Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Обещай, что будешь жить долго.

Богомолов улыбнулся:

– Обещаю.

Серёжка кивнул головой и удовлетворённо вздохнул.

Помолчали.

– Знаешь, ты когда меня пледом укрывал, я ведь не спал… притворялся только… А потом, когда ты вышел из комнаты… не сразу, конечно, а немного спустя… – и неожиданно замолчал.

– Что потом? – спросил отец. – Говори, не робей.

– Ты смеяться будешь, – мальчишка коротко взглянул на отца.

– С чего ты взял?..

– Вы, взрослые, всегда так: если что не понимаете или не можете логически объяснить, в шутку всё превращаете. Я понимаю, так вам проще.

– Я не превратю… то есть не стану превращать… Честное слово.

Серёжка снисходительно кивнул головой.

– Хорошо… только имей в виду: я тебе верю… По самому настоящему, – он наморщил лоб и стал усиленно тереть указательным пальцем правый висок. Видно было: подобрать подходящие слова для него было делом отнюдь не простым.

– У меня видение было, вроде я спал… Но ведь я-то не спал!.. Это я отлично помню!.. Потому что вокруг меня всё-всё, как будто на самом деле, – и он вновь замолчал, никак не решался продолжить.

– Ты говори, – подбодрил его отец. – Я постараюсь всё понять.

– Папа, со мной случилось что-то…не совсем обычное… Я бы даже сказал… фантастическое. Я не знаю, что это было: сон, видение или ещё что… но совершенно реальное… Понимаешь, сплю и не понимаю, почему это я во сне лежу на тахте в нашей комнате?.. То есть я знаю, что сплю, но как будто бы нет… Это трудно понять, но всё вокруг – наше… Ну, там вещи… обстановка… Только на фотографиях лиц не видно… То есть совсем… Какие-то пятна… И ещё свет… Я же помню, когда засыпал, за окном темно было, а тут… Нет, не то чтобы день наступил, но на ночь совершенно не похоже… Светло… Понимаешь?.. Когда полнолуние, точно так же светло бывает… Но… Как объяснить?!.. Луна, она холодная, а этот свет, хоть и голубой, а тёплый… А перед иконой слабенький огонёк светится, и лицо святого… Сергея… Забыл фамилию его!.. Мама мне говорила, что это "мой святой", что он меня от всех бед охранять будет, а я вот взял и… забыл…

– Радонежский… Сергий Радонежский, – подсказал отец.

– Ну, конечно, Радонежский!.. Значит, лицо этого Радонежского так ясно видно!.. А ведь у нас нет таких фонариков, что в церкви перед иконами горят. Кстати, как они называются?

– Лампадки.

– Вот, вот… Лампадок нет же у нас… А лицо… Даже не лицо…

– Лик?..

– Да, да… Конечно, лик!.. Лицо – это только у нас бывает, а у Них… Конечно же, "Лик"!.. Я как-то об этом не подумал… Так вот, лик у Сергея был такой светлый, такой ласковый… И очень добрый… Он смотрел мне прямо в глаза, и… Мне даже показалось, тихо так, чуточку улыбался… И я тоже смотрю на него и тоже улыбаюсь… Но не чуточку, а вовсю… Отчего?.. Сам не знаю. Только мне очень хорошо… Необыкновенно!.. Я хотел маму позвать, чтобы она тоже его увидела, но вдруг вспомнил, что её здесь нет… Совсем нет… И уже никогда не будет со мной… Я закричал, но беззвучно, а в ответ телефон зазвенел, и всё исчезло. За окном – темно, огонёк перед иконой не светится, никого вокруг, только твой голос из кухни доносится… Наверное, я проснулся… Испугался страшно и к тебе прибежал. Вот такие, брат, дела!.. Мама любила так говорить… "Вот такие, брат, дела…" Пап, что скажешь?.. Какие дела?..

От сильного волнения Алексей Иванович не смог сразу ответить. Он, конечно же, слыхал рассказы о явлениях святых простым смертным, читал о таких явлениях неоднократно, но чтобы в обыкновенной московской квартире его сын…

– Что ты молчишь? – Серёжке было непонятно отцовское волнение. – Интересная у него фамилия: Радонежский. "Радо" – это радость, а "нежский" – нежность. Значит, радостная нежность или нежная радость. Ты, пап, как думаешь?

– Я думаю, Серёжа, что ты только что посещения Преподобного сподобился.

– Как "посещения"?!.. Это что же не во сне было?..

– Чтобы ты не очень испугался, Он явился к тебе во сне… Но пойми, дорогой ты мой, тебе всё это не приснилось. Это на самом деле случилось… Реально… Но во сне… Понимаешь?..

Серёжка был потрясён.

– Он сам ко мне пришёл?!.. Реально?!.. Вот это да!..

– Господь чад своих никогда наедине с горем не оставляет. Обо всех заботится. Видит, ты мать потерял, горюешь сильно, вот и послал преподобного Сергия, чтобы тот утешил и напомнил: "Не одинок ты, Сергий, в несчастье своём. С тобой, раб Божий, силы небесные. Держись".

