Сиротка. Нежная душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Племянник, ты молился богу белых? — спросила его тетя. — Твои губы шевелились, и мне показалось, что душа твоя была далеко!

Она говорила на языке монтанье, но он понял. Тошан испытал разочарование. Никогда его молодая супруга не прочтет это письмо. Он не мог нарушить клятву, вырванную у него Талой.

— Племянник, посмотри, — сказала Аранк, — моя сестра дышит легче, она открыла глаза. Тошан, дай ей ребенка!

— Нет, сделай это сама! — возразил он, еще не веря в воскрешение матери.

Создавалось впечатление, будто Тала очнулась от сна, восстановившего ее силы. Она едва заметно улыбнулась, увидев Одину и узнав комнату, построенную еще во времена Анри Дельбо.

— На берегу реки воют волки, — сказала она. — Они голодны, зимой они всегда голодны! Я тоже хочу есть.

За этими словами последовала радостная суета. Престарелая индианка встала и увела младшую дочь в соседнюю комнату. Смерти придется искать другую жертву… Они загремели кастрюлями, стали шумно перебирать запасы продуктов.

Аранк так и не передала Киону Тале. Тошан вздохнул, но все-таки взял ребенка и бережно протянул его матери.

— У тебя на руках ей будет теплее, — смягчившимся голосом сказал он. — Твоя малышка очень красивая. А теперь, мать, я хочу, чтобы ты поскорее поправилась и вела себя разумнее. Бабушка Одина говорит, что ты полубезумна. Докажи нам, что она неправа. Ты должна вырастить Киону и сделать ее счастливой, она не виновата в грехах своих родителей. Завтра утром я уеду, на этот раз надолго. Запасов еды и дров достаточно, Шоган привезет вам рис, чечевицу и сахар, которых хватит до весны.

Тала слушала его, не сводя восхищенного взгляда со своей дочери.

— Ты добр, мой сын, — ответила она и наконец посмотрела на него. — Несмотря на твой гнев, ты не оставил меня, ты спас меня и Киону. Я должна сказать тебе что-то очень важное. Не надо слишком сильно ненавидеть Жослина Шардена! Сначала я его пожалела, потом решила вылечить, чтобы он вернулся к Лоре и Эрмин. Силе, которая толкала меня к нему, я не могла сопротивляться. Это я его соблазнила, а не он меня. Как знать, может, высшие силы соединили нас, чтобы Киона жила на свете? Я не знаю, почему твой отец не дал мне других детей, кроме тебя. Представь, как я удивилась, когда поняла, что беременна. И это в мои годы! Будь спокоен, сын, мое сердце больше не страдает от этой запретной любви. Теперь я не одна, у меня есть моя Киона, которую я буду любить и беречь. Я так счастлива! Возвращайся к своей супруге и детям!

Тошан только устало отмахнулся. Об этом не могло быть и речи. Он мог простить мужчину, который пожелал женщину, особенно в обстоятельствах, о которых он был наслышан. Шарден считал, что жить ему осталось недолго, и Лора собиралась замуж за другого. Однако ложь и трусость он ненавидел.

— Нет, мать! Я найду себе работу, мне нужны деньги. Ты не забыла наш уговор? Ты уйдешь жить к Одине. Я пообещал, что поменяю крышу на ее хижине, куплю провизии и ружье для Шогана. А потом приготовлю наше жилье к приезду Эрмин и детей.

Тала кивнула. Она уступала воле сына, которому она принесла столько боли и заставила разлучиться с теми, кого он любил. Однако перспектива жить в жалкой лачуге еще дальше к северу вместе с Аранк, Одиной, Шоганом, его женой и детьми, совсем ее не прельщала.

— С Кионой я смогла бы жить и в пещере, и в медвежьей берлоге, — сказала она, надменная и в то же время ласковая. — Не тревожься, мой сын, когда ты вернешься, я уйду из хижины, которую твой отец построил для меня!

Этими словами она давала Тошану понять, что дом принадлежит ей и она соглашается принести тяжелую жертву. Он прекрасно ее понял, но сделал вид, что ему все равно.

— Отдыхай, мать, — просто сказал он.

Ему стоило труда скрыть уважение, которое внушала ему твердость материнского характера, ее способность шагнуть в могилу и вернуться к жизни в следующее же мгновение. Тала, волчица! В глубине души он гордился тем, что она — его мать.

Глава 17

Соловей взлетает

Валь-Жальбер, 30 апреля 1934 года

Эрмин и Шарлотта в первый раз вывезли Мари и Лоранс на прогулку на улицу Сен-Жорж. Маленькие двойняшки выросли и заметно поправились. Каждая лежала в отдельной коляске, поэтому Эрмин в очередной раз порадовалась, что заботливая девочка всегда рядом. Снег всюду таял под лучами яркого солнца. День и ночь водопад на Уиатшуане глухо ревел, словно желая показать людям, что река наконец восторжествовала над зимой и вырвалась на волю, чтобы поскорее влиться в озеро Сен-Жан, которое тоже частично освободилось от ледяного плена.

