Матильда Кшесинская. Жизнь в изгнании. Документальная повесть - Галина Вервейко

В этом же письме Великий Князь объяснял брату суть скандальных слухов, которые ходили вокруг них с Кшесинской: «То, что ты пишешь о Малечке – прямо ужасно, я не знаю, кто против нас озлоблен. И причины этого озлобления кроются либо в личных счётах по сцене, либо во вздорных слухах. Я клянусь перед образом, что за ней нет ни одного преступления. Если её обвиняют во взятках – это сплошная ложь. Все её дела вёл я, и я могу представить кому нужно все самые точные данные, какие деньги у неё есть и были и откуда они поступили». Все обвинения были голословны, никаких доказательств этому никогда не было. Вскоре даже комиссия Временного правительства пришла к выводу, что никто из Императорской семьи не шпионил в пользу Германии. Тоже самое можно сказать и о Матильде Феликсовне. Никаких рассекреченных документов на этот счёт никогда не было обнаружено.

Матильда сидела, задумавшись. Ну, ладно, она была «скандальной» личностью для Петербурга, так как вся её жизнь была на виду, Матильда была богата и была связана с Царским Двором. Но взять её любимую балерину Таточку – скромнейшего человека, можно сказать Ангела во плоти. И ведь её тоже вдруг объявили «шпионкой»… «С каждым днём слухи всё множились, – писала Карсавина в своей книге, – словно микробы в теле больного, рождённые за ночь газеты распространяли информацию, полную паники, и фабриковали клевету. Ума не приложу, как огромные плакаты, развешанные на главной улице, не привлекли моего внимания. Я шла домой пешком, но не заметила своего имени на них. Вечером зазвонил телефон, и один из старых друзей взволнованно спросил: „С тобой всё в порядке?“ Я не могла поверить собственным ушам, когда он сказал, что на плакатах в тот день стояло полностью моё имя и под ним подпись: „немецкая шпионка“. В тот вечер я собиралась идти продавать программы благотворительного бала в Мариинском театре; он умолял меня не идти и даже считал, что мне небезопасно оставаться ночевать в своей квартире. Но я решила пойти, понадеявшись на то, что здравый смысл восторжествует. В тот вечер всё было как обычно – ни тени подозрительности. А через несколько дней было опубликовано извинение»… Всё это было очень странно: кому и зачем эта клевета была нужна?

Сидеть в душной маленькой квартирке в городе летом было невыносимо. Поэтому Матильда была очень рада, когда её дворецкий Арнольд пригласил их с Вовой поехать в Царское Село. Там его друг содержал маленький пансион, и Арнольд уговорил свою хозяйку там позавтракать. После трапезы они стали осматривать тамошнее хозяйство: курятник, огороды. Фоксик Джиби, которого взяли с собой, бегал от радости по всяким закоулкам и, видимо, съел что-то ядовитое. Когда вернулись домой, пёсик вёл себя как обычно, только ночью стал ворочаться. Матильда думала, что он нацеплял блох и вычёсывает их, старалась его успокоить. Но к утру он околел у неё на кровати. Это было большим горем, так как собачка была ею очень любима и девять лет была ей верным другом. Ей казалось, что она прекрасно понимала свою хозяйку. Матильда хорошо помнила, как однажды ночью плакала и даже закричала от отчаяния, а Джиби, вскочил ей на грудь и с сочувствием смотрел на неё своими глазами. На автомобиле Матильда с Вовой отвезли фоксика в Стрельну, чтобы похоронить его там. В этом саду Джиби любил бегать на воле и был всегда радостным.

На даче Кшесинской уже жили какие-то солдаты. Они отнеслись очень трогательно к хозяевам и помогли им вырыть ямку и засыпать пёсика. Матильда горько плакала в этот момент.

– Видно, хорошая была собачка, коль барыня так заливается… – сказал кто-то из них.

Матильде и раньше приходилось быть на своей даче. Её уже трудно было узнать: всё в доме было перевёрнуто. Почти вся мебель была куда-то вывезена. Но солдаты всегда были корректны и вежливы с хозяйкой. Оберегали Вову во время его прогулок по саду. А старший из солдат даже предлагал сыну Кшесинской пожить в Вовином маленьком доме, обещая, что мальчик будет в полной безопасности. Но Матильда, конечно, отказала ему в этом предложении: в такие тревожные дни она никуда не отпускала от себя сына.

