Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории - Коллектив авторов

в немецкоязычной Европе. Тот же аналитический механизм, будучи применен к французским политическим языкам, рассматриваемым в Handbuch, мог бы послужить основой для осмысленных сравнений с немецкими практиками в периоды времени, обсуждаемые в обоих немецких изданиях. Таким образом, результаты, полученные в GG, могли бы подвергнуться повторному анализу, чтобы выделить политические языки, бывшие в употреблении в важные для немецкой истории моменты «переломного времени» (Sattelzeit, термин Козеллека). Поражающий точностью анализ вариантов вигизма, предпринятый Пококом, мог бы послужить руководством к выделению аналогичных политических языков на основе обобщения данных об отдельных понятиях, приведенных в GG [Pocock 1985: 215–310][384]. Это позволило бы также очертить конфликты вокруг значения и нормативного использования понятий между сторонниками разных языков. Было бы важно определить дистанцию, разделяющую представленные в GG социальные и экономические языки, с одной стороны, и языки, обслуживающие политическую и правительственную сферу, с другой. В связи с этим можно было бы также рассмотреть общий для Покока и Козеллека вопрос, как временны́е категории, встроенные в эти языки, влияют на теории и на понятийный аппарат пользующихся ими авторов.

Значительно облегчить повторный анализ данных GG могла бы и интерпретация, вслед за Скиннером, политической мысли и теоретизирования как форм языкового действия. Пристальное внимание к контекстуальному анализу, свойственное методу GG, совместимо с поиском ответов на вопросы, точно сформулированные Скиннером: какие языковые конвенции в соответствующих контекстах использовались для легитимации политических и социальных действий? Какие легитимации были исключены в результате последовательного употребления этих вокабуляров и языковых рамок? Используя данные глубинного изучения отдельных понятий, представленные в GG, мы можем получить предельно конкретные ответы на теоретические вопросы Скиннера. Было бы особенно интересно перенести эти вопросы на период 1750–1900‐х годов, когда, согласно Козеллеку, число идеологий (не только в смысле Козеллека) резко возросло.

Скиннер также затронул проблему влияния общих языковых конвенций на набор доступных способов легитимации политического порядка. Его рассуждения могли бы быть дополнены методом, часто использующимся в GG: выявлением и анализом функций делегитимации в политическом дискурсе. Эта техника предполагает включение в анализ противоположных понятий (Gegenbegriffe). Последние часто выполняют важную негативную или делегитимирующую функцию в отношении дискурсов враждебных групп. Отрицательные понятия осуществляют важную работу в политических и социальных спорах[385].

Наконец, я хотел бы кратко остановиться на трех вопросах: 1) является ли «понятие» лучшей аналитической единицей при написании истории политической мысли? 2) Должна ли история понятий (Begriffsgeschichte) пополнить и без того широкий репертуар концепций истории политической мысли, имеющий хождение среди англоязычных авторов? 3) Каковы преимущества и недостатки представлений частных историй политической и общественной мысли в формате лексикона или руководства (handbook)?

Что касается первого вопроса, то Теренс Болл убедительно отстаивает возможность разработки и применения «критической истории понятий» (critical conceptual history) к политической теории [Ball 1988][386]. Однако первая за многие годы полноценная немецкая книга по политической семантике содержит критику выбора авторами GG понятия как основной единицы анализа [Busse 1987]. Автор этой книги, лингвист Дитрих Буссе, выступил с рядом тезисов, близких к теории дискурсивных практик Фуко. Работа Буссе продолжает восприниматься как программная и критическая наряду с остальными примерами принципиальной критики GG, кроме тех, что содержатся в Handbuch. Оценку этих враждебных, по сути, высказываний стоит, вероятно, отложить до тех пор, пока критикам не удастся доказать превосходство своих метатеорий на практике.

Это не решает проблему того, что, представляя результаты исследований в виде комментария к отдельным понятиям, и GG, и Handbuch оставляют без ответа вопрос о способах определения систематических отношений между ними. Покок и Скиннер объяснимо предпочли работать с «дискурсами» и «идеологиями», а не с отдельными понятиями. Но, как я пытался показать, их исследования совместимы с Begriffsgeschichte в интерпретации GG и Handbuch. Впечатляющие достижения Покока и Скиннера могут быть во многом улучшены путем привлечения некоторых аспектов программ, методов и результатов немецкой Begriffsgeschichte.

Я не усматриваю принципиальной несовместимости между немецкой концептуальной историей и точным подходом, выработанным англоязычными аналитическими философами, поставившими задачу применения инструментария философии языка к истории политической мысли. Сотрудничество между этими двумя разноязыкими традициями может оказаться взаимовыгодным. Разумеется, есть все основания приветствовать различия, призванные прояснить изменения понятий, – подобные тем, что проводятся Скиннером в его введении к [Ball, Farr, Hanson 1989]. Скиннер подчеркивает различия между изменениями в значении термина (reference), в критериях его применимости и в его использовании как показателя одобрения или неодобрения. Он заключает, что в истории любого термина могут происходить изменения всех трех типов. Таким образом, констатируя изменение в понятии, необходимо указать на его природу[387].

Среди допущений, сделанных Скиннером, выделяется тезис, что для понимания политического спора в определенном месте в определенную эпоху мы должны сначала определить понятийные ресурсы, находившиеся в распоряжении сторон. Однако, как указал Дэвид Миллер, представление о существовании неизменного набора понятий неверно уже хотя бы потому, что они могут быть переопределены или переописаны политическими акторами в попытке снять противоречия в собственных идеях или нейтрализовать идеи вражеского лагеря [Miller 1989: 980][388]. Еще одно соображение следует из корпуса данных, приведенных в GG и Handbuch и указывающих на существование периодов ускоренных концептуальных изменений, характеризующихся преобладанием неологизмов. Многие из последних были призваны обозначить и охарактеризовать неизвестные ранее события и структурные изменения; другие создавались в попытке предсказать будущие формы и направления политических и социальных изменений. Как бы ни было полезно представление о неизменном наборе понятий для анализа общественной жизни до XVIII века, ему противостоит беспрецедентное умножение политических и социальных понятий, произошедшее с тех пор.

Ввиду отсутствия адекватной истории политических и социальных понятий на английском языке сложно определить, какие именно эпохи в истории англоязычного мира сопровождались столь же взрывными изменениями в вокабулярах, как те, что задокументированы для немецкоязычных стран в GG и для Франции – в Handbuch. Как следствие, есть веские доводы для того, чтобы хотя бы некоторые англоязычные историки политической и общественной мысли обратили внимание на историю понятий тех периодов, которые представлены в GG и Handbuch. Для этого можно было бы осуществить сравнительный анализ политических и социальных понятий в английском, французском, немецком, нидерландском и других требующих исследования языках. На сегодняшний день все еще нет систематических исследований истории понятий на английском языке. Пока они не появятся, ученые, занимающиеся вопросами политической и общественной мысли и отношениями между политическим языком и действием, будут находиться в невыгодном положении.

© Пер. с англ. Андрея Логутова

Литература

[Скиннер 2018] – Скиннер Кв. Истоки современной политической мысли: В 2 т. Т. 1: Эпоха Ренессанса / Пер. с англ. А. Олейникова; Т. 2: Эпоха Реформации / Пер. с англ. А. Яковлева. М., 2018.

[Aarsleff 1967] – Aarsleff H. The Study of Language in England, 1780–1860. Princeton, 1967.

[Aarsleff 1982] – Aarsleff H. From Locke to Saussure: Essays on the Study of Language and Intellectual History. Minneapolis, 1982.

[Ball 1988] –