Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

же время он оставался близко – сидел на стуле у кровати дочери, сутулый, как истертая ветром скала, не похожий на человека, чей голос и разум внушают почтение. Они обошли его и оставили на некоторое время в одиночестве, но потом терпение лопнуло, потому что надо было заняться делом, и тот, кто умел менять начертанное на ладонях, взял его руки в свои и что-то ему рассказал.

Ничто не вернулось к ученику, он ничего не увидел на ладони мужчины, это был просто отец, опустошенный, как земля за великим океаном. Закончив, ученик отпустил его руки, но не оторвал от них глаз, это были большие, тяжелые, мозолистые ладони, жестче и грубее его собственных умелых рук повествователя, творящего узор линии жизни. (То ли плотник, то ли каменщик.) Он не мог отвести взгляда и после того, как мужчина начал потирать ладони, от чего кожа шелестела, как камыши на ветру; не мог отвести взгляда, даже когда мужчина потянулся к шее дочери и обхватил ее толстыми пальцами; и не мог отвести взгляда, даже когда тот начал давить с причудливой точностью, обретенной благодаря историям, начертанным на ладони, как будто каждый день своей предшествующей жизни он душил девушек. Большие пальцы впились именно туда, куда надо, остальные сошлись на затылке, соучастники ужасного деяния, невыразимого, мгновенно забытого. Мужчина отпустил девушку, а ученик приблизился и опять потрогал его ладонь, но что он там оставил, касалось лишь их двоих. Потом братья вернулись туда, где им было лучше всего – в тени, где коридоры открываются и закрываются перед идущими сквозь тьму, а мужчина остался один, уже готовясь к погребению перед лицом смерти, которую не слишком понимал.

В следующую дверь они постучались, словно были не братьями-учениками, а мэтрэгунцами, но когда она открылась, и перед ними появился бледный, перепуганный мужчина с кругами под глазами, стало ясно, что они не мэтрэгунцы, потому что где их волосы и бороды? Поскольку что угодно лучше гробовой тишины, он пригласил их в дом, в покой коридоров (покой, который оставляет тебя наедине с мыслями, вечно не дающими покоя). Усадил за стол с тарелками, ложками и вилочками, но без еды, и они не издали ни звука, лишь тикали часы. Мужчина не говорил, а смотрел вниз, на свою пустую тарелку, и два мальчика рядом с ним тоже молчали, лица и руки у них были грязные, много дней никто не следил за их внешним видом. Один стул пустовал, и ученики все поняли. Тот, кто вкладывал истории в ладони, поднялся и обыскивал дом, пока не нашел женщину в бочке: она добровольно отправилась в ссылку, это место было безопасным и тесным, темным и тихим, в нем как будто не существовало мира, а значит, не было и ребенка, который не просыпался.

Ученик ее оттуда вытащил, умыл, подвел к столу и накормил сперва ее, потом мужчину, а после их мальчишек. Он их кормил из рук, как маленьких зверят, а остальные молча наблюдали. Тикали часы. Когда они доели то, что уцелело в кладовой, где плесень ниспадала со стен волнами, образуя кисти, руки, ноги, плечи, женщина подняла глаза и впервые посмотрела на ученика-садовника, но никто не смог бы разобрать, о чем говорил ее взгляд. Садовник взял ее ладонь в свои руки и сделал то, что полагалось. То же самое – с ее мужем и двумя детьми. Но лишь женщина вошла в комнату девицы, лишь она взяла подушку, и лишь она прижимала ее к лицу дочери. Она дала жизнь, ей и отнимать. И она отняла, но не сохранила, ведь оно так и происходит, когда берешь чью-то жизнь, она куда-то уходит, с тобой не остается, хотя ты ее чувствуешь, она над тобой смеется, знает о тебе – но с кем она, поди знай.

Потом ученики вышли из дома и поднялись на платформы, их поиск все длился, длился, и так далее, и тому подобное.

* * *

Как только молодого человека вытащили наружу крысы, сжимая волосатыми лапами, братья в тени заметили учеников на дереве перед лазаретом. Что-то случилось – они пришли предупредить? Или помочь? Три ученика в тени посмотрели в глаза трем ученикам за окном и не усомнились, что те смотрят на них в ответ, ибо лишь братья из деревянного храма могут расслышать в тени шаги других братьев. Тяжелый запах бедных медсестер с хребтами наружу плутал меж коек. Ученики все слышали – они, сами того не ожидая, нашли повествователя не'Мира, он-то их и притянул в лазарет, как смрад падали притягивает стервятников. Да, там была смерть, и ни следа жизни. Ученики не'Мира собирались избавиться от сочинителя не'Мира, как от забродившего содержимого желудка, но братья и не думали следовать за ними. Их цель была там, в той комнате, где человек с головой коня, святой-перевертыш, заканчивал свою литургию, громко фыркая через ноздри лошадиной головы.

Как будто обо всем договорившись из теней и листвы, братья вышли, дали себя увидеть и почувствовать. Все крысы отвернулись от своего святого и зашипели, обнажив клыки и когти. Братьев было всего шесть, а крыс – втрое больше, и среди них стоял человек с головой коня, не шевелясь.

– А мы-то думали, что прикончили вас в подобающем месте, – проговорил он. – Среди оборванцев, в Бурта-Вачий. Вижу, жалкий потомок Тауша времени даром не терял и собрал приспешников, рассеянных по всему Миру.

– Где девицы? – спросил один из учеников.

– Уже далеко, – ответил человек с головой коня. – Там, где за их родами как следует присмотрят и они исполнят свой долг родильниц[28] и мамаш, как это принято у нас.

Затем он наклонился, ухватил медсестер за основание шеи и поднял, держа на весу; густая кровь все еще лилась из растерзанных трупов. Потом швырнул оба в ноги ученикам, забрызгав стены и пол кровью и прочими телесными соками.

– Скромный дар брату, выдающему себя за Тауша, – сказал человек с головой коня. – А теперь дайте нам доделать начатое…

Не успела тварь договорить, как ученики бросились в атаку. Однако путь им преградили крысы, и посреди комнаты хаотичным образом смешались плоть и шерсть, кровь и крики. Человек с головой коня сделал два шага назад, в тень, откуда продолжил наблюдать за спектаклем. Развернувшийся в лазарете бой оказался неравным, и крысолюды, клыками выдирая куски мяса из учеников, сплевывали их на пол. В конце концов рука человека с головой коня высунулась из тьмы, схватила со стены масляную лампу и швырнула между