Молодость - Савелий Леонов

Между тем с прибытием новых людей проникли в лагерь и те черные слухи, которые Марфа не замедлила распространить по всей Жердевке. В отряде Шептались о страшной, немыслимой гибели Степана.

Чутко улавливая малейший намек, связанный с именем любимого, Настя вдруг спустилась в землянку, где лежал Федор;Огрехов, и он увидел ее огромные — в тоске и необъятной тревоге — глаза.

— Ты слышал? Неужели… неужели это правда? — одним дыханием спросила она.

Федор сразу понял, к чему клонилась речь.

— Может брешут, — поспешно заговорил он, вставая. — Я и сам не верю…

— Постой, — Настя протянула руку, то ли защищаясь от беды, то ли призывая на помощь силы воли и разума. — Откуда эта весть?

— У Бритяка каратели болтали… Да разве можно верить недобитым гадам? Ведь соврал — значит украл! А им это сподручно… Вспомни, второй раз Степана хоронят Бритяки!

Настя опустилась в изнеможении на край постели. Она не слышала, как вошел Тимофей, готовый в путь. Старик сказал убежденно:

— Ежели мой сын погибнет, то за правое дело! За народ, от руки врага! Не бери, дочка, на сердце лишней тяжести… Пес лает — ветер носит!

И, бережно дотронувшись заскорузлыми ладонями до Настиной головы, привлек ее к себе и поцеловал золото нежных волос.

— Идем, родная! Люди ждут…

Когда Настя и Тимофей скрылись за дверью, Федор Огрехов внимательно прислушался к голосам на воле. Он знал, что сегодня для отряда начиналась боевая страда. За эти дни больной отоспался, раны стали заживать. Он быстро набирался сил, торопясь занять место в строю. Однако партизаны не рассчитывали пока на него.

Раздалась негромкая команда. Прошуршали, удаляясь, шаги. Отряд ушел на задание.

Федор Огрехов разыскал возле постели ботинки, оделся и, разминаясь, вылез из землянки. В лицо пахнуло лесной свежестью. Внизу, под дубами, стояла тишина, а в обнаженных вершинах, словно пробуя их крепость, шаркал порывистый ветер.

— Ночкой дыхнуть захотелось? — спросил из ельника Гранкин, оставленный для охраны партизанской стоянки и тоже болезненно переживавший домоседство.

— Пройдусь маленько… легче мне, — отозвался Огрехов.

Он задел ногой за что-то увесистое и, нагнувшись, поднял большой кол. Опираясь на него, пошел быстрее. Глаза, привыкая к темноте, различали извилистую тропинку в кустах пахучей жимолости, ветки которой еще трепетали, потревоженные недавними пешеходами.

За лесом Огрехов нагнал отряд.

Настя увидела приемного отца, но ничего ему не сказала. Только пошепталась о чем-то с Матреной.

Партизаны шли без всякого строя, вразброд, и Федор Огрехов невольно содрогнулся, вспоминая вышколенных белогвардейцев, с кем предстояло схватиться. Однако подавил в себе этот страх.

Приближался большак. Уже долетали голоса и скрип повозок. Партизаны свернули за Настей с овсяного жнивья на картофельное поле, где они были менее заметны для постороннего.

Шагах в ста от большака Настя приказала людям залечь. Она чувствовала, как сильно бьется ее сердце. Все ли продумано и рассчитано до конца? Не упущено ли чего?

Настя хотела перебросить отделение Тимофея на другую обочину дороги и по сигналу напасть на врага с двух сторон. Но при виде бесконечной вереницы подвод отказалась от первоначального плана.

Обгоняя обоз, по скользким колеям большака проскакала группа всадников.

— Господин есаул, второй Марковский наступает правее, — долетели слова одного из кавалеристов.

— Казаки, — прогудел Тимофей, повернувшись к Насте.

Настя лежала у ветвистой, одуряющей острым запахом полыни и молча смотрела вперед. Она думала о Степане… Чем нелепее был слух, тем сильней болела душа!

— Должно, хвост обоза, — заторопил Тимофей, провожая взглядом последнюю телегу.

Настя поднялась, и все побежали за ней по большаку, оступаясь в лужи и быстро сокращая расстояние до врага.

В обозе послышались встревоженные голоса. Будили спящих:

— Эгей, вставайте! Москали атакуют! Зовите поручика! Москали…

Настя, поравнявшись с телегой, выстрелила из браунинга. И кто-то шлепнулся в грязь. На подводе копошились просыпающиеся солдаты и офицеры, хватаясь за оружие… Но Тимофей, подскочив, рубил их с плеча топором, крякая громко и надсадно, как в лесу. К следующей повозке бросились несколько партизан во главе с Романом Сидоровым, и там завязалась рукопашная.

