Матильда Кшесинская. Жизнь в изгнании. Документальная повесть - Галина Вервейко

Высоко оценил танцы сиамцев философ Василий Васильевич Розанов, написав в «Мире искусства»: «Ничего нельзя представить более удивительного, нового, неожиданного (для европейца), – писал он о своем впечатлении, – … в труппе танцовщиц Сиамского короля меня, прежде всего, поразила высокая и очевидная цивилизация, но не наша».

Увлечение восточными сюжетами было характерно для художественной жизни России на рубеже XIX и XX веков. Представление сиамского балета произвело незабываемое впечатление на художественные круги Петербурга. Появились произведения на сиамские темы. Например, художник Л. С. Бакст оформил серию балетов, окрашенных восточной экзотикой. В 1901 году Л. С. Бакст написал картину «Сиамский священный танец». А в 1917 г., много лет спустя, в эскизах художник нарисовал великого танцовщика В. Нижинского в «сиамской позе».

И политика, и искусство, и приятные воспоминания о былой жизни в Петербурге объединяли Визана и Кшесинскую, сиамского посла и русскую балерину. В его квартире Матильда чувствовала себя в безопасности в эти дни, когда посланник пригласил балерину в гости. Но через несколько дней вновь пришлось Матильде Феликсовне вернуться с сыном в квартиру танцовщика Владимирова.

Вскоре случилась приятная неожиданность: танцовщице вернули один из её автомобилей, который был реквизирован ещё в начале переворота. Но теперь держать его, а тем более – ездить на нём, было опасно. Балерина боялась, что его могут вновь отобрать. Поэтому решила как можно быстрее его продать, чтобы выручить хоть какие-то деньги…

В начале июня из Ставки в Петроград вернулся Великий Князь Сергей Михайлович Романов. Матильде захотелось подробнее поведать о своём близком и самом преданном друге.

Он был пятым из шести сыновей Великого Князя Михаила Николаевича и Великой Княгини Ольги Фёдоровны, внук Николая I. Родился Сергей Михайлович Романов в середине осени 1869 года в Грузии, в Тифлисской губернии, в имении Боржом. Российский военачальник, генерал-инспектор артиллерии. С 1905 по 1908 годы являлся членом Совета государственной обороны. Сергей был близким другом Императора Николая Второго в течение многих лет и находился в Ставке до последних дней существования Российской империи.

Сразу же после революции Великие Князья должны были покинуть военную службу. Но его просили, в качестве исключения, в частном порядке, продолжать руководить Артиллерийским управлением при Ставке Верховного Главнокомандующего. Поэтому он три месяца был в Могилёве. Артиллерия была его любимым делом, и расставаться с ней для него было страшным ударом. Поэтому он был очень рад продолжать служить в армии.

Высокого мнения о Великом Князе Сергее Михайловиче были даже генералы, которые перешли впоследствии на сторону Советской власти – Е. В. Барсуков, А. А. Поливанов, а также Кузьмин-Караваев. Е. В. Барсуков, написавший книгу о русской артиллерии 1900—1917 годов, утверждал, что «во многих случаях благодаря руководящим указаниям генинспарта, хорошо понимающего артиллерийское дело, те или иные вопросы получали правильное разрешение». Вот как отзывался о Сергее Михайловиче Романове генерал А. Ф. Редигер, не принадлежавший к когорте льстивых царедворцев и считавший вредным привлечение Великих Князей к вопросам военного управления: «Великий Князь Сергей Михайлович – вероятно, самый выдающийся артиллерист в нашей армии. Он отлично, до тонкостей, знает службу полевой артиллерии, сам отлично руководит огнём артиллерии; будучи батарейным командиром, сам стрелял очень много и достиг виртуозности в этом отношении. Он не академик, а потому технические вопросы ему менее известны, так же как и служба крепостной и осадной артиллерии, но он чрезвычайно интересуется всем, что касается артиллерии, а при его отличных способностях, ясном уме и удивительной памяти он быстро схватывает и усваивает всякий вопрос; у него большая наблюдательность и замечательное зрение. При таких дарованиях Сергей Михайлович отлично владел всеми отраслями артиллерии, даже теми, которых специально не изучал; разъезжая много по России, он отлично знал большинство генералов и значительную часть штабс-офицеров артиллерии, знал их прохождение службы, способности, достоинства и недостатки. Он был чужд артиллерийской косности и обособленности и охотно пошёл на подчинение артиллерийских частей начальниками дивизий; держался он очень просто, вежливо, но с большим достоинством, всегда носил мундир конной артиллерии и лишь в царские дни – свитский сюртук. Моё отношение к нему всегда было самое лучшее. Сергей Михайлович на меня производил впечатление человека чуждого всякой интриги, замкнувшегося в круг своих служебных обязанностей и по природе очень доброго. Ежегодно весной он уезжал на несколько недель в Канны навестить отца, к которому был очень привязан. Но по пути туда и обратно осматривал артиллерийские заводы в Германии (Крупп, Эдгард), Австрии (Шкода), Франции (Шнейдер, Крезо) и Англии (Виккерс) и привозил оттуда интересные сведения, так как заводы охотно показывали ему всё новое. И он брал с собою или вызывал для этого нужных специалистов. Он также в личные свои адъютанты брал видных специалистов для работ по его поручению. Он был фактическим начальником Главного артиллерийского управления, так что знал всё, что там делалось, и приезжая на доклад с Кузьминым-Караваевым, знал всё дело не хуже его. Наша артиллерия едва ли когда-нибудь имела лучшего начальника… Сергей Михайлович был человек очень умный, серьёзный, много занимался своим делом, но для командования, например, округом, едва ли подходил по своей доброте». Несмотря на такое уважение к Великому Князю Сергею Михайловичу и его знанию своего дела со стороны военачальников и его подчинённых, злые языки в ту пору повторяли неизвестно кем произнесённую фразу: «мы имеем прекрасный балет, но плохую артиллерию». Видимо, кто-то произнёс это в пику отношений Кшесинской и Великого Князя Сергея Михайловича. Но ничто не смогло до конца жизни изменить его отношения к Матильде Феликсовне. Да и она всегда к нему хорошо относилась и заботилась о своём друге в благодарность за его преданность ей.

