На солнце и в тени - Марк Хелприн

Проснувшись чуть свет, он подошел к стенам амбара и выглянул через трещины во все четыре стороны. Довольно близко на юге он увидел шпиль церкви. На востоке и западе лежали поля, пересекаемые каменными стенами, а на севере виднелись живые изгороди из вечнозеленых растений. Он позавтракал, почистил зубы, сделал глоток воды и закопал продовольственные контейнеры, все примерно за минуту. Затем взвалил на плечи свой груз и направился к лесу, где намеревался устроить укрытие, прежде чем определить свое точное местоположение и приступить к работе.

Едва приблизившись к стене, через которую перебрался ночью, он увидел фермера, который, орудуя длинным прутом, гнал коров вниз по склону. Гарри двинулся к нему и оставался незамеченным, пока не оказался примерно в семидесяти пяти футах. Фермер вздрогнул, вздохнул, что-то сказал и развел руками.

Подступало испытание более пугающее, чем стычка с врагом, – правильно говорить по-французски после многих лет, на протяжении которых он не имел возможности практиковаться в этом языке. Когда он был гораздо моложе, ему потребовалось несколько недель в Париже, прежде чем он почувствовал, что как-то начал ладить с речью, а сейчас, несмотря на прежние занятия, он был абсолютным новичком, и голова была забита совсем другими вопросами.

– Американцы! Вы американец! – сказал фермер, за чем последовали эмоции, копившиеся четыре года и выраженные на западно-французском диалекте с крестьянскими идиомами, чего Гарри не смог бы перевести даже со словарем и на что он отвечал только: «Да, да» и «Вот мы и снова пожаловали», – что крайне удивило его самого, потому что прозвучало как фраза из мюзик-холла.

– Слава богу! – воскликнул фермер, отступая назад и снова простирая руки. В шапке и с усами, он по возрасту годился Гарри в отцы. – Позвольте мне принести вам сыра! И хлеба! – Тут он остановился и огляделся. – А где остальные?

– Я один, – сказал Гарри, а затем, увидев на лице у фермера выражение едва ли не испуга, добавил: – В этом секторе. Остальные, – пояснил он ему, – на севере.

– Их много? – Фермер был в ужасе от перспективы вторжения по одному солдату за раз.

– Я точно не знаю, – сказал Гарри, тщательно строя французские фразы и, как ему казалось, довольно хорошо справляясь с произношением, – но несколько сотен тысяч в первом ударе, – заверил он, используя французскую идиому, – а вскоре после этого – два или три миллиона.

– Два или три миллиона? – переспросил фермер, чьи глаза над покрасневшими щеками были подобны лунам, видимым с Марса.

– Да, – с гордостью подтвердил Гарри, – миллиона.

Не зная, как воспринимать такие огромные масштабы, фермер вернулся к тому, что знал.

– Позвольте мне принести вам хлеба и сыра.

– У меня нет времени, – сказал Гарри. – Мне нужна информация. У меня есть вопросы.

– Мой дом прямо вон там. Там безопаснее. Иногда немцы проезжают мимо на мотоциклах, но с дороги дом не видно.

– Какой у вас сыр? Мягкий сыр я взять не могу. – Гарри удивился такому повороту. Он словно оказался в продуктовом магазине на Лексингтон-авеню.

– Нет, очень твердый, вроде грюйера[128].

– Хорошо.

Жена фермера была гораздо менее эмоциональна, по крайней мере она этого не выказала, направив все свои возможные чувствования в поспешное приготовление завтрака, который Гарри съел, мысленно обозначив его как заблаговременный обед. Он развернул на столе карту, а затем ознакомился с точнейшими разведданными, поскольку фермер прожил в этом доме всю жизнь и знал все вокруг на расстоянии трех дней ходьбы. Накануне вечером Гарри не представлял себе, что будет подкрепляться omelette aux fines herbes[129], беконом и хлебом с маслом. Они всучили ему килограмм сыра и два батона, которые он уложил в рюкзак, поместив батоны рядом с ракетами, которые они напоминали. Затем они перешли к делу.

Красивая и подробная довоенная карта, напечатанная красной, желтой, синей и зеленой красками, не походила на военную, если не считать того, что теперь, благодаря донесениям сил Сопротивления и последним фотографиям воздушной разведки, сделанным до 4 июня, на ней были ясно обозначены немецкие эшелоны, их численность, оборудование и даты последнего наблюдения. Война налегла на мир грубым и размытым черным цветом. Понимая, что стал частью чего-то великого, пусть даже лишь небольшой его частью, фермер смотрел на карту, словно в лицо Жанны д’Арк. Этот портрет Франции, который сейчас держал перед ним солдат, собиравшийся за нее сражаться, захватывал его до полного восторга. Он радостно провел указательным пальцем к юго-западу от Сен-Ло, опустившись, словно по волшебству, точно в то место, где они находились.

