Талтос - Энн Райс

Она села, опираясь на подушки; рыжие волосы в беспорядке разметались вокруг белокожего лица, и доктор откинул толстый слой покрывал. Все чисто и превосходно выглядит, он не мог их ни в чем упрекнуть. Она была просто безукоризненна, словно ее искупали в ванне, хотя в этих условиях такое едва ли было возможно, и они подложили под нее слой белых полотенец. Вряд ли теперь следовало опасаться каких-либо выделений. Она была матерью, это точно. После родов осталось множество кровоизлияний, однако белая рубашка была в безукоризненном состоянии.

Почему же, скажите Бога ради, они не вымыли маленького так же, как мать? Или им не захотелось играть в куклы и сменить малышу пеленки?

— Теперь просто ляг на спину, милая, — сказал он матери. — Ребенок не порвал тебя, как вижу, но разрывы чертовски облегчили бы тебе роды. Не думаешь ли, что в следующий раз лучше обратиться в больницу?

— Конечно. А почему бы и нет? — сказала она сонным голосом, после чего слегка рассмеялась. — Со мной все будет в порядке.

Все как полагается настоящей леди. Она уже никогда не будет ребенком, подумал он, хотя она такая тоненькая, хрупкая. А что будет, когда история пойдет гулять по городу. Хотя сам он не собирался ни словом обмолвиться об этом даже Эйлин.

— Ведь я говорила вам, что у нее все в порядке, не так ли? — спросила бабушка, отодвигая в сторону занавеску.

Ребенок тихонько плакал, уткнувшись ей в плечо. Мать даже не взглянула на него ни разу.

Вероятно, на сегодня ей этого было достаточно, — подумал он, — наверно, отдыхает, пока это возможно.

— Ладно, все в порядке. — Доктор опустил одеяло. — Но если откроется кровотечение, поднимется температура, засовывайте ее в этот свой лимузин и везите прямо в больницу в Наполеонвилле.

— Конечно, доктор Джек, мы рады, что вы зашли к нам, — сказала Мэри-Джейн. Взяла его за руку и повела прочь из крохотного закутка, подальше от кровати.

— Благодарю вас, доктор, — вежливо произнесла рыжеволосая девочка. — Пожалуйста, напишите все, что положено. Дату рождения и прочее… И пусть они подпишутся как свидетельницы.

— Вот деревянный стол, чтобы вы могли написать все прямо здесь. — Мэри-Джейн указала на крохотный самодельный столик из двух сосновых досок, лежавших на двух столбиках — старых деревянных ящиках из-под бутылок от колы.

Давно он не видел подобных ящиков; их использовали обычно для хранения маленьких бутылочек, стоивших всего пять центов. Мэри-Джейн рассчитывала, возможно, продать их на блошином рынке какому-нибудь коллекционеру. Множество вещей, разбросанных здесь повсюду, она могла бы продать. Он разглядел на стене, прямо у себя над головой, старинный газовый рожок.

Он чуть не сломал спину, согнувшись почти пополам, чтобы устроиться за таким столом, но на это жаловаться не стоило. Он вытащил авторучку. Мэри-Джейн потянулась и подтащила висящую над ним голую лампочку.

Откуда-то снизу вновь послышался тот же странный звук: кликети-кликети-кликети. Затем что-то зажужжало. Знакомые шумы.

— Что это за звук? — спросил он. — Теперь давай заполним, имя матери, пожалуйста?

— Мона Мэйфейр.

— Имя отца?

— Майкл Карри.

— Зарегистрированные супруги?

— Нет. Пропустите эту графу, ладно?

Он покачал головой.

— Родилась прошлой ночью, ты говоришь?

— Через десять минут после двух этим утром. Роды приняли Долли-Джин Мэйфейр и Мэри-Джейн Мэйфейр. Фонтевро. Вы знаете, как это пишется?

Он кивнул.

— Имя ребенка?

— Это девочка. Морриган Мэйфейр.

— Морриган? Никогда не слышал о таком имени, Морриган. Это имя святой — Морриган?

— Произнеси имя ему по буквам, Мэри-Джейн, — сказала мать очень тихим голосом из-за ящиков. — С двумя «р», доктор.

— Я умею писать, милая. — В подтверждение своих слов он громко произнес имя по буквам для ее окончательного одобрения.

— Так. Что еще? Я не знаю веса…

— Восемь фунтов девять унций, — сказала бабушка, расхаживая взад и вперед и пошлепывая малыша, лежащего у нее на плече. — Я взвесила ее на кухонных весах. Рост нормальный!

Он снова покачал головой. Быстро заполнил остальные графы, поспешно сделал копию. Какой смысл говорить с ними об остальном?

Молния сверкнула во всех чердачных окнах: северном и южном, западном и восточном, — а затем оставила большую комнату в уютной тенистой тьме. Дождь мягко шуршал по крыше.

