашему спасителю удалось спастись самому.

XXV

СЧАСТЛИВЫЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

— Черт побери! — воскликнул Жан Пекуа. — Вы принесли другим так много счастья, что непременно добьетесь своего!

— Да, пусть это будет для меня добрым предзнаменованием, — молвил Габриэль. — Но вы сами видите, что я должен вас покинуть… А для чего? Возможно, для горя и слез! Однако не будем загадывать и потолкуем о том, что нас волнует.

Назначили день свадьбы, на которой Габриэль, к своему великому сожалению, не мог присутствовать, а потом и день отъезда Жана с Бабеттой в Париж.

— Вполне возможно, — с грустью заметил Габриэль, — что сам я не смогу вас принять у себя дома, поскольку мне, видимо, придется на время покинуть Париж. Но вы все равно приезжайте. Алоиза, моя кормилица, примет вас с распростертыми объятиями.

Что же касается Мартина Герра, то ему суждено было оставаться пока в Кале. Амбруаз Парэ объявил, что выздоровление будет крайне медленным и поэтому за больным потребуется тщательный уход.

— Но как только ты поправишься, верный мой друг, — говорил ему виконт д’Эксмес, — возвращайся также в Париж, и, что бы со мной ни случилось, я сдержу свое обещание: я избавлю тебя от тени, преследующей тебя. Теперь я в этом вдвойне заинтересован.

— Вы, господин виконт, думайте о себе, а не обо мне, — сказал Мартин Герр.

— Ничего, все долги будут оплачены. Однако пора идти. Прощайте, друзья, я должен вернуться к герцогу де Гизу.

Через четверть часа Габриэль был уже у герцога.

— Наконец-то, честолюбец! — улыбнулся Франциск Лотарингский.

— Все мое честолюбие в том только и состоит, чтобы помогать вам по мере своих сил, ваша светлость, — отвечал Габриэль.

— О нет, это еще не честолюбие, — возразил герцог. — Я считаю вас честолюбцем потому, — шутливо добавил он, — что вы обратились ко мне со многими просьбами, настолько из ряда вон выходящими, что я, по совести говоря, просто не знаю, смогу ли я их удовлетворить!

— Когда я их излагал, господин виконт, то думал не столько о своих заслугах, сколько о вашем великодушии.

— Вы, однако, высокого мнения о моем великодушии, — усмехнулся герцог. — Посудите сами, маркиз де Водемон, — обратился он к вельможе, сидевшему у его постели, — можно ли досаждать высоким особам такими невыполнимыми просьбами? Вы только послушайте, каких неслыханных наград требует от меня виконт д’Эксмес!

— Заранее предвижу, — молвил маркиз де Водемон, — что это совсем не много для столь доблестного человека, как виконт. Однако послушаем.

— Во-первых, — сказал герцог де Гиз, — господину д’Эксмесу желательно, чтобы я оставил при себе небольшой отряд, который им был завербован за его собственный счет. Сам же он берет с собой только четырех человек. И эти молодчики, которых он мне навязывает, — воплощенные черти, которые вместе с ним взяли неприступный форт Ризбанк. Так кто же из нас двоих — я или виконт д’Эксмес — делает другому одолжение?

— Полагаю, что виконт, — улыбнулся маркиз де Водемон.

— Ну что ж, беру на себя это обязательство, — весело рассмеялся герцог. — Я не дам им бездельничать, Габриэль. Едва я встану на ноги, сразу же поведу их с собой на Гам. Пусть у англичан не останется ни клочка французской земли! Даже Мальмор со своими вечными ранами — и тот пойдет. Мэтр Парэ обещал его основательно залатать.