Пардес - Дэвид Хоупен

что оцепенел, а потому что не мог заставить себя поверить в то, что со мной действительно поступили несправедливо. Скорее, я чувствовал себя как человек, который узнал о существовании некоего разумного замысла, пусть и подловатого.

– Я жалею лишь об одном, мистер Иден, – наконец произнес рабби Блум, – что вы не попали ко мне в руки на три года раньше.

Он похлопал меня по плечу и направился по коридору к себе в кабинет. Я остолбенело проводил его взглядом, потом отпер шкафчик и опустошил его в последний раз.

* * *

Вечером у нас был финальный матч регулярного сезона. Мы победили с разгромным счетом, обеспечив себе место в грядущем окружном плей-оффе. После матча игровой номер Ноаха изъяли из обращения; праздновать мы поехали в “Трес амигос”. После нескольких кружек пива и затяжек Оливерова косяка я решил вызвать “Убер”. Час был ранний, еще даже не полночь, но мне не хотелось ни с кем общаться, я решил побыть один. Я приехал домой, однако к себе не пошел, а сел на заднем дворе у бассейна, смотрел на ночное небо, на воду, меня бесшумно жрали комары. Я впал в странное полупьяное забытье: я бродил по полю для гольфа, искал кого-то, меж моих пальцев извивался червяк, вдали рушился дом, вздымая клубы пыли…

– Арье? – В дверях патио маячил силуэт матери. – Это ты?

Я выругался, растерянно заморгал. Машинально достал телефон, заметил непрочтенный имейл от какого-то Джошуа Роберта.

Ари,

Я рад, что Лоренс прислал Ваше сочинение. Впечатляющая работа для старшеклассника и смелый прыжок в бурные (в моральном отношении) воды. Поздравляю. Обязательно зайдите ко мне осенью, как будете в кампусе.

Всего самого лучшего,

Дж. Р.

– Ты понимаешь, что напугал меня до полусмерти? Честное слово, я думала, к нам забрался кто-то чужой. – Мать в халате сердито смотрела на меня. – Неужели ты только что пришел? Мы же с тобой говорили, когда ты должен возвращаться…

– Нет, не волнуйся, има. – Я неуклюже поднялся и, пошатываясь, направился к ней. – Я пришел давно, просто заснул в саду.

– В саду? – Она сокрушенно поджала губы, подалась ко мне, принюхалась. – Ты что, пил?

– Я сейчас не могу говорить, има, – я протиснулся мимо нее, рванул в свою комнату, – мне срочно нужно кое-что сделать.

– Я разбужу абу, – обеспокоенно сказала мать, – ты меня пугаешь.

Я схватил со стола ноутбук, включил, забормотал себе под нос, дожидаясь, пока загорится экран. Мать вслед за мной вошла ко мне в комнату.

– Арье!

Прошло больше недели. Не обращая внимания на мать, я метался по комнате, отыскивая забытую красную папку. Выкопал пароль из-под груды белья, ввел на сайте. На экране появился огромный ревущий тигр, загремели фанфары. “ДА, – гласили большие оранжевые буквы, – ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПРИНСТОН”.

Я таращился на экран, не веря своим глазам, мама стояла рядом со мной, мы молчали, слышно было лишь эту грубую низкочастотную воинственную музыку.

– Что это? Что происходит?

Не закрывая компьютер, я рухнул на колени.

– Боже, спасибо Тебе, – прошептал я, спрятав лицо в ладонях. – Спасибо, спасибо, спасибо.

– Арье! – надрывно крикнула мать.

– Я поступил. – Я поднялся с пола, бросился к ней на грудь. – Има, я поступил в Принстон.

Мать залилась слезами. Она сжимала меня в объятиях, визжала и словно не замечала, что от меня несет пивом. Я протанцевал по комнате, прыгнул на кровать, перед глазами плыло. На шум приплелся отец в пижаме. Мы сообщили ему новость – мать продолжала визжать во все горло, – он удивленно моргнул.

– А где это? – сонно уточнил он.

– В Нью-Джерси.

– Что ж, поздравляю. – Он пожал плечами и направился к себе. – Может, хоть там ты будешь счастлив.

Май

Найдем отдохновение в саду;

Возможно, там и яблоки растут,

А нет – так посидим в тени.

Э. А. Робинсон. “Исаак и Арчибальд”

Поначалу они смеялись.

– Ага. – Оливер послал мяч поверх изгороди. – Кстати, забыл сказать, я буду учиться в Гарварде вместе с Дэвисом.

Амира известие ошеломило, разрушило его картину мира.

– Не может такого быть, – упрямился он, даже когда стало ясно, что я не шучу. – Извини, Ари, я это говорю не чтобы тебя унизить, но нельзя же просто взять и поступить в Принстон. Так не бывает.

Я показал ему письмо на телефоне. Ноах заухал, принялся посылать мячи для гольфа поверх изгороди.

Амир расстроенно бросил клюшку.

– Но… как? Как такое возможно?

– А я говорил вам, засранцы! – Ноах пустился в пляс и продолжал, указывая на Амира: – Этот засранец из Боро-Парка!

– Нам сказать какую-то браху?[285] – уточнил Оливер. – Которую говорят, когда видят чудо? Или хотя бы радугу. Вроде обещали бурю, может, произнесем сразу за всё?

– Схожу за папиными сигарами. – Ноах припустил к дому. – Это надо отпраздновать.

Меня не обидело их недоверие. Случилось и правда немыслимое – то, что я всегда считал жестокой логикой своего существования, изменилось словно по волшебству. Будущее, которого я боялся, – унылое возвращение к прежней жизни, единственный год во Флориде как роскошная диковинная мечта – мне уже не грозило. Появилась надежда, мир за пределами моего мира; я и не думал, что однажды он станет моим. Я был занят только собой, болезненно зациклился на поверхностных приметах статуса, успеха, ценности, а оказалось, что я не хуже и не в ловушке. Мне представился новый шанс убежать навсегда в мир эстетики, кафедральных соборов, поэтов и обеденных клубов. Мир престижа, мир науки, мир ума.

Мать купила торт, воздушные шарики, кипу с эмблемой Принстона. Триумф моего поступления подтвердил, что она старалась не зря: мальчишка, которого она столько лет назад водила в библиотеку, мальчишка, которого она спасла от жизни без образования, завоевал то, от чего она отказалась. У отца приоритеты были несколько иные, но он отметил мое нравственное возрождение. На следующее утро я вместе с ним пошел на миньян и читал “Шмоне эсре” с искренностью, какой не знал уже многие годы. “Благословен Ты, Господь, избавитель Израиля”. Голова моя кружилась от благодарности; зажмурив глаза в молитве, я давал всевозможные обеты: больше не нарушать шаббат, соблюдать кошер, бросить курить, снова носить цицит. Наблюдая за совершающимися переменами, родители мои обнаружили, что сын их за одни-единственные бейн хашмашот исцелился и отныне перед ним простирается блестящее будущее.

Я ушел от Ноаха – голова моя кружилась от полдневных сигар, – послал Бирману хвастливую открытку и позвонил Софии. Она разрешила прийти: ей скучно, она сидит у бассейна. Норма пустила меня в дом, провела на задний двор. София раскачивалась в