Пардес - Дэвид Хоупен

экзамен в вашей школьной жизни?

Мысль о том, чтобы снова соврать, внушала мне отвращение.

– Плохо.

Он рассмеялся.

– Живительная честность, но вам нечего опасаться. Все образуется. Так всегда и бывает, не правда ли?

Я отпер шкафчик – правда, справился не сразу.

– Может, и так.

– Между прочим, – добавил он, – у меня вы занимались отлично.

– Но ведь за эти занятия оценки не ставят.

– Полагаете, вы не заслужили оценку? Позволю себе заметить, список литературы у вас был не меньше, чем на основных уроках.

– И интереснее.

Он поправил галстук, оглядел коридор. Ни души.

– Я хотел поговорить с вами.

Я запер шкафчик.

– У вас в кабинете?

– Можно и здесь.

Я поставил рюкзак на пол. Из соседнего кабинета вышел Донни, направился к нам, подозрительно спрятав руки в карманы. Заметил рабби Блума, мельком улыбнулся и припустил в другую сторону.

– Во-первых, хочу сказать вот что: я знаю, есть вещи, которые вы не рассказываете никому, но смею надеяться, что однажды вы поделитесь со мною – когда будете готовы.

– Я… да, конечно.

– Хорошо. – Рабби Блум любезно улыбнулся, откашлялся. – Во-вторых, вынужден сообщить, что мне звонили из Стэнфорда. Они пересматривают решение касательно мистера Старка, попросили в течение суток прислать им исчерпывающий отчет о мерах дисциплинарного воздействия.

– Господи, – только и выдавил я, чувствуя, как теснит в груди.

– Полагаю, вы понимаете, почему я говорю вам об этом?

Я не осмелился посмотреть ему в глаза.

– Я… Нет, не понимаю.

– Потому что я доверяю вашему нравственному чутью. И еще потому, что вы единственный во всем мире знаете, что именно произошло той ночью.

– Я не то чтобы знаю, – с трудом выдавил я. – Все было как в тумане и случилось так быстро, что я не…

– Ари, – рабби Блум вновь понизил голос, потеребил узел галстука, – я разговаривал с мистером Старком.

У меня на миг закружилась голова, словно из коридора вдруг выпустили весь воздух.

– Но тогда… почему он больше никому не сказал? Ведь никто не знает, да?

– Насколько я понимаю, он не желает разглашать подробности случившегося в суде. То ли из гордости, то ли из упрямства, то ли из amor fati[284]. Но я полагаю, вы сделали ровно то, чего он хотел.

Я нервно поскреб подбородок.

– Вы думаете, он хотел, чтобы я сказал это судье?

– Я думаю, он хотел, чтобы вы дали сдачи. – Голос его понизился до шепота. – Как бы то ни было, вы действовали не просто безупречно, учитывая ваше положение, но и – в долгосрочной перспективе – на благо мистера Старка. Я знаю, что разочаровал его, но он нуждается в помощи. Настоящей помощи. И ему подвернулась лучшая возможность наконец это признать. Побыть вдалеке от отца, друзей, меня, мисс Винтер… – при упоминании Софии мы оба вспыхнули и отвели глаза, – поразмыслить над тем, как оправиться от страданий, выпавших ему на долю, – страданий, которых лучше бы не знать никому, тем более в столь юном возрасте. Без вас, мистер Иден, ему… боюсь, ему никогда не представилась бы такая возможность.

– Ясно. – Я смущенно кивнул. – Я это ценю.

– Теперь что касается второго вопроса. Я не могу решить, что ответить Стэнфорду, не зная, простили вы мистера Старка или нет. Сумеете ли вы вновь поверить ему. Именно это подскажет все, что мне нужно знать.

Что бы ни случилось на катере, это уже дело прошлое. У меня все в порядке, у Эвана все в порядке. Жизнь мало-помалу движется вперед, никто не заподозрил злого умысла, да и я уже так не считал. Травма сменилась обыденностью: учеба, экзамены, расставания, скорый выпуск. Сколько раз я еще увижу Эвана и остальных? Быть может, неготовность его простить означает лишь нежелание расставаться с Зайон-Хиллсом, но если я сочту инцидент на катере не несчастным случаем, а чем-то другим, то, возможно, для того лишь, чтобы не замечать неутешительной правды: я ничем не отличаюсь от прочих и самая страшная катастрофа моей жизни на удивление заурядна.

– Пока не знаю.

Рабби Блум положил руку мне на плечо:

– Быть может, вам неприятно сейчас это слышать, быть может, вам еще долго не захочется это слышать, но у вас с Эваном много общего, и не в последнюю очередь – неодолимая тяга к познанию окружающего мира.

– Я так не думаю, – с неумышленным вызовом ответил я. – Как бы он ни пытался убедить меня в обратном.

– Можно иметь общее, оставаясь разными, Ари. Между прочим, ваше счастье. Но в исключительном интеллектуальном аппетите, к примеру, нет ничего дурного. Я говорю это все не для того, чтобы вынудить вас помириться, но чтобы вы понимали: Эван рассчитывает на вас больше, чем вы догадываетесь.

Я не потрудился подавить смешок.

– То есть вы полагаете, он рассчитывает на меня?

– Возможно, сейчас это проявляется опасно, – пояснил рабби Блум, – но он видит в вас соперника, который раздражает его как никто другой. Я уверен: настанет день, когда вы понадобитесь друг другу.

– Польщен вашим доверием, рабби, правда, но вы глубоко заблуждаетесь.

– Разве вы не видите, как он ведет себя всякий раз, когда ему кажется, что вас удостоили особого отношения? Когда ему кажется, будто вы обошли его в… любовной гонке? – Каждый из нас вновь окинул взглядом коридор, хотя никто к нам не шел. – Вы когда-нибудь видели, чтобы он так реагировал на кого-то другого? А все потому, Ари, что вы задели его за живое. – Рабби Блум кашлянул в кулак, опустил глаза. – Я должен вам кое в чем признаться.

Я взял рюкзак.

– Вы о тесте на наркотики? – не думая, выпалил я.

Он посмотрел на меня безучастно, сделав вид, будто не слышал.

– В прошлом году, получив ваше незаурядное сочинение, я дал мистеру Старку прочесть его.

– Да, – холодно ответил я, – знаю.

Невозмутимость сменилась тревожной улыбкой.

– Правда?

– Я давно подозревал. И он недвусмысленно дал мне это понять.

Рабби Блум кивнул с непонятным облегчением.

– Представьте себе мою радость, – продолжал он, – когда я прочел вашу работу. Я наконец нашел мыслителя, которого искал. Аналог. Не просто его уровня, но того, кто расшевелит его… в философском смысле, скажем так. И кого он расшевелит в ответ.

Я схватился за голову, накрыл руками кипу, ошеломленный мыслью, что в конечном счете глобальные перемены продиктованы внешними силами, о которых мы никогда не узнаем.

– Вы показали ему мое сочинение, чтобы он одобрил мою кандидатуру, – тихо произнес я. – Вы взяли меня ради него.

Рабби Блум поначалу ничего не ответил. Я ждал, что он скажет, готовясь ощутить опустошение или боль предательства. Но не почувствовал ничего – и не потому