Сто суток войны - Константин Симонов

Иван Ефимович Петров был во многих отношениях незаурядным человеком. Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и преданной любовью к искусству, прежде всего к живописи. Среди его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным вкусом. И, пожалуй, к сказанному стоит добавить, что в заботах по розыску и сохранению Дрезденской галереи весьма существенная роль принадлежала Петрову, бывшему в ту пору начальником штаба Первого Украинского фронта. Он сам не особенно распространялся на эту тему, тем более следует сказать об этом сейчас.

Петров был по характеру человеком решительным, а в критические минуты умел быть жестким. Однако, при всей своей, если можно так выразиться, абсолютной военности, он понимал, что в строгой военной субординации присутствует известная вынужденность, и не жаловал тех, кого приводила в раж именно эта субординационная сторона военной службы. Он любил умных и дисциплинированных и не любил вытаращенных от рвения и давал тем и другим чувствовать это.

В его поведении и внешности были некоторые странности, или, вернее, непривычности. Он имел обыкновение подписывать приказы своим полным именем: «Иван Петров» или «И. Е. Петров», любил ездить по передовой на «пикапе» или на полуторке, причем для лучшего обзора частенько стоя при этом на подножке.

Контузия, полученная им еще в гражданскую войну, заставляла его, когда он волновался и особенно когда сердился, вдруг быстро и часто кивать головой так, словно он подтверждал слова собеседника, хотя обычно в такие минуты все бывало как раз наоборот.

Петров мог вспылить, и уж если это случалось, бывал резок до бешенства. Но, к его чести, надо добавить, что эти вспышки были в нем не начальнической, а человеческой чертой. Он был способен вспылить, разговаривая не только с подчиненным, но и с начальством.

Однако гораздо чаще, а верней почти всегда, он умел оставаться спокойным перед лицом обстоятельств.

О его личном мужестве не уставали повторять все, кто с ним служил, особенно в Одессе, в Севастополе и на Кавказе, где для проявления этого мужества было особенно много поводов. Храбрость его была какая-то мешковатая, неторопливая, такая, какую особенно ценил Толстой. Да и вообще в повадке Петрова было что-то от старого боевого кавказского офицера, каким мы его представляем себе по русской литературе XIX века.

Такой сорт храбрости обычно создается долгой и постоянной привычкой к опасностям: именно так оно и было с Петровым. Кончив в 1916 году учительскую семинарию и вслед за ней военное училище, он командовал в царской армии полуротой, добровольно вступив весной 1918 года в Красную Армию, воевал всю гражданскую войну, а после окончания боев на Польском фронте еще два года занимался ликвидацией в западных пограничных районах различных банд. Но и на этом не кончилось его участие в военных действиях. В 1922 году его перебросили в Туркестан, где он до осени 1925 года участвовал в различных походах против басмачей в составе 11-й кавалерийской дивизии. Осенью 1927 года — снова бои против басмаческих банд. Весной и летом 1928 года — опять бои.

В промежутках между этими боями в личном деле Петрова записано еще несколько месяцев какой-то оперативной командировки. Не берусь расшифровывать эту запись, но, судя по моим давним разговорам с самим Петровым, командировка эта, кажется, тоже была связана с военными действиями.

Весной и летом 1931 года Петров участвовал в разгроме Ибрагим-Бека в Таджикистане. Осенью того же года воевал с басмачами в Туркмении. И наконец, зимой и весной 1932 года там же в Туркмении участвовал в ликвидации последних крупных басмаческих банд.

Был один раз контужен, три раза ранен и награжден тремя орденами Красного Знамени: РСФСР, Узбекской ССР и Туркменской ССР.

В этих растянувшихся на пятнадцать лет боях, наверно, и сложился тот облик привычного ко всему и чуждому всякой рисовки военного человека, который отличал Петрова.

Если взять начальную и конечную точки военного пути Петрова в годы Великой Отечественной войны, то, казалось бы, можно считать его человеком, быстро и успешно выдвинувшимся: начал войну генерал-майором, формировал в Одессе кавалерийскую дивизию, а кончил в звании генерала армии и должности начальника штаба одного из двух крупнейших наших фронтов — Первого Украинского.

Но на самом деле путь этот был далеко не гладок, а порой и странно тернист по причинам, не до конца понятным.