Обрадованная потеплением, которое говорило о приходе весны, молодая женщина возвращалась с почты. Она отправила письмо Тошану по адресу, который он указал в предыдущем своем послании. Уже больше месяца ее супруг работал в Вальдоре — стремительно развивающемся центре горнорудной промышленности, в нескольких сотнях километров к западу от озера Сен-Жан.

Эрмин не сердилась на мужа, и все же никак не могла понять, почему он решил работать так далеко и по пути даже не заехал повидаться с ней и детьми в Валь-Жальбер. Разумеется, он что-то написал в свое оправдание в письме, но это только усилило ее терзания.

«Обидно, что он принимает такие важные решения, не спросив моего мнения, — думала она. — Он рассказал мне о своих планах, но так все равно нельзя! Тошан пишет, что мы будем жить в хижине Талы, которую он планирует сделать настоящим уютным домом, и я должна с этим смириться, уехать от родителей, уехать из Валь-Жальбера! Чтобы переделать жилище, ему нужны деньги. A его мать, которая очень любит свой дом и окрестные земли, уйдет жить к своим родственникам!»

— Тебе невесело, — негромко сказала Шарлотта. — Я это знаю наверняка, потому что ты уже три дня не поешь.

— Ты права. Меня очень расстраивает поведение Тошана. Я так хочу, чтобы он вернулся! Уже четыре месяца я его жду. Сначала я волновалась, но теперь… Мне иногда приходит в голову, что он не хочет больше видеть своих дочек и Мукки. А меня — еще меньше. И появляются совсем уж мрачные мысли…

Молодая женщина поверяла свои сомнения Шарлотте, потому что не решалась открыться родителям. Находясь на седьмом месяце беременности, Лора все время проводила за шитьем и вязанием, а Жослин с умилением взирал на жену. Если Эрмин заводила речь о долгом отсутствии мужа, то слышала успокаивающие слова, которые, однако, звучали довольно равнодушно.

— Тебе повезло, что твой муж предпочитает работать, а не сидеть на шее у семьи своей жены, — говорила ее мать. — Пишет он тебе регулярно. Он старается сделать как лучше.

— Мужчине в расцвете сил, такому, как Тошан, нужны свобода и занятие, — слышала она от отца. — Не сердись на него, он привык ни от кого не зависеть!

В прошлое воскресенье Эрмин пожаловалась было Бетти, но та сказала с ободряющей улыбкой:

— Ты девчонка из Валь-Жальбера, Мимин! Здесь, спасибо фабрике, мужья возвращались к своим женам каждый вечер, но в других регионах эти господа проводят с семьей в лучшем случае шесть месяцев в голу. Я сразу предупредила Жозефа, что хочу видеть моего супруга дома как можно чаще. Не придумывай себе забот, Тошан скоро вернется, и в следующем году у тебя будет еще один малыш!

По ребенку в год — этой мечте милой Элизабет Маруа так и не суждено было сбыться. Она чувствовала себя виноватой в том, что не смогла родить мужу много детей.

Словом, по мнению родственников и соседей, Эрмин полагалось радоваться сложившемуся положению вещей, но у нее это не слишком-то получалось.

— Какие мрачные мысли? — спросила Шарлотта.

Молодая женщина ласково посмотрела на свою маленькую спутницу. Шарлотта из девочки уже начала превращаться в девушку: движения ее стали более грациозными, росла грудь.

— Я говорю себе, что сама во всем виновата, — сказала она. — Я воспользовалась непредвиденным отъездом мужа, чтобы начать работать над голосом и петь, как только мне этого захочется. Репетиции с мадемуазель Каликст настолько занимают мой ум, что я не замечаю, как летят недели! Мадлен так хорошо кормит малышек, что они стали для меня не заботой, а удовольствием. Я играю с ними, укладываю спать и вывожу на прогулку, как сегодня, — сплошная радость! Мне не пришлось постирать ни одной грязной пеленки, да и меняю я их нечасто. Настоящая дама из высшего общества!

Эрмин шутила, но в голосе ее слышалось сожаление. Она упрекала себя, что так легко приняла все то, что облегчало ей жизнь.

— Я совсем избаловалась! Если я перееду жить на берег Перибонки, Тошан по-прежнему будет работать далеко от дома. Это значит, что по полгода я буду жить одна с тремя детьми. Мадлен не жалуется, но я знаю, что она ждет не дождется сентября, когда сможет уехать в Шикутими, к сестрам конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей. И меня преследует мысль, что я предала своего мужа. Или, скорее, поступила вопреки его воле.