– Вот, – сказал он. – Сул. Мы находимся между этой деревней и Буа-де-Сулом.

Гарри видел, что можно пойти на восток, чтобы устроить засаду на главной дороге в Сен-Ло, или на северо-запад, где железная дорога пересекает реку, Террет, по мосту, который мог еще оставаться нетронутым.

– Где немцы? – спросил он.

Фермер указал на квадраты далеко на юге и на побережье.

– Когда они проезжают здешние места, какой у них транспорт? – спросил Гарри.

– Всего несколько раз были на мотоциклах, а иногда на грузовиках. Мы им на пути не попадаемся.

– Я имею в виду, когда они передвигаются массой, с танками и большими пушками.

– Тогда они движутся не по дороге. Дорога слишком узкая и извилистая. Танки и орудия они ставят на платформы.

Гарри указал на пересечение Террета и железной дороги к Сен-Ло.

– Знаете этот мост?

– Знаю.

– Он цел?

– Да.

– Что там?

– Два зенитных орудия возле дороги и солдаты, охраняющие его с обеих сторон.

– Сколько?

– Трое-четверо, может, десять.

– Форма у них какого цвета?

– Черная.

– СС? С чего бы СС охранять мост?

– Не знаю. Может, он для них важен.

– Вы помните, какое у них оружие? Пулеметы в огневых точках? Дот есть?

– Я не знаю, какое оружие. Когда мы проезжаем, нам нельзя останавливаться или смотреть слишком долго. Дота там нет. Туда можете добраться, не выходя на дорогу, если идти прямо на север через лес. Дойдете до реки. Ступайте вдоль нее на север, и попадете в Кибу, это всего километрах в двух с половиной. Дорога к западу от Кибу идет на север и проходит примерно в километре от железной дороги, а мост примерно в километре к западу от нее. Вам придется немного пройти по дороге. Это не опасно?

– Все опасно.

– Нельзя допустить, чтобы немцы победили, – сказал фермер, словно это только что пришло ему в голову.

– Мы тоже так считаем, – сказал Гарри. Он подумал, что это следует развить, несмотря на его ломаный французский. – Франция будет освобождена, а Германия будет разбита вплоть до самого Берлина. Мы решились на это. Мы готовы к тому, что это может стать последним, что многие из нас сделают в жизни. Я доволен. У меня есть задача, и моя жизнь имеет смысл.

Он остановился, а затем добавил:

– Несмотря ни на что, я счастлив. – Меняя тему, он спросил: – Вы когда-нибудь видели немцев в лесу?

– Ни разу. Они только ездят время от времени по дорогам малыми группами, направляясь куда-то еще, очень быстро.

– Коллаборационисты здесь есть?

– Здесь? Нет. Здесь им некому служить.

– А Сопротивление?

– В Сен-Ло.

– Мне нравится эта река, – сказал Гарри, глядя на красивую синюю линию на карте. – Мне очень нравится эта река.

– Почему?

– Собаки не могут взять след, а когда в нее загоняют, обратно выходишь чистым.

В редеющих клубах утреннего тумана, еще скользивших по полям, Гарри миновал пастбища и стены и исчез среди высоких сосен леса Буа-де-Сул, останавливаясь через каждые несколько минут, чтобы осмотреться и прислушаться. Сохранение лесов в таких древних и интенсивно разработанных ландшафтах поддавалось объяснению не более чем существование нетронутых войной деревень; или женщин, настолько красивых и так светящихся духом, совершенствующим несовершенную форму, что кажутся ангелами, плывущими над вещным миром; или солдат, которые невредимыми проходят через разнообразный огонь. Он никогда не молился о такой защите, думая, что это означало бы брать на себя слишком много. Но временами он ее чувствовал – всеохватную красоту, связующую все вместе и придающую смысл даже смерти.

Забравшись глубоко в лес, он шел в направлении, противоположном тому, к которым призывали его органы чувств: предпочитая открытым и легким путям загроможденные и трудные. Не обращая внимания ни на рельеф, ни на естественные тропы, он пробрался на скрытую, подобную собору поляну, на которой высоко в синеву поднимались семь прямых сосен – он их сосчитал, – окруженную по периметру густым кустарником, сплетенным с опавшими ветками и образующим чуть ли не бруствер. Поскольку эта поляна так сильно отстояла от всех троп, он сомневался, что на ней хоть кто-то бывал на протяжении нескольких десятилетий. Конечно, повсюду, даже в густонаселенных районах, встречаются участки, где никогда не ступала и не ступит нога человека, и, пока он сюда не явился, эта прогалина могла быть таким местом. Сбросив с плеч рюкзак, он ощутил иллюзию воспарения над землей. Потом сел на подстилку из сухих сосновых игл и прислонился к одному из деревьев, держа карабин на коленях.