Ученик архитектора - Элиф Шафак

Давуд укоризненно вскинул бровь.

– Наш учитель, да пребудет душа его в райских садах Аллаха, ныне далек от суеты этого мира, – изрек он.

– Это так, да будет благословенна его память. Но мы продолжаем его дело. Ты сам сказал это в прошлый раз. Из всех учеников Синана нас осталось лишь двое. – Джахан помолчал, пристально глядя на друга, и добавил: – Возможно, и над тобой тоже нависла опасность.

Давуд махнул рукой, давая понять, что считает подобное предположение безосновательным.

– Не переживай попусту. Мне ничего не угрожает.

– Я убил ее… – пробормотал Джахан, словно не веря собственным словам, и понурил голову, как ребенок, ожидающий утешения.

– Утром я постараюсь все выяснить, – пообещал Давуд. – Может, ты ошибся и на самом деле эта женщина жива. А сейчас тебе необходим отдых.

Выполняя приказ хозяина, слуги приготовили Джахану постель и поставили на стол кувшин с бузой и тарелку с финиками и хурмой. Джахан утолил голод и провалился в тяжелый тревожный сон.

Несмотря на то что душу его терзали демоны, спал он долго. Когда он очнулся, уже перевалило за полдень и комнату заливали солнечные лучи, проникавшие сквозь занавеси. На диване была разложена новая, с иголочки, одежда. Джахан оделся и поспешил поблагодарить Давуда, который ожидал его внизу, в обществе трех своих детей. Младшей девочке еще не исполнилось и четырех лет, а два ее старших брата были точной копией отца и, несомненно, обожали его. Увидев детей своего старого товарища, Джахан ощутил острый укол печали. У него самого не было ни жены, ни потомства, и рассчитывать на то, что они когда-нибудь появятся, вряд ли имело смысл. Он был сейчас столь же одинок, как и много лет тому назад, когда прибыл в этот город теней и призраков, по улицам которого разгуливает гулкое эхо прошлого.

– У меня плохие новости, – шепотом сказал Давуд, стараясь, чтобы дети его не услышали. – Ты был прав. Эта женщина действительно мертва.

Джахан покачнулся, будто получив удар в грудь. До сей поры он надеялся, что наложница всего лишь потеряла сознание.

– Что ты намерен делать? – участливо спросил Давуд.

– Оставаться в Стамбуле я не могу. Значит, мне надо уехать.

– Здесь, в моем доме, ты можешь оставаться сколько хочешь.

Джахан невольно улыбнулся. Великодушие Давуда тронуло его до глубины души. Как правило, люди, занимающие столь видное положение, избегают тех, кто попал в беду. А Давуд доказал, что на его дружбу можно положиться. Еще вчера, пробираясь в его дом, Джахан намеревался провести здесь какое-то время. Но теперь, увидев невинных детей, он понял, что не должен подвергать их опасности.

– Я очень тебе признателен, но злоупотреблять твоим гостеприимством не стану, – сказал он. – Мне лучше уйти.

Давуд погрузился в задумчивость. Через несколько мгновений лицо его просияло.

– Я знаю, где ты сможешь переждать, пока эта история позабудется. У моего тестя есть большой фруктовый сад поблизости от Тарса, а в этом саду – уютный домик. Там тебя никто не будет искать. Я дам тебе лошадь. Отправляйся туда и жди от меня вестей.

Они решили, что будет безопаснее дождаться наступления сумерек. Джахан провел весь день, играя с детьми и вздрагивая при малейшем шуме, долетавшем снаружи. После ужина Давуд дал ему коня, теплый плащ и кошелек с деньгами.

– Не унывай, – сказал он на прощание. – Скоро все уладится, и ты сможешь вернуться.

– Сумею ли я когда-нибудь отплатить тебе за твое добро?

– Мы идем по жизни вместе, – ответил Давуд. – Помнишь, что говорил нам учитель? «Вы не только братья. Каждый из вас проходит свой жизненный путь на глазах у другого».

Джахан кивнул, чувствуя, что во рту у него пересохло и к глазам подступают слезы. Он прекрасно помнил это наставление Синана. Помнил слова, которыми оно заканчивалось: «Каждый из вас проходит свой путь на глазах у другого. И если кто-то из вас собьется с пути истинного, другие сумеют его предостеречь. Следуйте тропой мудрых, тропой любящих, тропой бдительных, тропой трудолюбивых».

Друзья обнялись, и обоим вдруг показалось, что к биению их сердец присоединилось и биение третьего сердца, словно учитель Синан был рядом, смотрел на своих учеников и молился за них.

* * *

Джахан медленно и осторожно двигался среди теней, выбирая лишь самые темные улицы. Еще днем он решил, что не покинет Стамбул, не отдав последний долг Чоте. Правда, он счел за благо не посвящать Давуда в свои намерения. Сейчас Джахан стоял у ворот особняка французского посланника. Конечно, наносить визит чужеземцу – да и соотечественнику тоже – в столь поздний час и к тому же без приглашения было до крайности неучтиво. Но Джахан надеялся, что посланник простит его дерзость.