В Петрограде Сергею Михайловичу Романову вернули его маленький автомобиль, на котором раньше ездили его служащие. Теперь же они с Кшесинской и её сыном могли совершать на нём прогулки. Однажды они катались на Стрелке. Матильда увидела свой второй автомобиль. В нём сидели какие-то люди. И ей показалось, что они узнали её. Они с Великим Князем поспешили уехать, чтобы не произошёл какой-нибудь инцидент.

За всё это время скитаний по городу, когда Матильда старалась никому не попадаться на глаза, почти всю жизнь проводя в чужих квартирах и очень редко бывая на улицах, она читала о себе всякие нелепицы в газетах. Её сегодняшнюю жизнь газетчики описывали как похождения авантюристки… Тот самый «Петроградский листок», который не так давно «пел» ей дифирамбы как могущественной балерине, теперь печатал «сенсации» под заголовками: «Шпионаж и балерина», «16 пудов серебра из палаццо Кшесинской» и тому подобные…

В это время в обществе появились новые сплетни о Кшесинской и Великом Князе Сергее Михайловиче: якобы они брали большие взятки и работали на иностранную разведку! Это было и смешно, и грустно: Сергей был по жизни самым близким другом Императора Николая II, Матильда всю жизнь с любовью вспоминала его и была предана Императорскому Дому. Как могли они продаться иностранной разведке против близкого им человека?! Но дальше – больше. В шпионаже в пользу немцев стали обвинять и жену Царя – Императрицу Александру Фёдоровну!

Сергей Михайлович получил ещё в феврале письмо от родного брата Великого Князя Николая Михайловича. Он требовал, чтобы Сергей прекратил общаться с Кшесинской из-за «скандальных разоблачений» в газетах. Писали, что по этому поводу Временное правительство организовало следствие. На это Сергей Михайлович отвечал: «Ты пишешь, что если я приеду, чтобы не смел с ними видеться. Что же – я подлец, я брошу свою жену (гражданскую) и своего мальчика? Нет, я всю жизнь был честным и благородным. Таким и останусь… Горячо тебя любящий брат Сергей».

В этом же письме Великий Князь объяснял брату суть скандальных слухов, которые ходили вокруг них с Кшесинской: «То, что ты пишешь о Малечке – прямо ужасно, я не знаю, кто против нас озлоблен. И причины этого озлобления кроются либо в личных счётах по сцене, либо во вздорных слухах. Я клянусь перед образом, что за ней нет ни одного преступления. Если её обвиняют во взятках – это сплошная ложь. Все её дела вёл я, и я могу представить кому нужно все самые точные данные, какие деньги у неё есть и были и откуда они поступили». Все обвинения были голословны, никаких доказательств этому никогда не было. Вскоре даже комиссия Временного правительства пришла к выводу, что никто из Императорской семьи не шпионил в пользу Германии. Тоже самое можно сказать и о Матильде Феликсовне. Никаких рассекреченных документов на этот счёт никогда не было обнаружено.