— Хорошо, я оставляю вам копию, — сказал он, вкладывая свидетельство в руку Мэри-Джейн, — и забираю первый экземпляр, чтобы отослать его в приход из моего кабинета. Через пару недель вы получите официальные регистрационные документы на ребенка. Теперь давайте попробуем покормить малышку. У вас пока нет молока, но есть молозиво и этот…

— Я скажу ей все это, доктор Джек, — сказала бабушка. — Мона покормит девочку после вашего ухода. Она немного застенчива.

— Ладно, доктор, — сказала Мэри-Джейн. — Я отвезу вас обратно.

— Черт подери. Хотел бы я отправиться отсюда другим способом, — сказал он.

— Хорошо. У меня есть швабра, мы можем полететь — согласны? — спросила Мэри-Джейн, предлагая ему следовать за собой. Она направилась к лестнице, шлепая расстегнутыми сандалиями по доскам.

Молодая мама тихо хихикнула — совсем как маленькая девочка. На миг она выглядела абсолютно нормально, на щеках проявился слабый румянец. Эти груди, похоже, собирались взорваться. Он надеялся, малышка не окажется слишком раздражительной маленькой придирой и капризулей. Если честно сказать, трудно определить, которая из двух молодых женщин выглядит привлекательнее.

Он поднял москитную сетку и снова подошел к кровати. Вода струями выливалась из его ботинок. Черт знает что! Форменное безобразие! Но что он мог с этим поделать? Влага струйками стекала вниз под рубашкой.

— Ты чувствуешь себя нормально, милая? — спросил он.

— Да, — подтвердила Мона

В руках она держала кувшин с молоком. Она пила большими глотками.

А собственно, почему бы и нет? Но он был чертовски уверен, что нужды в этом у нее не было. Она одарила его яркой улыбкой школьницы — возможно, самой ослепительной, какую ему довелось видеть в жизни, — показав ровный ряд белоснежных зубов, и он заметил несколько маленьких веснушек у нее на носу. Да, крошка, но, наверно, самая хорошенькая рыженькая, на которой останавливался его взгляд за всю жизнь.

— Пойдемте, доктор! — Мэри-Джейн уже определенно командовала им. — Мона должна отдохнуть, и крошка, похоже, собирается захныкать. До встречи, Морриган. До свидания, Мона, пока, бабушка

Потом Мэри-Джейн протащила его через весь чердак, остановившись лишь для того, чтобы напялить свою ковбойскую шляпу, которую сняла, когда они вошли. С полей шляпы полилась вода

— Тихо, теперь тихо, — сказала бабушка малышке. — Мэри-Джейн, ты поспеши, этот ребенок начинает нервничать.

Он только намеревался сказать, что им следует отдать ребенка в руки матери, но Мэри-Джейн столкнула бы его вниз со ступеней, если бы он не пошел сам. Она разве что не выталкивала его из дома, пронзая острыми грудками его спину. Груди, груди, груди… Слава Богу, его специальностью была гериатрия: ему никогда не приходилось сталкиваться со всеми этими мамочками-тинэйджерами в прозрачных рубашках; с девочками, завлекающими тебя упругими сосками… Вопиющее безобразие — вот что это такое!

— Доктор, я хочу заплатить вам пять сотен долларов за визит, — прошептала Мэри-Джейн прямо ему в ухо, коснувшись его губами цвета баббл-гам, — потому что знаю, каково это — выйти из дому в такой вечер, как этот. А вы еще такой милый, сговорчивый…

— Вот как? И когда же я увижу эти деньги, Мэри-Джейн Мэйфейр? — спросил он только для того, чтобы сорвать на ком-нибудь свое раздражение. Девочки ее возраста… И как она поступит, если он развернется и попытается выяснить, что находится под этим кружевным платьицем, которым она столь любезно прижимается к нему? Следовало поставить ей в счет стоимость пары новых ботинок, подумал он. Те, что на нем, испорчены безвозвратно. Она могла бы заставить своих богатых родственников в Новом Орлеане заплатить за них. Это что же получается? Если эта маленькая девочка наверху — одна из тех богатых Мэйфейров, оказавшаяся здесь для…

— Не беспокойтесь ни о чем, — пропела Мэри-Джейн. — Вы же не доставляли поклажу, а только расписались за нее.

— О чем ты говоришь?

— А теперь нам нужно снова вернуться в эту лодку!

Она поспешила к нижним ступеням, и он покорно захлюпал по жидкой грязи вслед за ней. Ладно, дом не настолько уж и накренился, посчитал он. Если мы были внутри него. Кликети, кликети, кликети — послышалось снова. Наверно, можно привыкнуть к накренившемуся дому, но сама мысль о жизни в таком месте, наполовину затонувшем, была совершенно…

Молния озарила вспышкой все вокруг, и, как при свете дня, взгляду снова представились обои, потолки, фрамуги над дверьми и старинный канделябр, с мертвых проводов которого, тянувшихся от розетки в стене, капала вода.