Поэты 1820–1830-х годов. Том 2 - Семён Раич

6. "Э, други, полно! Что за радость…"

Декабря 7

Э, други, полно! Что за радостьЛюбить и нелюбимым быть?Весну цветов, живую младостьКак бремя, как недуг влачить?

Люблю смотреть на след картечи,На сабли благородный след,Когда герою славной сечиПо крайней мере сорок лет.Но не смотрю без укоризныНа бледность юного лица,Когда его лишило жизниКлеймо военного свинца.

Люблю вечернее светило,Когда оно, свернув крыле,Исполнив день, на влажной мглеКровавым шаром опочило.Но если б утренней поройОно вослед младой денницеНад изумленною землейВсплыло в вечерней багрянице?..

Поверьте, и печаль красна!Легко ее земное бремя,Когда, ожиданна, онаВ законное нагрянет время.Но преждевременно отжить!..Для всех блистательную младостьВ немой истоме растопить!..

Э, други, полно! Что за радостьЛюбить и нелюбимым быть?

<1837>

302. К П…("В саду, в окне, в театре и карете…")

         В саду, в окне, в театре и каретеТы чудно хороша, ты чудных чар полна;Как роза пышная в своем роскошном цвете,Ты будто прелестью своей утомлена;Но томного певца тоскующие взорыДо сердца твоего не могут достигать…

И на тебе была господня благодать,Как на святом челе святой Элеоноры,Но едкий света блеск, но шум его забав,Но лесть бездушных душ, притворство и бесстрастьеОбезобразили естественный твой нрав…Зато — ты обрела свое земное счастье.

О, будь же счастлива! И счастие твоеНашло ответный стих в восторженном поэте:Ты вдохновение, ты счастие мое       В саду, в окне, в театре и карете.

4 июля 1837

303. ЭЛЕГИЯ ("Я здесь опять! Я обошел весь сад!..")

Я здесь опять! Я обошел весь сад!По-прежнему фонтаны мечут воду,По-прежнему Петровскую природуНемые изваянья сторожат;Сто тридцать лет по-прежнему проходят,Душа готовит им восторженный привет;Как волны, по́ сердцу стихи толпами ходят,И зреет песнь…                       Но не дозреет, нет!         Солнце к соловью не ходит:         Не у солнца он живет.         Если ж солнце не восходит,         Соловей не запоет…

Так и певец, — без женщины любимойНет вдохновения, нет песен и стихов.Но луч очей блеснет жены боготворимой —И что небесный гром, что шум твоих валов!..Пусть недоступная, в вельможеском уборе,С бесстрастьем на устах, с холодностью во взоре, —О, чудно зазвучит песнь чудная моя!         Но без нея?..                                  Вот солнце закатилось;На кратковременный покой царя светил         Военный хор с почетом проводил;Вот рябь морских валов луной осеребрилась;         Все разошлись. Кронштадтской пушки гул         Приплыл с последним ветром запоздалый;         Петровские деревья задремали,         На их листах последний ветр уснул.Всё упокоилось.                            Но для души безумнойНет мира в тишине: ее грызет тоска;Сто песен в ней гремит и пламенно и шумно,Но в этих песнях нет ни одного стиха.

10 июля 1837 Петергоф

304. ШКОЛА

Стонет море; у РамбоваМолодой гуляет флот;Бот от домика ПетроваВ море синее идет.

Море бурно. Что бояться?Сам хозяин у руля;Едет по морю кататьсяГосударева семья.

Словно чаек робких стадо,Невский флот, без парусов,Государя провожая,Шевелится у брегов.Раззолочен, разукрашен,Ялик Кесаря дрожит;Кесарь, как погода, мрачен,Сердце ужасом болит.Смотрит Кесарь на волненье,Как на бунт стрельцов, и ждет,Скоро ль с бота повеленьеГосударь ему пришлетВосвояси воротиться…Но, крыле раскинув, бот,Словно лебедь, в даль плывет.Нет указа воротиться!

Гром и молния; под тучейИ бесстрашный и могучийТихо плавает Орел.Презирая непогодой,Он зачем туда пошелНа неравный бой с природой?

Что ему твой треск громов!Буря сильному знакома.Он у самых облаковУчит молодых орловНе бояться бурь и грома.

11 июля 1837 Петергоф

305. <ИЗ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ФАНТАЗИИ «ИОАНН АНТОН ЛЕЙЗЕВИЦ»>

Пора любви, пора стиховНе одновременно приходят…Зажжется стих — молчит любовь,Придет любовь — стихи уходят.Зачем, когда моя мечтаЛюбимый образ представляла,Молчали мертвые устаИ память рифм не открывала?Нет! Я любил ее без слов,Я говорил об ней слезами…Поверьте, звучными стихамиНе выражается любовь…Как память сладкого страданья,Стихи вослед любви идутИ, как могилы, берегутОдни воспоминанья!

1837

306. ПРОСЬБА ПОЭТА

Дай мне любви — душа воспламенится,Дай взоров мне приветливых, живых,Огонь поэзии отрадно загорится,И загремит торжественно мой стих.

Твои уста с жемчужным ожерельем,Твое чело в каштановых власах,Твой глаз с младенческим весельемИ сладкий звук в твоих речах —

О, для всего найду я выраженья!Как древний жрец, наитый божества,Исполнюсь я живого вдохновенья,И будут чар полны ничтожные слова!

