Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

же право на счастье, как и мы с вами, и так и не реализовавших его! И сознание того, что это было, помимо сознания, что это есть, так как человечество ведь и в будущем будет бесконечно (положительно-бесконечно) разрешать противоречие между бытием и долженствованием, – именно это сознание делает невозможным для человека обладание абсолютным внутренним удовлетворением, или абсолютным счастьем» (Этика. С. 374). Абсолютное счастье для человека стало бы для него абсолютным несчастьем, заключаясь в абсолютном несуществовании противоречия между бытием и долженствованием, то есть в отсутствии того стимула, который именно и заставляет человека творить, «определяя его в его исторической сущности творца нового мира. А это означало бы… несуществование самой гордой сущности человека. А что может означать для человека большее несчастье, как не не быть им?!» (Этика. С. 375).

Реально же человек счастлив тем, что сам, по своей свободной воле является источником добрых дел и что ни в какой другой (божественной в том числе) санкции для добродетели, кроме собственной совести – совести всего трудящегося человечества, не нуждается. «Реально и то блаженство, которое он испытывает при этом и которое он к тому же создает на Земле для всего человечества, творя новый, очеловеченный мир истины, правды и красоты – в противовес иллюзорному и дешевому “небесному блаженству”» (Этика. С. 135–136). И в истинном счастье человека, как и в его совести, «сливаются воедино личное и общее, до такой степени, что решительно не представляется возможным отделить в нем одно от другого» (Этика. С. 366). Человек и его счастье, состоящее в творчестве добра, – вот та верховная цель, к которой должно направлять научную, художественную и практическую деятельность. В этом – «высший смысл и действительный пафос всех истинно человечных усилий, в какой бы области они ни были приложены. И в этом же – безусловное повеление всеобщей человеческой совести» (Этика. С. 406).

Совесть в концепции нравственной жизни по Мильнеру-Иринину

«Суммируя, следует сказать, что материальную основу нравственной жизни человека составляет его объективная общественная природа, ее идеальным условием является совесть как субъективное (идеальное) выражение этой объективной общественной природы, ее принципом, верховной целью – добро, как имманентный идеал совести, как идеал нового, прекрасного мира, в котором претворен высший синтез истины, правды и красоты, ее содержанием – добродетель как практическое творчество добра, ее формой – общественный долг как безусловное повеление совести, ее результатом – счастье, как верховное благо человека, полнейшая внутренняя удовлетворенность от сознания насыщенности жизни вследствие реализации в ней – целиком и без остатка – само́й творчески-преобразовательной сущности (природы) человека» (Этика. С. 65).

Совесть определяет, пронизывает собою всю концепцию нравственной жизни человека, лежит в основе всех ее составляющих категорий. Действительно: совесть является идеальной формой относительно своего объективного содержания – общественной природы человека, составляющей материальную основу нравственной жизни. И как субъективное (идеальное) выражение объективной общественной природы человека совесть есть – идеальное условие нравственной жизни.

Совесть и сама выступает в качестве содержания – составляя идеальное содержание разума (идеальная же форма разума – воля).

Внутреннее же (имманентное) содержание самой совести (поскольку совесть рассматривается внутри самое себя) составляет идеал должного, добро, представляющее собой – верховную цель нравственной жизни.

В практическом же претворении идеала должного, в творчестве добра (имманентного содержания совести), то есть в добродетели, заключается – содержание нравственной жизни.

Само же понятие о должном (добре) развертывается в принципах истинной человечности: в них совесть претворена – как нравственный закон, закон должного, а не сущего, в отличие от всех решительно законов природы и общества: закон нравственного отрицания существующего под углом зрения вечности.

В следовании велениям совести, в неукоснительном соблюдении принципов истинной человечности состоит общественный долг, являющийся – формой нравственной жизни.

И истинную природу счастья, являющегося – результатом нравственной жизни, человек постигает, если смысл своей жизни усматривает в добродетели – в удовлетворении запросов совести.

По всему этому – по существу есть лишь один-единственный всеобъемлющий нравственный принцип – это общечеловеческая совесть, в которой и воплощен нравственный закон человека и человечества.

Всеобщая человеческая совесть не является абстракцией от нравственного сознания составляющих человечество индивидуумов: тогда бы она была бессодержательна и не способна ни к жизни, ни к росту, ни к развитию, а подчинение ей было бы «равносильно рабству и самокалечению нравственного сознания каждого отдельного человека. Всеобщая совесть человечества на самом деле включает в себя все то ценное, революционное, истинно-человечное, все то действительно свободное, что содержится в особенностях нравственного сознания каждого и что, как таковое, бесконечно дорого всему человечеству, как и то, что составляет общую основу нравственного сознания вообще, – и потому подчинение общечеловеческой совести есть свободное подчинение самому себе, и не просто самому себе, но именно самому себе, бесконечно обогащенному нравственными качествами всех людей, составляющих человечество. И в качестве таковой исполненной жизни всеобщая совесть человечества растет и развивается с ним положительно бесконечно – вместе с развитием общественно-исторического процесса» (Этика. С. 355–356).

Для того же, чтобы постигнуть сокровеннейшее веление своей совести, необходимо мысленно прозреть в безграничное будущее людей настолько, «насколько только захватывает взор, дабы низвести совесть будущего в себя. <…> Низведение совести будущего в себя есть не что иное, как тот идеал, в соответствии с которым мы сами творим это будущее: идеал добра, имманентный идеал совести». А поскольку в создании этого отдаленного будущего мы принимаем самое непосредственное участие своим творчески-преобразовательным трудом, то оказываемся способными составить себе о нем более или менее определенное представление, или же представление научно-фантастическое, если это уж очень далекое будущее. «На этом и основана самая возможность этического экстаза, предписываемого принципом совести в качестве одного из условий сохранения, развития и укрепления в себе самой совести… Мы обязаны составить себе более или менее определенное понятие о совести будущего человечества, чтобы сделать его идеалом собственной совести, или, что то же, идеалом добра, дабы руководствуясь этим идеалом, преобразовывать настоящее – творить это будущее. <…> Как бы мы ни идеализировали себе совесть будущего, пытаясь воплотить ее в собственной совести, эта реальная совесть будущего будет неизмеримо выше того идеала о ней, который мы себе составили в настоящем. И все же такой идеал в настоящем – истинная этическая предпосылка этой реальной совести будущего».

Низведение в себя совести будущего, связанное с образованием себя в духе принципов истинной человечности, является нравственным долгом каждого «не только перед собственной совестью – совестью всего человечества – в настоящем, но и перед совестью будущего, перед будущими неисчислимыми поколениями людей». Ведь образуя себя в духе принципов истинной человечности, мы тем самым содействуем образованию в духе этих принципов и «будущих поколений людей, как тех, что подрастают