Перед Настей выросла серая фигура.

— Господа, за мной!

Настя пошатнулась, ослепленная вспышкой. Но в момент выстрела ее заслонил собой Никита Сахаров и тут же выронил из рук длинную оглоблю.

— Стой, Никита, не кланяйся баричу! — Алеха Нетудыхата замахнулся и страшным ударом лома будто вогнал серую фигуру врага в землю

В пылу стычки партизаны не сразу догадались, что их постигла неудача. На атакованных подводах не было оружия и боеприпасов, зато оказалось достаточное количество марковцев, которые сумели дать решительный отпор. Однако разгоряченные отрядники усиливали натиск, зарывались в глубину обоза. Разбуженная темнота наполнялась пальбой, криками и стонами дикого побоища.

Подоспев к месту схватки, Огрехов тотчас увидел всю несуразность атаки партизан. Он замялся, не понимая, что надо сделать? Как исправить ошибку Насти, выручить мужиков?

Вдруг с передней подводы сверкнули огненные брызги. И еще раньше того, как Огрехов услышал характерный стук пулемета, он сорвался и побежал. Он забыл о собственном недуге и мчался из последних сил, боясь потерять лишнюю секунду. Расстояние до цели представлялось ему бесконечным. Он спотыкался и один раз упал грудью на камень, но тут же почти рядом заработал пулемет. Огрехов застонал и хватил колом наводчика.

Наступила тишина. Огрехов нашел вожжи и, заворачивая лошадей, услышал голос Матрены.

— Федюшка, скорей! — кричала солдатка подбегая. — Казаки скачут — не справиться нам! Настя велела к лесу отходить…

Действительно, на большаке частили винтовочные выстрелы и приближался конский топот. Казаки, вернувшись, забирали на пашню, чтобы отрезать партизан от Гагаринской рощи.

— Садись! — приказал Огрехов и отдал Матрене вожжи. — Гони за нашими!

Он прилег к пулемету, как бывало в полку. Семенихина, и выпустил по всадникам остаток ленты. Казаки загалдели и кинулись прочь.

Возле леса Огрехов и Матрена догнали толпу партизан. Люди шли в мрачном безмолвии. Настя с командирами отделений несла убитого Никиту Сахарова, который заслонил ее от смерти.

Глава одиннадцатая

Николка сидел на возу, понукая вожжами гнедую толстоногую арденскую кобылу, медленно шагавшую вслед за другими подводами. В первую минуту, когда Севастьян водворил его на это обозное поприще, мальчугана удивило столь необычайное зрелище белогвардейского тыла.

За армией двигалась сплошная и, казалось, бесконечная вереница всевозможных запряжек, отнюдь не военного вида и значения. Здесь были крестьянские телеги и помещичьи фаэтоны, цыганские рыдваны и легкие двухместные кабриолеты, украинские фуры и городские извозчичьи пролетки, старинные дормезы с обветшалой кожаной обшивкой и лакированные ландо, чиновничьи дрожки и линейки, пароконные брички и тарантасы — целое колесное царство, в утробе которого хранились личные пожитки деникинцев.

«Ишь, вояки! — думал Николка, украдкой ощупывая туго набитые мешки, заколоченные ящики, свертки и узлы на своей повозке. — Добрища-то! Всю Россию ограбили, кадеты».

Он видел, как в промежутках между боями офицеры подходили к повозкам и, недоверчиво озираясь на возниц, прятали очередную добычу. В руках у них мелькали золотые и серебряные вещи, куски мануфактуры, меха, ковры, кожа, изделия из слоновой кости, посуда.

— От благодарного населения, — говорили офицеры.

И, желая оправдать свои поступки, тут же принимались ругать обывателей, которые недостаточно ценили героизм белых.

— Пусть не воображают, что мы обязаны за них даром кровь проливать.

Чем ближе к сердцу страны пробирались захватчики, тем становились они ненасытней. Каждый офицер старался заиметь собственную повозку или две, не довольствуясь ротными и батальонными обозами. Пример Мамонтова, погулявшего в Орловской, Тамбовской, Тульской, Рязанской и Воронежской губерниях и вернувшегося двадцатого сентября к себе на Дон с неисчислимыми ценностями, вселил зависть в мелкие душонки бывших русских господ.

«Полки генерала Мамонтова, — писал в своих мемуарах Врангель, — вернулись обремененные добычей в виде гуртов племенного скота, возов мануфактуры и бакалеи, столового и церковного серебра».

День ото дня все яснее становилось для Николки значение Добровольческой армии. Он видел в обозе каких-то девиц, приехавших из Ростова и Екатеринодара за трофеями, и тихой ненавистью пылали глаза мальчишки. Ни на минуту не оставлял он мысли о побеге, о возвращении в ряды красных героев.