Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

терять?

— Я за рулём? — спросил Песков.

— Нет, не надо, я сам, — сказал Игорь.

Забрал протянутые Песковым ключи с брелоком и вышел в дверь.

Ровно в девятнадцать часов Мария Белоцерковская на легких ногах выскочила в больничные ворота и оглядела улицу в обе стороны, но Егора не обнаружила. Она не стала терпеливо ждать его появления и набрала недавно сохранённый номер. Он оказался недоступен. Ни секунды немедля, что было свойственно исключительно врачам «неотложки» и редким нетренированным людям, она быстро отыскала в телефоне номер, который однажды записала просто «Витя. Брюки для Егора» и нажала иконку вызова.

— Мария. Больница. Штаны… — вслух прочёл Песков с экрана до того, как приложил мобильный к уху. — Але? — ответил он, также быстро припомнив, что однажды с этого номера позвонил Егор и попросил для себя две вещи: привести в больницу сменные штаны и сохранить номер в памяти телефона под именем Мария. Исключительно по причине того, что оба играли в занимательную игру, придуманную Бисом, которую между собой прозвали «Три слова», Виктор так и записал номер: «Мария. Больница. Штаны».

— Это Виктор? — спросил встревоженный, но приятный женский голос.

— Да, я.

— Меня зовут Мария. Я… Я друг Егора Биса… Я его врач.

«А?! — изумился Витька. — Теперь это так представляют?» — и добавил. — Слушаю вас, Мария.

— Вы не знаете, где Егор?

— Нет. А что случилось?

— Да, собственно, ничего. Мы договорились о встрече на семь часов, но он не пришёл, а его телефон выключен?

— Я не знаю, где он. Сам его разыскиваю, — честно признался Виктор. — Со мной его нет.

— Ясно… — огорчилась она. — К сожалению, я была не в настроении, и мы не очень хорошо поговорили, — пояснила Мария ситуацию, — и быть может это его расстроило…

— Может, — зачем — то согласился Виктор.

— Извините… Я, пожалуй, напрасно позвонила?

— Нет, нисколько. Если не сложно, скиньте его номерок, я попробую дозвониться?

— Конечно. Скажите ему, что мне жаль… И, если дозвонитесь первым, попросите его перезвонить…

— Обязательно. Не переживайте, всё обойдётся, — сказал Виктор, завершив звонок.

Первые, проведённые в нише, полчаса или час Егор был тих и не скандален, только напряжённо со свистом и клокотанием дышал как от тяжёлой работы, изредка замирая и прислушиваясь к звукам снаружи, ища подсказки на своё местоположение. Спустя час он стал звать на помощь, время от времени неистово мыча как корова, и окончательно лишил себя голоса и последних сил. Вскоре всё его внимание было приковано к левой ноге, которая находилось в непривычном положении и в конец онемела. Егор нехотя согласился с тем, что свою работу похитители протезов проделали пусть и не очень виртуозно, однако на совесть. Предплечье и голень по всей длине стянули за спиной скотчем, пальцы руки оказались зажаты в подколенной впадине, стали холодными и перестали гнуться будто их склеили друг с другом моментальным клеем. Голень так крепко прикрутили к бедру, что мышцы натянулись как тетива на индейском луке и в колене появлялось неприятное напряжение, от которого, казалось, оно вот — вот лопнет, а то и вовсе взорвётся. Из подвижных конечностей оставалась разве что голова.

Следующие пару часов Егор изо всех сил двигал рукой, плечами, напрягал ногу и в какой — то момент показалось вот — вот разорвёт путы. Показалось — скотч ослаб и потянулся — но это оказалось ложным чувством. Слои клейкой ленты не уступили под напором Егора ни миллиметра.

«Жизнь кончится трагически, — решил он, тяжело дыша, пуская слюни и стараясь держать себя в руках. — С рукой, примотанной к жопе, и впрямь выглядит будто держу всего себя в кулаке… — злился он. — Ходячий мертвец! Ходячий, пожалуй, не совсем уместное слово, а вот мертвец вполне подходит, — улыбался Егор ртом, растянутым скотчем. — Думаю, в утренней сводке Ходарёнка я буду фигурировать как небоевая потеря. А в вечерних новостях — погребённая заживо жертва территориального самоопределения ДНР. Пожалуй, в морге отнесутся куда проще, назовут просто: труп мужчины. Если найдут… Года через два… Если повезёт и собаки не отроют раньше и не сожру. А что? Я же жрал собак» — циничные и грубые мысли Егора бушевали, не унять.

Дернув телом, Егор постарался сдвинуться с места, правда, движение получилось одной головой весьма неуклюжим и безрезультатным, если не считать за результат неприятный хруст в шее. Сдвинуться не позволили тесные стены ниши.

О том, что он станет узником темницы с очень ограниченным пространством, он понял в ту минуту, когда его запихивали внутрь. Но когда он попробовал подняться и ударился разбитой головой о низкий потолок, границы ужаса и страха что он испытал сильно расширились, на какое — то мгновение подорвав и его решимость, и настрой и, если прежде ему представлялось, будто он застрял в одной из старых автомобильных покрышек, из которых на дивизионном полигоне возводили труднопроходимые препятствия или, ещё раньше, помещения с мишенной обстановкой для стрельбы боевыми патронами, то теперь он вообразил, что застрял в дымоходе из которого выход безусловно есть, даже целых два, но требовалось осмотреться и понять в каком направлении двигаться, по возможности перемежая плечами. Однако предприняв такую попытку, Егор с места не сдвинулся.

«Придётся схуднуть немного и, похоже, здесь это будет совсем не проблема: трёхразового питания не ожидается! — подбадривал он себя. — Как же выбраться из дымохода без единой точки опоры, связанному, безногому и безрукому инвалиду? Думай! — приказывал себе. — Как оценить, куда двигаться: вперёд или взад?»

Пожалуй, единственный способ убедиться в этом был увидеть обстановку своими глазами, но для этого требовалось проделать отверстие в том, что было на голове. Бис принялся шарпать головой о стену, как о наждак, двигая головой вправо — влево, обдирая то, что плотно прилегало к лицу. Первыми от этих действий и довольно скоро утомились совсем невыносливые мышцы шеи. А между тем — в минуты отдыха — дабы не бездействовать, Егор шевелил рукой и напрягал ягодицы, чтобы разогнать кровь, которая застаивалась в скрученной ноге. В конце концов он стал рычал от усталости во время каждого действии, будто работал мотор. Это было совершенно идиотское занятие — рычать от бессилия и беспомощности, растратив и на это оставшиеся силы. К тому же, никаким образом отверстие на уровне глаза не решало задачи по освобождению и это Егор тоже понимал. Оно лишь позволяло увидеть собственное погребение заживо внутри чего — то очень узкого. Но, до тех пор, пока желание увидеть белый свет питалось знанием весьма любопытных и счастливых литературных историй, первых, пришедших Егору на память — про