Талтос - Энн Райс

— Но она счастлива, и Таламаска взяла на себя заботу о ней.

— Да, это абсолютно верно. Разумеется, если она когда-нибудь пожелает уехать, препятствий не будет. Так у нас обращаются с людьми. Но не думаю, что Тесса задумывается об этом. Полагаю, она плыла по течению — сколько лет, не знает никто — от одного покровителя к другому. Она не слишком долго горевала после смерти Гордона, кстати сказать. Она говорит, что ее не слишком заботят неприятные события, чтобы переживать из-за них.

Майкл рассмеялся.

— Я понимаю. Можешь мне поверить. Послушай, мне нужно возвращаться. Мы поужинаем вместе, а затем Эш собирается продолжить свою историю. Мы остановились в великолепном месте. Много снега и холодно, но очень красиво. Все, что окружает Эша, несет отпечаток его личности. И так всегда и во всем. Дома мы выбираем для себя сами, и они всегда соответствуют нашим вкусам. Это место наполнено цветным мрамором, картинами и вещами, интересующими его. Я не думаю, что об этом могу много рассказывать. Он хочет, чтобы его уединение никто не потревожил, когда мы уедем отсюда.

— Да, конечно. Послушай, Майкл, когда увидишь Мону, ты должен будешь сказать ей кое-что от меня… Ты должен сказать ей, что я…

— Она поймет, Юрий. У Моны на уме сейчас другие заботы. Для нее наступило волнующее время. Семья хочет, чтобы она оставила колледж и начала заниматься с частными учителями. Ее IQ выходит за пределы граничных значений — точно так она всегда и говорила. И она наследница состояния Мэйфейров. Думаю, что в течение нескольких следующих лет Мона будет проводить массу времени с Роуан и со мной, занимаясь, путешествуя; будет получать в некотором смысле идеальное образование для девушки из общества, на которую, можно сказать, возлагают великие надежды. Сейчас я должен идти. Теперь позвоню тебе уже из Нового Орлеана

— Пожалуйста, позвони обязательно. Я люблю вас обоих. Я люблю… всех вас троих. Скажешь это остальным за меня — Эшу и Роуан?

— Да. Между прочим, эти соратники, помощники Гордона?..

— С ними все кончено. Они исчезли и никогда не навредят ордену снова. Я буду ждать от тебя звонка, Майкл.

— До свидания, Юрий.

27

Все вокруг всегда говорили ему, что Мэйфейры из Фонтевро сумасшедшие.

«Вот почему они всегда обращаются к вам, доктор Джек. — Каждый из них, без исключения, был сумасшедшим, — говорили в городе. — Даже богатые родственники в Новом Орлеане».

Но что должен был он подумать сам этим вечером, когда потемнело как ночью и затопило половину улиц?

Принести новорожденного младенца в такую грозу, завернутого в вонючие маленькие одеяльца, в пластмассовом ящике для льда, ни больше и ни меньше! И Мэри-Джейн Мэйфейр еще смела надеяться, что он выдаст свидетельство о рождении прямо тут же, в кабинете!

Он категорически заявил, что должен видеть мать ребенка!

Конечно, если бы он знал, что Мэри-Джейн будет так гнать лимузин, подобный этому, по дороге из ракушечника и в такую грозу, а он будет держать младенца на руках, он бы настоял, что последует за ней в своем пикапе.

Когда она указала на лимузин, он подумал, что внутри сидит шофер. Это была новенькая, с иголочки, машина, двадцати пяти футов длины, если не больше, с окном на крыше и тонированными стеклами, да еще с CD-плейером и с этим проклятым телефоном. И эта амазонка, королева тинэйджеров, за рулем — в грязном кружевном белом платье, с забрызганными землей голыми ногами в сандалиях.

— И ты хочешь сказать мне, — закричал он, перекрывая голосом шум дождя, — что в такой большой машине, как эта, ты не смогла привезти мать ребенка в больницу?

Малыш выглядел вполне здоровым, слава Богу, но, как ему показалось, немного недоношен и немного недокормлен, разумеется! Но в других отношениях никаких отклонений от нормы не наблюдалось, и сейчас он крепко спал, тепло укрытый в ящике из-подо льда, завернутый в кучу маленьких несвежих одеял. Ящик доктор держал на коленях. Ну и ну! Эти одеяльца, похоже, пропахли виски.

— Боже правый, Мэри-Джейн Мэйфейр, сбавь скорость! — не выдержал он наконец.

Ветки деревьев с шумом скользили по крыше машины. Он пригнулся, когда ветка с мокрыми листьями ударила прямо по ветровому стеклу. Он едва сдерживал крик, видя, как лимузин несется по выбоинам.

— Ты сейчас разбудишь ребенка.

— О ребенке не беспокойтесь: он чувствует себя прекрасно, доктор, — сказала Мэри-Джейн, позволив юбке сползти вдоль бедер до самых трусов.

