Бездна голодных глаз - Генри Олди

Моей «Дороге».

Только вместо слова «Эпилог» было написано совсем другое слово, хотя и похожее. Написано жирно и размашисто.

«Пролог».

Выйдя из Зала, я — Я! — заседлал злобного трехлетка, забытого у коновязи, и погнал его в пустыню, туда, где вдалеке высились остроги Ра-Муаз.

Через три дня конь пал подо мной.

Тогда я пошел пешком.

Месяц спустя. Пенаты вечных

… — Нет, — еле слышно ответил я. — Это не Пустота. Это Бездна. То, чего не может быть, но что очень хочет — быть.

— Ты знаешь, куда идти? — Даймон хрипло закашлялся, и слезы выступили на его глазах.

Раньше не водилось за ним такого… Совсем как дряхлый Хар-Алам…

— Знаю.

Я достал из-за пазухи и положил перед собой деревянную брошь на странной каменной основе. Тонкий орнамент змеился по матовой полированной поверхности.

— Это я нашел в шатре Ю. Тидид оставил ей эту брошь, чтобы в случае чего она смогла найти дорогу к Двери. Я думаю, он до конца надеялся, что сумеет уломать беса стать таким же, как и варки. Он ждал, что я приду. И тут он не ошибся. А орнамент укажет дорогу.

Те, которые Я, встали — и волки отползли в самый дальний угол, тихонько подвывая, а Зу поднял голову и зажег в глазах зловещие огоньки.

— Ты слышишь меня, потерявший тень Тидид? Ты слышишь меня — сам ставший тенью?! Я, Марцелл, бес, Отшельник, я — человек! — приду!…

— Я, человек, приду… — грозным эхом отозвался Даймон, Пустотник, Меченый Зверем.

— Я, человек, приду!… — прорычал Солли из Шайнхольма, Изменчивый, Перевертыш.

— Я, человек, приду!… — словно давая клятву, повторил Сигурд Ярроу, Скользящий в сумерках, Девятикратный.

13

…Когда Видевшие рассвет уже стояли на пороге пещеры, готовые окунуться в ждущие их сумерки, — тот, которого звали Марцеллом, неожиданно запрокинул голову к равнодушному небу и долго смотрел в лиловую пустоту.

Словно пытался высмотреть в ней нечто.

— Где мне найти бога? — прошептал Марцелл. — Где мне найти бога, чтобы взять его за бороду?!

Книга третья. Сказание о Вставших перед Бездной

…И плачущие, как не плачущие;

и радующиеся, как не радующиеся;

и покупающие, как не приобретающие;

и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся…

Из Первого Послания к Коринфянам св. апостола Павла

Большой эпиграф

«Сказал герой Феникс:

— Ты учил нас, Хирон, что, стоя над бездной, надо бесстрашно заглядывать в ее глубь и приветствовать жизнь; что жизнь — это радость подвига. Ты учил нас, что, когда ходишь над самой черной бездной по самому краю, надо смотреть в лазурь. Теперь и ты, Хирон, бессмертный, стоишь — как и мы, герои, — на краю бездны. Куда же ты смотришь?

И ответил бессмертный Хирон:

— Я бессмертен, но подвержен страданию смертных. Когда чаша страданий так переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда отдают эту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость. Одним страданием не живут.

— Скажи, что ты знаешь об этом, Геракл? — спросил тогда Феникс полубога, сына Зевса.

Ответил Геракл:

— Я не умею знать — я делаю. Я не заглядываю в Бездну — я спускаюсь в нее, чтобы вынести Ужас Бездны на свет дня. Я не умею отступать и хожу по любому краю.

Сказал тихо Хирон:

— Ты найдешь свой край, Геракл. Но слова твои меня радуют.

Тогда спросил Феникс киклопа:

— Почему ты молчишь, Телем?

И ответил киклоп Телем:

— Нет для меня края и глубины Бездны и некуда мне заглядывать. Я сам в Бездне. Не придешь ли ты и за мной, Геракл?

Ответил Геракл:

— Приду».

Я. Голосовкер. «Сказания о титанах»

Тень пятая. Скит Крайнего Глотка. Преддверие

1

Брата Манкуму, послушника братства Крайнего глотка, терзали видения. Последнее и самое упрямое из видений вот уже с полчаса пыталось разжать ему зубы и влить хоть каплю воды из выщербленной кружки. Манкума простуженно сопел, но зубов не разжимал.

Всякий послушник братства обязан пройти очищение перед церемонией Открытия Двери. Для этого и отводятся особые шалаши, возведенные в удалении от родного частокола Скита Крайнего глотка. Испытуемый должен провести семь дней в уединении, не вкушая пищи и позволяя себе лишь одну кружку воды — в полночь. Таков обряд очищения, и лишь прошедший его сподобится предстать перед патриархом Скита и затем явиться к Двери.

До полуночи оставалось целых два часа, и поэтому брат Манкума, задыхаясь, истово сопротивлялся искусу назойливого видения.

Голова призрака уплыла куда-то в сторону, а на ее месте возникла плоская треугольная морда с раздвоенным язычком, покачивающаяся на беспредельно длинной шее. Морда облизнулась и с нехорошим любопытством уставилась на послушника.

Брат Манкума истерически хихикнул и закашлялся, потому что вода попала ему в дыхательное горло. Хитрый призрак добился своего и теперь хлопал хрипящего послушника по спине. Рука видения оказалась неприятно увесистая. Второй кошмар в шалаше не помещался, и брат Манкума прикрыл глаза и предался размышлениям о том, можно ли теперь считать его пост нарушенным, и если да, то по чьей вине?…

В общем-то, галлюцинации появились уже на четвертую ночь поста и с тех пор не исчезали. Брат Манкума полз за Бледными Господами, тающими в вечерней синеве, умоляя взять его с собой; шарахался от звезд, просвечивающих сквозь зыбкое тело патриарха Мауриция, стоявшего над испытуемым с ломтем ветчины в руке; по углам скреблись и шептались обнаженные девицы с мышиными хвостиками, — но все это вряд ли можно было считать знамением или хотя бы откровением.

Будь ты хоть трижды знатоком Слов и Знаков, переписывай набело в тридцать восьмой раз хроники Верхних или предания старины — без очищающего поста и размышлений, а главное, без мало-мальски подходящего знамения нечего даже надеяться на Дверь.

И еще год учения, бесконечного и постылого… Брат Манкума от огорчения даже перестал кашлять и сел на ветхую циновку. Любопытная шея второго видения с пристальным взглядом на конце — или в начале? — успела к тому времени выползти наружу, и теперь там что-то непрерывно шуршало и клацало. Тот же призрак, что прервал пост, сидел сейчас у выхода из шалаша, и лицо его в лунном свете казалось неестественно бледным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});