Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

и «уникальная фашистская политическая система» – эти столь превозносимые пропагандистами альтернативы капитализму и демократии.

Финансы страны были сначала расстроены дорогостоящей Эфиопской войной (и кратковременными, но весьма чувствительно отразившимися на Италии международными санкциями), а затем совершенно подорваны масштабным итальянским участием в событиях на Иберийском полуострове и непродуманной (но также требующей расходов) подготовкой к войне против Франции в Европе и Англии в Африке. Все это требовало денег: резко (с 1935 года – втрое) увеличившиеся ассигнования на вооружения привели к хроническому дефициту бюджета, но при этом почти не оказали на итальянскую экономику того положительного эффекта, который наблюдался в США или Третьем рейхе. В так или иначе связанных с военными заказами предприятиях было занято всего около 800 тысяч человек – цифра немалая, но все же совершенно недостаточная для того, чтобы оказать влияние на социально-экономическое положение страны в целом. Цены неуклонно росли, подрывая у итальянцев веру в экономические способности дуче.

В ответ Муссолини в характерном для него стиле обвинил собственную буржуазию и средний класс в упаднических настроениях, подрывающих-де решимость всей нации: итальянские промышленники, заявил он, всячески препятствуют подлинному развитию корпоративной экономики и слишком дорожат связями с иностранным капиталом, тогда как фашистская Италия должна стремиться к самостоятельности во всех сферах экономики. Тот факт, что «битва за автаркию» в итоге укрепляла положение вовсе не фашистских корпораций, а становившихся монополистами производителей, его, по всей видимости, не смущал.

Экономические представления Муссолини носили еще более отрывочный и случайный характер, нежели его политические воззрения – лично он, очевидно, тяготел к плановой социалистической экономике, но в 20-е годы он позволял своим министрам вести либеральную экономическую политику. Затем, восприняв начавшуюся в 1929 году «Великую депрессию» как «банкротство капитализма», дуче попытался внедрить в Италии корпоративную систему, но потерпел неудачу. К 1939 году доля участия (в первую очередь финансового) государства в экономической жизни возросла по сравнению с 1919-м, но далеко не в той степени, на которую рассчитывали искренние приверженцы корпораций. Только треть итальянских рабочих была занята на предприятиях, целиком или частично принадлежащих государству. Создаваемые при поддержке правительства крупные монополии в конечном счете оказались не подконтрольны государству – несмотря на все ограничения, итальянские предприниматели отстояли свои позиции, сведя роль чиновников к формальному представительству. Муссолини, который в те годы ставил перед собой цель контролировать, а не вовсе ликвидировать частный капитал и производство, счел достигнутые результаты вполне приемлемыми. Куда больше его волновало участие иностранного (прежде всего англо-французского) бизнеса в итальянской экономике, и вмешательство государства было направлено главным образом на устранение этого участия, что немало обременяло государственный бюджет, но вполне отвечало представлениям дуче о «фашистской экономике».

В то же время диктатор постарался удержать рост цен на сельскохозяйственную продукцию, обоснованно опасаясь недовольства самых широких слоев населения. Этот рост удалось несколько затормозить благодаря созданию очередной монополии, осуществлявшей плановое руководство итальянскими аграриями (к большому их неудовольствию), но после вступления Италии во Вторую мировую войну стало ясно: административные меры не уберегли страну от подорожания основных продуктов питания.

Таким образом, ситуацию в итальянской экономике второй половины 30-х годов можно описать в следующих словах – стимулируя отдельные отрасли производства (главным образом связанные с военными заказами или производством продуктов питания), правительство стремилось регулировать экономическую жизнь страны при помощи корпораций и монополий (с большим долевым участием государственного капитала), но не преуспело в этом. Частный капитал не утратил своих господствующих позиций – проигравшими в этой борьбе оказались лишь крупные аграрии (здесь контроль правительства был значительно более жестким, нежели в промышленном производстве) и фашисты, придерживавшиеся радикальных экономических взглядов. Тем, кто надеялся, что партийный чиновник и правительственный бюрократ наконец-то заменят капиталиста, пришлось горько разочароваться.

В то же время непомерные военные расходы подрывали итальянскую экономику не меньше, чем борьба с иностранным капиталом, а столь поддерживаемые правительством Муссолини монополии привели к застою – с 1933 года в Италии практически не было создано новых предприятий или крупных производств. Социально-экономическое положение страны абсолютно не соответствовало ни все более громко звучащим фанфарам государственной пропаганды, ни возросшим внешнеполитическим аппетитам Муссолини, не желавшего замечать разительный контраст между собственными грезами о величии Италии и реально занимаемым ею в мире местом. Дуче, некогда столь решительно взявшийся за разрешение экономических проблем, ко второй половине 30-х годов явно устал от них. Не имея собственных рецептов оздоровления экономики, он грозился то закрыть торги на бирже (по его мнению – главной виновнице падения стоимости итальянских ценных бумаг), то запретить торговлю с буржуазной Францией, чье «искусство упадка» и экспортируемые предметы роскоши якобы истощали итальянские кошельки и разлагали общество. Вторя вождю, верный Стараче и его пропагандисты неустанно напоминали итальянцам, что они не только арийская, но и пролетарская нация, бесконечно далекая от изнеженных привычек буржуазии и плутократов.

Фашистский режим становился все более воинственным и хрупким.

Глава десятая

К войне (1938–1940)

Завоевательные планы Муссолини. Аншлюс, визит Гитлера в Италию и Мюнхенская конференция. «Стальной пакт». Начало Второй мировой войны и колебания дуче. Военные успехи немцев и вступление Италии в войну.

У фашистской пропаганды, каждый успех итальянской внешней политики приписывающей Муссолини, оказалась и очень неприятная для дуче обратная сторона медали: на него возлагалась ответственность и за неудачи фашистской дипломатии. Дуче, и без того сделавший дипломатию «семейным делом», постепенно привык ставить знак равенства между собственными симпатиями и антипатиями к отдельным странам и подлинными интересами Италии, теряя хватку «реального политика». В этих условиях любое противодействие устремлениям Италии становилось для Муссолини личным вызовом, если не оскорблением. Эта «политическая эмоциональность», ставшая со второй половины 30-х годов очевидной для многих, лишила Италию столь любимой ею роли колеблющегося сторонника каждой европейской коалиции, не позволяя маневрировать между англо-французским блоком и набирающим силу Третьим рейхом.

В свое время, ловко маневрируя на европейской арене, министр-президент Отто фон Бисмарк круто развернул руль прусской дипломатии, заключив нечто вроде джентльменского соглашения со Второй империей Наполеона III. Это позволило Бисмарку сыграть на противоречиях великих держав и утвердить за Берлином главенство в германских делах. Затем, разрешив давний спор с Веной, Бисмарк направил дула германских орудий на Париж и покончил с бонапартистскими претензиями на доминирование в Европе. В политике прусского канцлера не было сантиментов, один лишь здравый расчет – немцу и в голову не пришло бы клясться в вечной дружбе между королевской Пруссией и императорской Францией, а уж тем более связывать себя обещаниями идти с Наполеоном «до конца».

Однако именно такой подход в отношениях с национал-социалистическим рейхом избрал