– А я, пап, держусь, – кусая губы, ответил мальчишка… и вдруг слёзы, так долго копившиеся где-то в глубине души его, хлынули из глаз и неудержимо потекли по щекам. – Я, честное пионерское, держусь… А слёзы… Это так… Это не считается… Ты не обращай внимания… Они высохнут…

У Богомолова стеснилась грудь. От жалости, нежности, от проснувшейся в его душе безграничной любви.

– Ты поплачь… Поплачь… Не стесняйся… Знаешь, как отец Серафим говорит? "Слезами душа умывается". Вот как!.. Ты поплачь, душу свою умой.

Серёжка пристально посмотрел на отца.

– Пап, а ты тоже…

Богомолов удивлённо посмотрел на сына.

– Что "тоже"?

– Давай вместе плакать. Я вижу, ты тоже не прочь.

– Сынуля мой дорогой!.. Я своё уже отплакал, – с грустной улыбкой сказал Алексей Иванович и крепко прижал Серёжку к себе, не замечая, как и по его щеке всё-таки ползёт подлая слеза.

– Пап, а как про маму нужно говорить?.. Умерла или погибла?..

– А для тебя это имеет значение? – удивился Алексей Иванович.

– Конечно, имеет. Умирают всякие люди и чаще всего от разных болезней. А мама… Она ехала на вызов. Кому-то стало плохо, и она должна была помочь… Или даже спасти… Нет, наверное, всё-таки надо говорить – "погибла".

– Знаешь, а ты, пожалуй, прав, – согласился с сыном отец.

– Конечно, прав. Если бы про маму написали в газете, то наверняка бы сказали: "…погибла на боевом посту". Я знаю, так всегда пишут…

Рано утром Богомолов первым делом позвонил в Склиф Савушкину и договорился, что Наталью из морга они заберут в половине пятого.

– Тебе машина нужна? – спросил Иван Сидорович. – Могу дать наш старенький "ЗИС" на весь день. Мы его теперь по хозяйственным нуждам гоняем. Так что ты не стесняйся.

– Очень кстати! – обрадовался Алексей Иванович. – Нам на рынок надо и по магазинам…

– А это ещё зачем, – удивился Савушкин.

– Чтобы поминки устроить. Как полагается.

– А вот это уже не твоя забота, – главврач был суров и категоричен. – Местком деньги выделил, а готовкой бабы наши займутся. К тому же в вашей квартире места маловато, чтобы всю нашу медицинскую братию вместить. А у нас на станции в "Красном уголке", хоть и тесновато будет, всё же лучше, чем у вас на дому.

– А что, так много народа собирается с Наташей проститься?

– Уверен, все, свободные от дежурства, придут. Мы друзей своих, как на фронте, провожаем. Ну, так что?.. Нужна машина?..

– Раз так… – Богомолов начал прикидывать, что им сегодня предстоит сделать. – Думаю, обойдёмся…

– А то смотри.

– Нет, не нужна. Раз Склиф поминки устраивает, вам она скорее пригодится. А мы и на общественном транспорте можем покататься.

– Значит, встречаемся в половине пятого? – напоследок уточнил Савушкин. – Будь здоров! – и на этом их разговор закончился.

Алексей Иванович положил трубку на рычаг и, отрешённо глядя на телефонный аппарат, крепко задумался. Его нечаянное отцовство и смерть Натальи поставили перед ним множество разных проблем, но одна из них казалась ему наиболее сложной и трудноразрешимой. Где им с Серёжкой жить? В Москве?.. Казалось бы, чего лучше?.. Отдельная двухкомнатная квартира в самом центре. Живи да радуйся!.. О таком варианте тысячи людей даже мечтать не смеют. Но!.. Богомолову эта перспектива представлялась самым страшным наказанием. Хуже пытки… За десять с лишним лет, что прожито им вдали от столицы, он настолько отвык от шумной, суетной городской жизни, что страшно томился теперь, тосковал и страдал не только морально, но и физически. В городе ему не хватало воздуха, он в буквальном смысле слова задыхался и даже начал подумывать, что с лёгкими у него не всё в порядке. Кроме того, постоянные головные боли настолько замучили сельского жителя, что порой доводили до исступления. Вот и теперь – в виске застучала, забилась какая-то жилка, и Алексей Иванович с безпокойством ждал, когда мозг его от виска до виска проткнёт раскалённый гвоздь. Но это ещё куда ни шло!.. Главное, как быть с Галиной?.. Богомолов боялся себе в этом признаться, но давно забытое чувство потихоньку, исподволь охватывало его всё сильнее и сильнее. Конечно, это была не любовь в романтическом, книжном понимании этого слова. Чувство, которое он испытывал к ней, было иным: каким-то очень серьёзным и напрочь лишённым страсти. Он не понимал, хорошо это или дурно, но всякий раз, вспоминая Галину, испытывал… нежную радость, что ли?.. Слов не хватало, чтобы точно передать свои ощущения. Во всяком случае, свою дальнейшую жизнь без Галины он себе представлял с трудом.