<1838>

307. АНГЛИЙСКИЙ РОМАНС

Уймитесь, волнения страсти!Засни, безнадежное сердце!            Я плачу, я стражду,—Душа истомилась в разлуке.            Я плачу, я стражду!Не выплакать горя в слезах…

            Напрасно надежда            Мне счастье гадает, —            Не верю, не верю            Обетам коварным:Разлука уносит любовь…

Как сон, неотступный и грозный,Соперник мне снится счастливый,            И тайно и злобноКипящая ревность пылает…            И тайно и злобноОружия ищет рука…

Минует печальное время,Мы снова обнимем друг друга.            И страстно и жаркоЗабьется воскресшее сердце,            И страстно и жаркоС устами сольются уста.

            Напрасно измену            Мне ревность гадает, —            Не верю, не верю            Коварным наветам!Я счастлив! Ты снова моя!

И всё улыбнулось в природе;Как солнце, душа просияла;            Блаженство, восторгиВоскресли в измученном сердце!Я счастлив: ты снова моя.

Август 1838

308–311. <ИЗ ПОЭМЫ «ДАВИД РИЦЦИО» >

1. РОМАНС РИЦЦИО ("Кто она и где она…")

Кто она и где она —Небесам одним известно,Но душа увлеченаНезнакомкою чудесной.

Верю, знаю: день придет,Сердце радостно смутится,Деву тайную найдет,И мечта осуществится.

Ветер знает, кто она,Облака ее видали,Как над ней издалекаЛегкой тенью пробегали.

Соловьи поют об ней,Звезды яркие блистаютВзорами ее очей,Но ее не называют.

2. ИЗ ПЯТОЙ ПЕСНИ

В то же время вассал молодой у первой ступеньки,Перьями шляпы помоста касаясь, читал поздравленье.Много романов прочел он для этой торжественной речи,Много ночей он слагал кудрявое слово. ФранцискаСравнивал он с царем Требизонтским, Марию —С славной волшебницей Индии, которая в сказкеС неба земель Требизонтских и ночи и тучи изгнала…«В это мгновенье, — вассал продолжал, — мне рыцарство в тягость:Лучше желал бы я быть трубадуром бедным и темным,С песней в устах, с гитарой в руках, на струнах ОрфеяСлаву Франциска, сиянье Марии до царства ПлутонаВ лодке Харона я бы довез… Самой ПрозерпинеЯ бы об вас рассказал, светила великого царства…»Риццио, гордо пылающим взором окинув собранье,Не дал заученной речи окончить! Возле вассалаОн преклоняет у той же первой ступеньки коленоБлагоговейно и начал звонкую строить гитару…Все изумились: дамы привстали, меж рыцарей ропот,Герцог де Гиз покраснел от досады, но, свадебный праздникНовой тревогой смутить опасаясь, сказал громогласно:«Риццио, славный певец итальянский, желает поздравитьЮных супругов, властителей наших, свадебной песнью.Графы, бароны и рыцари, отдых венчанным супругамНужен в тяжелом обряде, и мы допустили ДавидаДолг свой теперь же исполнить прежде других трубадуров!..»Герцог поправил, хотя и неловко, дерзость Давида,Все успокоились, ропот затих, а Риццио начал:

Рыцарь! Неправедно пышное слово,—Холодно дышит в нем вялый расчет;Песни вчерашней, чужой и готовой,Рыцарь, прости! трубадур не поет.Он поклоняется солнцу с зарею,Вечером песнью встречает луну,Свежею песнью, невинной, живою…Слово и звуки подвластны ему,Шелест дубравы, (и) бури, и громы,Каждая дума, и каждый предметСердцу певца от рожденья знакомы,Он их легко и понятно поет.Всё повинуется чудному дару,Всё отражается в ярких стихах…Взглянет — и строит поспешно гитару..Рифмы кипят в воспаленных устах.

И у престола певец не смутится…Пышность — родная богатым мечтам,—Великолепье в стихах отразится,Роскошь даст роскошь нарядным словам!Но у престола…                  И струны, и голос певца задрожали,Тихо он стал продолжать, выжимая каждое слово…Каждое слово, казалось, дорого стоит Давиду.Много слов не мог досказать, во многих аккордах ошибся…

Но у престола, где в царской порфиреАнгел в небесной красе восседит…Струны порвутся на трепетной лире…Сердце не петь, а молиться велит…

Все друг на друга взглянули, Риццио бросил гитару,Встал, на Марию глаза устремил и в странном восторгеБудто безумный стал говорить, и слезы — ручьями…

Звуки ложны; выраженьяСлабы, вялы, неверны;Словно крылья вдохновеньяМолнией опалены!Сердце будто небом дышит,Смысл потерян слов земных,И душа цепей своих,Вдохновенная, не слышит…

Перед ангелом — во прах!Небо у меня в очах…Землю я возненавидел,Потому что небо видел!..

И с слезами на очах,И с молитвой на устахЯ паду пред чудной девой,Пред небесной королевой,Перед ангелом — во прах!

Странное дело! Хвалить королеву грехом не считалось!Каждый, кто мог сочетать две рифмы, славил Марию.Многим герцог де Гиз платил за стихи и за речи,Сам на свой счет их печатал в Париже, Бордо и Лионе,В пользу вдов и сирот продавал их на рынках. НередкоЗа сто стихов приглашал и в Лувр мещанина с предместья,Медом дворцовым потчевал кравчий; великий конюшийС царской конюшни коня присылал мещанину в подарок.Видно, за лесть награждали тогда, а за правду казнили.Риццио искренно пел: он ангела видел в Марии.Хладный, без чувств он повергся к ногам королевы; МарияВдруг побледнела и бросилась к герцогу; герцог суровоСтражу призвал, указал на певца, и стража поспешноС царских очей унесла бездушное тело Давида.

3. РАСПУТЬЕ