Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

положительно бесконечному развитию, отвечает нравственному самосознанию человечества, ибо увековечение разделения умственного и физического труда грозило бы человечеству и умственным и физическим вырождением» (Этика. С. 304).

И потому воспитание себя в нравственном правиле трудолюбия состоит в воспитании в себе прежде всего любви к труду физическому; умственный же труд должен перемежаться с физическим, не говоря уже о том, что смена физического и умственного труда доставляет отдых и одинаково плодотворно действует и на тот, и на другой. Нравственное правило трудолюбия хотя и проистекает непосредственно из духовного принципа труда, распространяется «не только на непосредственно охватываемую им сферу общественно-полезного труда, в первую очередь физического труда, но и решительно на все сферы человеческого существования: трудолюбивый человек одинаково трудолюбив и в исполнении своих служебных обязанностей, и в исполнении своих общественных обязанностей, и в исполнении своего нравственного долга – в творчестве добра, и в неустанном самовоспитании и самообразовании себя в духе нравственного закона совести – принципов истинной человечности» (Этика. С. 300).

Воспитание себя в нравственном правиле собственного достоинства создает душевную атмосферу для претворения в своей жизни, реализации на практике духовного принципа свободы – «О внутренней, духовной, или нравственной, свободе человека». Нельзя стать свободным, если не обладать чувством собственного достоинства. Человек же с чувством собственного достоинства не только сам не станет унижаться до принудительной необходимости бытия, но и не сможет мириться с унижением человеческого достоинства в других: он непримирим ко всему, что оскорбляет высокое достоинство человека как существа нравственного, наделенного совестью. Именно чувства собственного достоинства недостает человеку приниженному – часто робкому и трусливому, а потому и безвольному. Волевая же ограниченность человека, слабость его характера – непосредственная причина многих безнравственных поступков. И прямым следствием отсутствия у человека собственного достоинства является оппортунизм – идущее вперекор совести соглашательство всякого рода: в науке, в политике, в жизни.

Однако же и само чувство собственного достоинства может превратиться в прямо безнравственное чувство, вырождаясь в кичливость, преувеличенное самомнение и презрительное отношение к другому – в общем, в тех случаях, когда нет согласования чувства собственного достоинства с духовным принципом нравственной свободы. Другими словами, собственное достоинство ради самого собственного достоинства – источник прямой безнравственности: будучи превращено в самоцель, оно приносит неисчислимые горести человечеству. Именно чувством собственного достоинства прикрывают свое неприглядное лицо идеологи низкопробных «теорий» сверхчеловека, сильной личности, расы господ. И только исключительно в строжайшем единстве с принципом духовной, нравственной свободы чувство собственного достоинства становится нравственным правилом, существенно необходимым для воспитания своей души в духе нравственного закона совести.

Воспитание себя в нравственном правиле последовательности создает душевную атмосферу для претворения в своей жизни, реализации на практике духовного принципа благородства – «О целях и средствах и о благородстве характера». С точки зрения нравственной гармонии целей и средств к их достижению нравственным может считаться только то средство, которое, будучи само возведено в цель, в полной мере сохраняет свой нравственный характер. Безнравственными же (запрещенными совестью) средствами достигнуть высокой (нравственной) цели невозможно, до того она оказывается в корне изуродованной. Но случается, что человек бывает прав, поступая и непоследовательно (вопреки нравственному правилу последовательности): когда, например, на полпути меняет нравственное средство на другое – тоже нравственное, но более действенное – ради более верного достижения той же нравственной цели. Последовательность же, рассматриваемая сама по себе, безотносительно к принципу благородства, – вполне безнравственна: вырождается в тупое упрямство. Более того, последовательность бывает и хуже всякой непоследовательности, граничит с преступлением: разве последовательность в зле лучше непоследовательности в нем? И разве не страшная ошибка осудить преступника за убийство, если решившись на него, он не довел его до конца и не уничтожил заодно и свидетелей задуманного злодеяния, поступив явно непоследовательно? Но проистекая именно из духовного принципа благородства, нравственное правило последовательности распространяется и на все сферы человеческой деятельности: человек и в познавательной, и в оценочной, и в морально- волевой деятельности обязывается к последовательности.

Воспитание себя в нравственном правиле сострадания создает душевную атмосферу для претворения в своей жизни, реализации на практике духовного принципа благодарности – «О чувстве благодарности человека к человеку за взаимное обогащение человеческой природы». «Чувство сострадания должно быть рассматриваемо, во-первых, как частный случай более обширного душевного качества – чувства солидарности и, во-вторых, как наиболее конденсированное выражение этого последнего. <…> Сострадая, человек как бы вызволяет другого из состояния страдания» (Этика. С. 309). Страдания от страданий другого человека, свойственные нравственно образующему себя человеку как сознательному носителю общечеловеческой совести, являются страданиями духовными (нравственными) в отличие от страданий физических и душевных, роднящих человека с животным миром.

Физические и душевные страдания в нравственно образующем себя человеке «имеют верный иммунитет в его совести» (когда человек нередко не ощущает физической боли и душевных страданий, а чаще действует наперекор им ради торжества своей совести), благодаря чему страдания эти не угнетают душу человека и не парализуют его волю, обрекая на пассивность, а напротив, «обостряют ум, закаляют волю, подвигают на активность». Духовные же страдания подобного иммунитета иметь не могут уже потому, «что их источником… является сама совесть, то есть то именно, что составляет источник иммунитета для всех прочих, физических и душевных, страданий». Иммунитет к духовным страданиям «означал бы не силу (как в случае физических и душевных страданий), но именно духовную слабость (так как характеризовал бы ни больше ни меньше, как страшную болезнь, которую можно назвать параличом совести)». Но хотя духовные страдания воспринимаются человеком острее всего, они не только не угнетают его душу, но напротив, «возвышают и облагораживают ее нравственно, делают ее истинно, духовно свободной». Особенность духовных страданий и состоит в том, что они «всегда побуждают к деятельности, к разрешению противоречия между бытием и долженствованием, осознание которого и является первоисточником этих духовных страданий» (Этика. С. 311–312).

Духовные страдания и побуждают человека к принятию всех необходимых мер для оказания помощи другому – постороннему страдающему, а не близкому тебе по крови или дружбе, когда страдаешь опять-таки от несчастья собственного, ибо что такое горе твоих близких, как не твое же? Духовно сострадательными становятся люди, воспитывая себя в духе коллективизма и интернационализма, в духе живой и деятельной отзывчивости к жизни другого человека: сочувствуя ему не только в горе, но и в радости. Ведь радость близка к страданию, имеет с ним общее происхождение: активная по природе душа человеческая, когда сама не действует на что-то, а подвергается воздействию на себя со стороны, испытывает либо страдание, если постороннее действие причиняет ей неудовольствие, либо же радость, если оно ей приятно. И только радость, порождаемая непосредственно деятельностью самой души (а не