Это была та еще дамочка — ему не надо было объяснять. Он был абсолютно уверен, что ребенок был ее собственный и она собралась рассказать ему неописуемо трогательную историю, как его оставили у подножия крыльца возле дома. Но нет, у ребенка имелась мать где-то на болотах, слава Господу. Он собирался написать об этом научную статью в медицинский журнал.

— Мы уже почти добрались до места! — выкрикнула Мэри-Джейн, чуть не врезаясь в заросли бамбука и лихо объехав их справа. — Теперь вам осталось только донести ребенка до лодки — хорошо, доктор?

— Какая еще лодка?! — закричал он.

Но сам знал чертовски хорошо, о какой лодке шла речь. Все рассказывали ему об этом старом доме, уверяя, что стоит доехать до пристани Фонтевро, только чтобы посмотреть на него. Трудно поверить, что он еще стоит: так наклонилось его западное крыло. А еще труднее поверить, что этот клан все еще настаивает на том, чтобы жить там! Мэри-Джейн Мэйфейр убирала мусор возле местного дешевого супермаркета в течение последних шести месяцев и пыталась привести в порядок жилье для себя и прабабки. Все знали об этом, видя, как Мэри-Джейн направляется в город в коротеньких белых шортах и тенниске.

Однако даже в своей ужасной ковбойской шляпе она была прелестная девочка — он должен был признать это. У нее были самые высокие острые грудки, которые он когда-либо видел, и губы цвета баббл-гам.

— Эй, надеюсь, ты не даешь малышу виски, чтобы его утихомирить, не так ли? — потребовал он ответа.

Крошечный усталый малыш мирно похрапывал, выдувая большой пузырь розовыми губками. Бедный мальчик! Он должен расти в таком месте! И Мэри-Джейн даже не дала осмотреть ребенка, сказав, что бабушка уже сделала это. Бабушка, ну как же!

Лимузин остановился. Дождь лил как из ведра Он едва успел рассмотреть, как выглядит дом и увидеть огромные, похожие на веера, листья зеленых пальметто. Но наверху, слава Богу, горел электрический свет. Кто-то сказал ему, что у них нет никакого освещения.

— Я побегу и найду для вас зонт, — сказала она, с шумом захлопывая за собой дверцу машины, прежде чем он успел сказать, что может и подождать, пока стихнет дождь. Вскоре дверца распахнулась, и ему не оставалось ничего иного, кроме как подхватить ящик для льда — как колыбельку.

— Вот, положите наверх полотенце, а то паренек промокнет! — сказала Мэри-Джейн. — А теперь бегите к лодке.

— Уж лучше я пройду пешком, — сказал он. — Если вы будете столь любезны указать путь, мисс Мэйфейр.

— Смотрите, чтобы он не вывалился.

— Я вас умоляю! Я принимал роды в Пикаюне, штат Миссисипи, тридцать восемь лет, пока не очутился в этом забытом Богом городишке.

«И как меня угодило здесь очутиться?» — подумал он про себя, наверное, уже в тысячный раз, особенно после того, как его новой маленькой женушки, Эйлин, родившейся и выросшей в Наполеонвилле, не было поблизости, чтобы напоминать ему об этом.

Боже праведный, это была большая тяжелая пирога из алюминия, и в ней не видно было и следа мотора! Но неподалеку стоял дом, все точно, — нечто напоминающее цветом плавник; капители колонн на лестнице полностью обвиты пурпурной глицинией, поднимающейся вверх до самой балюстрады. По крайней мере, заросли деревьев были столь густы в этой части джунглей, что целую минуту он оставался почти сухим. Туннель из зеленых зарослей поднимался вверх, к покосившейся передней веранде.

«Свет здесь, по крайней мере, есть, прекрасно», — подумал он с облегчением. Если бы он увидел, что в доме горит только керосиновая лампа, то наверняка бы рехнулся. Может быть, он уже сходил с ума, пересекая всю эту помойку, густо заросшую ряской, с этой ненормальной молодой женщиной и рискуя утонуть в любую минуту.

«Вот что должно случиться, — говорила Эйлин. — Однажды утром мы приедем сюда, и здесь не окажется никакого дома, все это — все целиком — потонет в грязном болоте. Помяни мое слово, это великий грех, если кто-то так живет».

Неся в одной руке ящик для льда с его молчаливым содержимым, он умудрился вскочить в мелкую лодку и оторопел, увидев на дне два дюйма воды.

— Она вот-вот потонет, ты должна сначала вычерпать воду.

Его ботинки немедленно заполнились водой, достигшей щиколоток. Почему он согласился приехать сюда? И Эйлин знала все, до последней подробности.

— Она не потонет, это всего лишь мелкий дождик, — успокоила его Мэри-Джейн Мэйфейр, орудуя длинным шестом. — А теперь держитесь, пожалуйста, и смотрите, как бы не промочить ребенка