Слуга, открывший ему дверь, явно пребывал в глубоком замешательстве. Месье Бреве, его господин, терпеть не мог, когда его тревожили во время сна. Но необычный посетитель был настойчив. Препираясь друг с другом, они подняли такой шум, что из глубины дома раздался сонный голос:

– Кто там, Ахмад?

– Какой-то нахальный бедняк, господин.

– Дай ему хлеба, и пусть убирается восвояси.

– Он просит не хлеба. Он говорит, что должен срочно поговорить с вами насчет слона.

– Вот как? – Повисла недолгая пауза. А затем посланник распорядился: – Пропусти его, Ахмад.

Без напудренного парика, в ночной сорочке, доходившей до колен и обтягивающей огромный живот, французский посол ничуть не походил на ту важную персону, которую Джахан видел прежде.

– Эфенди, простите, что потревожил вас в ночной час, – низко поклонившись, сказал он.

– Кто ты такой?

– Погонщик слона, которого вы разрезали, милостивый господин.

– Понятно, – кивнул месье Бреве, припоминая угрюмого погонщика, который так неохотно передал ему труп слона. – Ну и что тебе нужно?

Джахан прибегнул к лживой выдумке, которую припас заранее:

– Прошлой ночью мне приснился очень тревожный сон. Бедный слон, вне себя от муки, умолял меня похоронить его.

– Но мы уже сделали это, – пожал плечами месье Бреве. – Труп начал разлагаться, и я распорядился предать его земле.

Стрела печали пронзила Джахану грудь.

– Где его могила? – выдавил он из себя.

Этого посланник не знал. Он приказал слугам избавиться от трупа, и они выполнили его приказ. Заметив, как глубоко опечален ночной посетитель, месье Бреве попытался его утешить.

– Не надо грустить, мой друг, – сказал он. – Идем, я тебе кое-что покажу.

Вслед за посланником Джахан вошел в библиотеку, где по стенам тянулись полки, заставленные книгами, рукописями и всяческими диковинками. Месье Бреве, в отличие от прочих посланников, которых занимали только придворные интриги, питал интерес к наукам и искусствам. Его занимали традиции Оттоманской империи, и он в совершенстве знал турецкий, арабский и персидский языки. Изучив работу арабских типографий, он устроил нечто подобное в Париже, дабы книги могли странствовать по всему свету так же свободно, как и люди.

Теперь Джахан понял, почему месье Бреве столь снисходительно отнесся к его неурочному визиту и не был возмущен дерзкой настойчивостью ночного гостя. Посол был откровенно рад, что нашел слушателя, которому может рассказать о вскрытии слона. Торопясь поделиться своими открытиями, он показал Джахану собственноручно сделанные зарисовки. Француз был не слишком хорошим художником, тем не менее рисунки его во всех подробностях отражали анатомию слона.

– Когда-нибудь я непременно напишу об этом трактат, – мечтательно изрек посол. – Люди должны знать, как устроен слон. Не каждому выпадает счастливый случай заглянуть внутрь столь удивительного создания!

Глаза Джахана сами собой устремились к полке, где стоял отполированный до блеска слоновий бивень. Проследив за направлением его взгляда, хозяин пояснил:

– То, что от него осталось. Большая редкость.

– Можно потрогать? – спросил Джахан.

Посланник кивнул, и Джахан благоговейно взял бивень в руки. Воспоминания нахлынули на него, и глаза его увлажнились слезами.

Месье Бреве пристально смотрел на гостя, и на лице его отражалась внутренняя борьба. В конце концов он со вздохом сказал:

– Можешь взять бивень себе!

– Правда?

– Ни один человек на свете не любил этого зверя так сильно, как ты. У тебя должно остаться хоть что-то на память о нем. – Посланник соболезнующе махнул рукой. – А у меня есть мои рисунки. Их вполне достаточно, чтобы произвести в Париже фурор.

* * *

Джахан вышел из дома француза, сжимая в руке бивень. Если прошлой ночью он находился на грани отчаяния, то сейчас был полон надежд. Ему казалось, что от бивня исходит тепло, согревающее его душу. Казалось, что Чота вновь рядом с ним. На плече у него висела сумка с вещами, которые дал ему месье Бреве: полотенце, свеча, красный шарф и веревка. В голове у Джахана созрел план.

Он пошел к тому месту, где оставил лошадь, вскочил в седло и поскакал к мечети Михримах. Спешившись, он пошел вдоль стен мечети. Возле дерева, осыпанного розовыми цветами, Джахан остановился и принялся копать яму, глубокую, квадратную. Конечно, ему очень хотелось оставить бивень у себя, но он полагал, что это будет неправильно. Чота заслуживает могилы и надгробного камня.