Одиночество зверя - Пётр Самотарж

— А дома перед едой молишься?

— Молюсь.

— Живёшь теперь без греха? И не скучно? — поинтересовался Конопляник.

— Не скучно. И я не живу без греха. Даже монахини грешат, такова человеческая природа. Только я хочу уточнить важную подробность. При слове «грех» в голову нерелигиозного человека первыми приходят прелюбодеяние, воровство или убийство, но понятие греха на самом деле шире. Если меня толкнул какой-то невежа, а я на него рассердилась, хотя и не выказала своих эмоций внешне, я согрешила. Самое главное и самое трудное — как раз замечать за собой подобные проступки, понимать их нехристианскую сущность и искренне раскаиваться. Не перед священником на исповеди, а перед самим собой, когда никто из людей тебя не видит и не понимает твоих переживаний.

— Я, конечно, человек сугубо советский, — пошла в атаку Елена Николаевна, — но, думаю, причина моего неприятия церкви всё же в другом. Очень часто заявления церковнослужителей разного ранга по телевизору меня удивляют и даже раздражают. Я ведь не одержима бесами и вовсе не сгораю от желания смертного греха, чем же объяснить мою реакцию?

— Видимо, отличием вашего мировосприятия от убеждений священнослужителей. Они ведь и не обязаны совпадать. Более того, я сама иногда внутренне не соглашаюсь с публичными заявлениями даже иерархов. Православное учение не требует бессловесной покорности пастырям — вопросы можно задавать, постулат непогрешимости не признаётся ни за кем, в том числе за патриархом. А вы можете привести примеры?

— Легко. Меня всегда удивляла практика пожертвования на строительство церквей, например. Как её понимать — если старый греховодник на старости лет построит на свои ворованные деньги храм, перед ним открываются ворота рая?

— Нет, конечно. Бог взяток не берёт. Для прощения грехов человек должен их увидеть, осознать и искренне раскаяться. Не заявить о своём раскаянии вслух, а испытать его в действительности.

— И как же священник поймёт, кается грешник искренне или нет?

— Никак. Прощает не священник, а Господь. Один построит десять церквей, но всё равно не спасётся, другой не пожертвует церкви ни копейки, но войдёт в рай, если не спал ночами, страдал, наказывал себя и стремился загладить свои вины перед обиженными им людьми.

— Тогда ещё вопрос: много раз приходилось слышать, в том числе от священнослужителей, истории о родителях, которых Бог наказал через их детей. Каждый раз меня оторопь берёт: дети-то причём? Даже Сталин говорил, пускай для проформы: дети за отцов не отвечают. Выходит, православные видят проблему иначе?

— Я тоже слышала такое, и не согласна с такой позицией. Особенно чудовищны рассказы, например, о дочери, ставшей проституткой, потому что её родители согрешили, и Господь их таким образом покарал. Разумеется, каждый человек свободен, он не марионетка и не орудие наказания. Тем более, Бог никого не ввергает своей волей в грех — как только в голову такое может придти.

— Хорошо, а откуда у православных такое неприятие деятельного добра?

— Что вы имеете в виду?

— Католические святые делали реальные добрые дела для самых простых людей — спасали их от голода, холода и болезней, а православные — в основном подвергали себя аскезе и молились.

— Запрета на добрые дела в православии нет, если вы об этом.

— Хорошо, запрета нет, так в чём же дело?

— Одних только добрых дел недостаточно, если за ними стоит, например, гордыня.

— Какая гордыня, что ты имеешь в виду?

— Если спасаешь человека от голода или болезни и потому сам себя считаешь святым, то тем самым впадаешь в грех. Оптинские и афонские старцы, канонизированные после смерти, при жизни сокрушались по поводу своей греховности и даже отказывались принимать духовных чад, поскольку не считали себя чем-нибудь лучше их.

— Считать себя безгрешным — греховно?

— Конечно. Я ведь уже говорила — если кто-то не воровал, не грабил, не убивал, он ещё не святой. Принять такую истину трудно, но необходимо.

— Необходимо для чего?

— Для примирения с самим собой. Есть даже притча о двух сёстрах-близнецах. Их разлучили в детстве, одна попала в монастырь, другая — в публичный дом. Но в раю оказалась проститутка, а не монахиня, поскольку осознала свои грехи и стыдилась их.

— Очень удобная позиция для церкви: если все грешны, всем нужно покаяние.

— Церковь не является беспременным условием спасения, она только предлагает помощь страждущим.