Матильда, гуляя по даче, рассматривала свои уцелевшие вещи. Ей захотелось перевезти в город пианино из шведской берёзы и кое-что ещё. На даче у неё была телега, на которой перевозили раньше растения с дачи в город – в её зимний сад. На ней солдаты согласились перевезти то, что их попросила хозяйка, в город. А потом попросили у неё на память фотокарточки. «В это время ещё солдатская масса не была тронута глубоко революцией, и среди них, как видно, были хорошие и сердечные люди», – делала вывод Матильда Феликсовна.

18 июня у сына Владимира был день рождения, ему исполнилось пятнадцать лет. И их компания: Матильда, сам Вова, Петя Владимиров и Великий Князь Сергей Михайлович, решила поехать в Финляндию – имение Николая Александровича Облакова. Это был большой друг артиста Петра Владимирова. Он работал воспитателем в Императорском театральном училище при мальчиках. Николай Облаков частенько гостил у Владимирова. Его имение находилось недалеко – на станции «Белоостров». Они пробыли там несколько дней, которые стали для Матильды Феликсовны моральным и физическим отдыхом после всего пережитого за последнее время. Временное правительство в марте 1917 года восстановило автономию Финляндии, и на неё нынешние революционные российские порядки не распространялись, несмотря на то, что полной самостоятельности у страны ещё не было. (Лишь 6 декабря 1917 года будет принята декларация о полной независимости Финляндии).

В Петербурге Кшесинская прожила ещё около месяца. В городе становилось спокойнее. Но на душе раны не заживали: всё мучительнее становилось от дум, что у неё больше ничего не было своего: ни дома, ни вещей. Матильду успокаивало только то, что некоторым людям было ещё хуже. Надо было держаться и не впадать в отчаяние.

Но иногда так хотелось взглянуть на свой родной дом! И она проезжала мимо него на автомобиле. Однажды она увидела в своём саду революционерку Александру Коллонтай. Она гуляла по саду в её горностаевом пальто… Матильде говорили люди, что эта дама пользовалась и другими её вещами. Так что революционеры захватывали не только дома, но и одежду прежних жильцов. И как могла Кшесинская после этого сочувствовать им? И понимать их «благое дело»?

Судьба вынуждала танцовщицу уехать из родного ей Петербурга. Правда, ей тогда казалось, что не навсегда: Кшесинская мечтала вернуться в него в более спокойные времена.

Глава 5. Вторая половина 17-го года. Отъезд на Северный Кавказ и жизнь в Кисловодске

Кшесинская получала письма из Кисловодска от Великого Князя Андрея. С ним они расстались почти полгода назад, и Матильду тянуло к нему всё сильнее и сильнее.

Андрей Владимирович Романов, как и все мужчины Императорской семьи, был военным. Родился он 2 мая 1879 года в Царском Селе, близ Петербурга. Его Императорское Высочество Андрей Владимирович был Великим Князем, четвёртым сыном Великого Князя Владимира Александровича и Великой Княгини Марии Павловны. Внук Александра II и племянник Александра III. Он окончил Михайловское артиллерийское училище, а позже – Александровскую военно-юридическую академию. С 1910 года имел звание полковник, через год стал сенатором. С этого же времени командовал лейб-гвардией 6-й Донской казачьей артиллерийской батареей. Весной 1915 года стал командующим лейб-гвардии Конной Артиллерией, а с 15 мая того же года стал генерал-майором Свиты Его Императорского Величества и шефом 130-го Херсонского пехотного полка. Он имел множество орденов и медалей, как российских, так и иностранных. (Впрочем, почти все члены Императорской фамилии также имели немало наград).

Из писем Андрея Владимировича Кшесинская узнала, что революционный переворот пока ещё мало коснулся Кисловодска. Первые дни пребывания там были тревожные, а затем всё успокоилось. Жизнь в городе протекала сравнительно тихо и мирно.

Многие семьи в это время начали покидать Петербург и уезжать на Кавказ. Ехали в Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск. Здесь был прекрасный климат и целебные воды. Но кроме этого можно было хорошо устроиться, чтобы спокойно жить. На юг уехали графские семьи Коковцовых, Карловых, Шереметевых, Воронцовых… Съехались на Кавказ и представители финансового мира. Все считали, что оставаться в столице, значит, подвергать себя риску. Там ожидали новых беспорядков, а то и переворотов, вследствие чего могли начаться новые аресты.