В июле 1941 года Петров сформировал кавалерийскую дивизию из ветеранов гражданской войны — буденновцев и котовцев, и в начале августа стал воевать во главе нее, 20 августа был назначен командиром 25-й Чапаевской дивизии, а 5 октября, накануне эвакуации Одессы, — командующим Приморской армией.

После Одессы — девять месяцев обороны Севастополя в качестве командующего всеми его сухопутными силами. После падения Севастополя Петров — командующий Черноморской группой войск, командующий войсками Северо-Кавказского фронта, а затем командующий войсками отдельной Приморской армии.

И тут в начале 1944 года за неудачную, связанную с гибелью нескольких военных кораблей, десантную операцию — снятие с должности, и не только снятие, но и понижение в звании — из генералов армии в генерал-полковники. Одновременно с Петровым снимают и командующего флотом. Кто и в какой мере был виноват в происшедшем — еще может стать предметом дополнительного изучения, но факт остается фактом: Петрова снимают с армии, с погон у него снимают звезду, а войска, которыми он прокомандовал все самое тяжелое время обороны Кавказа, воюют в Крыму уже во главе с другим командующим.

Действительно ли были достаточные причины снимать Петрова и понижать его в звании? Последующие события заставляют в этом усомниться — ровно через два месяца после всего случившегося Петрова назначают командующим Вторым Белорусским фронтом, которому, по плану Ставки, вместе с другими фронтами предстояло окружить и разгромить немецкую группу армий «Центр» в Белоруссии. Исходя из нормальной человеческой логики, было бы странно поручать командование одним из фронтов в этой огромного значения операции только что не справившемуся со своими обязанностями и пониженному в звании генералу. При том, конечно, условии, что он был действительно кругом виноват.

Казалось бы, все хорошо. Однако не тут-то было! Проходит полтора месяца, и перед началом операции, уже спланированной на своем фронте Петровым, его опять снимают.

Петров настолько тяжело воспринял это второе снятие, что никогда, даже через много лет после войны, не хотел говорить о нем. Поэтому в данном случае я сошлюсь на человека, на долю которого в качестве представителя Ставки «выпала задача как можно безболезненнее обеспечить замену командующего». Я имею в виду воспоминания генерал-полковника С. М. Штеменко в «Военно-историческом журнале», где рассказывается история снятия Петрова с командования Вторым Белорусским фронтом.

«Замена И. Е. Петрова, не так давно принявшего Второй Белорусский фронт, была произведена по личному приказанию И. В. Сталина. Однажды, когда мы с Антоновым были на очередном докладе в Ставке, И. В. Сталин сказал, что член Военного Совета Второго Белорусского фронта Мехлис прислал ему письмо, в котором обвинил И. Е. Петрова в мягкотелости и неспособности обеспечить успех операции, и, кроме того, сообщил, что Петров болен и много времени уделяет врачам. Мехлис не постеснялся вылить на голову Петрова ушат и других неприятных и по существу неправильных обвинений. Для нас они оказались совершенно неожиданными. Все мы знали Ивана Ефимовича Петрова как смелого боевого командира, разумного военачальника и прекрасного человека, целиком отдающегося своему делу. Он защищал Одессу, Севастополь, строил оборону на Тереке. Нам пришлось неоднократно бывать у него в Черноморской группе войск Закавказского фронта, на Северо-Кавказском фронте и в Отдельной Приморской армии, и мы были убеждены в его высоких командирских и человеческих качествах. Однако по навету Мехлиса он был снят, прокомандовав фронтом всего полтора месяца. Необоснованность снятия И. Е. Петрова вскоре стала очевидной. Ровно два месяца спустя, 5 августа 1944 года, он был вновь назначен командующим Четвертым Украинским фронтом, а 26 октября этого же года получил звание генерала армии».

Итак, Штеменко заканчивает эту страницу своих воспоминаний тем, как Петрова назначили командующим Четвертым Украинским фронтом.

А мне довелось присутствовать при том, как в марте 1945 года Петрова с оскорбительной поспешностью, абсолютно неожиданно для него самого и для работников его штаба, сняли с командования фронтом. В данном случае, как непосредственный свидетель событий, могу утверждать, что к этому моменту на фронте, которым он командовал, не только не произошло никакой внезапной катастрофы, но и ничего, даже отдаленного похожего на нее.