— Можно спастись без церкви?

— Можно.

— Такого уж точно никакой священнослужитель не скажет!

— Наверное, не скажет.

— А ты почему говоришь? Если не от священников, от кого ты набралась такой ереси?

— Это не ересь. Читаю разные книжки, ничего удивительного. Сами понимаете, за столько лет комментариев к Писанию накопилось много, мне ещё долго читать.

— И кого же ты читаешь? Противников священноначалия?

— Святых отцов, профессоров богословия, мало ли кого.

— И все они пишут нечто отличное от того, что говорят священники?

— Разное пишут. Например, нет канонического правила о непременном крещении младенцев, у нас просто обычай такой сложился. И неправильно утверждение, будто некрещёные дети в случае смерти не будут спасены — все дети невинны. Церковь не отказывается крестить несмышлёнышей, но не заставляет родителей поступать таким образом, даже если где-нибудь какой-нибудь священник считает иначе. И ветхозаветные праведники, умершие задолго до вознесения Христа, тоже в раю.

— Хорошо, я рада за ветхозаветных праведников, — отмахнулась Елена Николаевна. — А вот я, например, могу надеяться на рай?

— Надеяться могут все.

— Ладно, ты меня поняла. Есть у меня шансы, так сказать?

— Шансы тоже у всех есть — ими только нужно правильно распорядиться.

— Анечка, не юли. Могу я рассчитывать на откровенный ответ?

— Елена Николаевна, вы задаёте невозможный вопрос. Никто не может забронировать рай заранее. Вы думаете, я сама знаю, спасена я или нет? Не знаю.

— Ну кто же, в конце концов, туда попадает?

— Неизвестно. Оттуда ведь никто не возвращался и результаты переписи обитателей горних высей на землю не приносил.

— Как же тогда жить?

— Уж точно не стоит руководствоваться в своих делах расчётами на вознаграждение за них после смерти. Таким путём можно придти только в совсем другое место. Поменьше думать о себе, побольше — об окружающих. И опять же — не из страха будущего наказания, а ради любви. Меня всегда раздражала «Рождественская песнь» Диккенса — какая-то языческая свистопляска. Повесть о Рождестве, где нет Христа. Какие-то духи Рождества — видения белой горячки. И самое главное — Скрудж меняется из страха перед наказанием, и свои добрые дела, получается, совершает тоже из страха. Решил, что заключил сделку с Богом из серии «ты — мне, я — тебе». Вот я сейчас срочно начну делать добрые дела, а ты уж меня после смерти не забудь, пристрой получше. От Рождества осталось одно название, без смысла. Так же, как Санта Клаус — кажется, никто уже и не помнит о святом Николае Угоднике, остался только бородач в красном колпаке из рекламы «Кока-Колы».

— Нет, Анечка, почему же — Скрудж узнаёт о страданиях больного малютки Тима, о существовании которого, видимо, прежде вообще не знал, и в нём пробуждается совесть.

— Думаю, он и прежде видел страдающих людей, взрослых и детей, и даже сам заставлял их страдать, но совесть его благополучно спала. Здесь есть ещё одна ловушка — Тим выздоравливает, Скрудж мирится с племянником и в несколько дней перерождается, после чего начинается всеобщее счастье. Любой человек с мало-мальским жизненным опытом расскажет вам не одну историю о хороших людях, которых преследовали несчастья. Сама по себе идея прижизненного вознаграждения за богобоязненность порочна и провоцирует подобного рода контраргументы. Люди воспринимают тяготы в своей жизни как наказание, а их отсутствие — как свидетельство божественного расположения. И то, и другое — страшное заблуждение. Вся наша земная жизнь — испытание. Господь никого не наказывает, он всех любит, а делает больно, чтобы помочь человеку исцелить свою душу. Воинствующие атеисты любят задавать вопрос: может ли Бог создать камень, который не сможет поднять. Я им отвечаю: Бог не может даже спасти человека без самого человека — каждый сам делает жизненный выбор.

— Значит, несчастья, хоть и не наказание, но всё же свидетельство греховности?

— Елена Николаевна, мы ведь уже договорились — все не без греха. Если человек на гребне успехов и довольства забывает о христианском долге, за гробом его ждёт жестокое разочарование. Успех — ещё одно испытание, а не сертификат на спасение души.

— Но ты ведь не можешь знать всего этого наверное?

— Конечно, нет. Я могу только верить. И каждый волен выбирать себе веру.