Ученик архитектора - Элиф Шафак

Он пошел к тому месту, где оставил лошадь, вскочил в седло и поскакал к мечети Михримах. Спешившись, он пошел вдоль стен мечети. Возле дерева, осыпанного розовыми цветами, Джахан остановился и принялся копать яму, глубокую, квадратную. Конечно, ему очень хотелось оставить бивень у себя, но он полагал, что это будет неправильно. Чота заслуживает могилы и надгробного камня.

В память о сильных мира сего – султанах, визирях и вельможах – воздвигаются грандиозные монументы. Когда умирает простой человек, память о нем живет в сердцах и молитвах его родственников и друзей. Все люди, вне зависимости от званий и сословий, покидая этот мир, оставляют в нем хоть что-то, напоминающее о их пребывании на земле. А вот животные лишены подобного утешения. Они служат людям верой и правдой, сражаются за своих хозяев на поле брани, подвергая себя опасности, однако после смерти их ожидает полное забвение. Джахан не мог смириться с тем, что столь печальная участь постигнет и Чоту. Он хотел, чтобы память о белом слоне, пронизанная уважением и любовью, жила на земле еще долго. Вероятно, его рассуждения можно было счесть настоящим богохульством, но Джахана это мало тревожило. Мысль о том, что душа Чоты никогда не войдет в райские кущи, была для него мучительна. Если люди будут молиться за белого слона, утешал себя Джахан, может быть, он все-таки рано или поздно вознесется на небеса.

Джахан бережно опустил бивень в яму и прошептал:

– Прощай, мой дорогой друг! До встречи в райских садах. Я слышал, что там много красивых деревьев с очень вкусными листьями.

В этот момент душой Джахана внезапно овладело спокойствие. Впервые за долгое время он пребывал в мире с самим собой. Сейчас Джахан ощущал себя частицей Мироздания, а мир вокруг стал частью его существа. Так вот о чем говорил учитель, пришло ему в голову. Центр Мироздания невозможно отыскать, совершая длительные странствия по свету. Центр Мироздания находится там, где человек отдается во власть любви. Там, где любящий хоронит любимого. Он засыпал яму землей и разровнял поверхность. Положил на землю веревку, обозначив контуры могилы. Воткнул в изголовье сухую ветку и привязал к ней красный шарф. Рядом поставил свечу. А затем уселся у могилы, скрестив ноги. Все, что ему оставалось теперь, – это ждать.

Ожидание оказалось недолгим. Вскоре к нему подошел тощий молодой парень, судя по одежде, пастух.

Он недоуменно посмотрел на Джахана, перевел взгляд на могилу и снова уставился на Джахана.

– Что это, эфенди?

– Могила.

Юноша, безмолвно двигая губами, стал молиться. Завершив молитву, он спросил:

– Кто здесь лежит? Ваш друг или родственник?

– Ш-ш-ш. Тот, кто здесь лежит, заслуживает почета и уважения.

Глаза пастуха полезли на лоб от изумления.

– Но кто же он такой?

– Святой. Причем очень могущественный.

– Я никогда не слышал, чтобы в нашей округе рассказывали о каком-нибудь святом.

– Он пожелал остаться в неизвестности на ближайшие сто лет.

– Но тогда как же вы узнали о нем, эфенди?

– Он явился ко мне в вещем сне и указал, где находится его могила.

Пастух опустился на колени рядом с Джаханом и склонил голову, словно надеялся проникнуть взглядом сквозь землю и узреть останки святого.

– А он способен исцелять болезни? – спросил юноша.

– Этот святой исцеляет все недуги, каким только подвержены люди.

– Моя сестра бесплодна. Она замужем вот уже три года и до сих пор не может забеременеть.

– Приведи ее сюда. Святой непременно ей поможет. И мужа сестры тоже приведи – может, причина в нем.

– А как имя святого?

– Чота-Баба.

– Чота-Баба, – благоговейно повторил его собеседник.

Джахан медленно поднялся:

– Я должен идти. А ты присматривай за могилой. Следи, чтобы никто не осквернил ее. Отныне ты станешь хранителем гробницы могущественного святого по имени Чота-Баба. Можно доверить тебе столь почетное дело?

Пастух кивнул:

– Не волнуйтесь, эфенди. Я оправдаю ваше доверие.

Вот так в городе, раскинувшемся на семи холмах, городе множества гробниц – мусульманских, христианских, иудейских и языческих – появился новый святой, к которому люди обращались и в дни уныния, и в дни радости.

* * *

Джахан ехал верхом весь день и к вечеру очутился у развилки, где дорога разделялась надвое. Та, что уходила направо, на север, тянулась вдоль пересохшего русла реки. Именно по этой дороге советовал ему ехать Давуд. Дорога, уходившая налево, извивалась между долинами и круглыми холмами. Несомненно, она выглядела более привлекательно, ибо ее окружали зеленые поля и рощи, но Джахан знал, что привлекательность эта обманчива. Этот путь в Тарс был не только длиннее, но и значительно опаснее, поскольку в лесах вдоль дороги скрывались разбойничьи шайки. Джахан уже собирался было повернуть направо, когда его внезапно осенила мысль: будь Чота жив, он наверняка выбрал бы другую дорогу – веселую и зеленую. Подобного соображения оказалось достаточно, чтобы Джахан тоже двинулся налево.

Пустив лошадь галопом, он любовался окрестностями. Влажный воздух пах сосновой хвоей. Джахан и сам толком не понимал, по какой причине изменил маршрут, который они тщательно обсудили с Давудом, но интуиция подсказывала ему, что он поступил правильно. Вскоре солнце село. На востоке появился тонкий серебристый серп молодого месяца. Джахану вспомнился постоялый двор, где они с Давудом – совсем еще молодые, полные надежд ученики зодчего – ночевали, возвращаясь из Рима. Если память не изменяла ему, двор этот находился где-то поблизости.

К тому времени как он добрался до трактира, темнота сгустилась. Конюх отвел лошадь в стойло, а Джахан вошел в дом. Внутри все было в точности так же, как и много лет тому назад: просторный шумный зал, длинные столы, аппетитный запах жареного мяса. В этом мире, где все так ненадежно и непостоянно, придорожный трактир чудом избежал каких-либо перемен. Казалось бы, это обстоятельство должно было подействовать на Джахана успокаивающе, но он, напротив, ощутил приступ смутной тревоги.

В воображении у него ожили видения недавнего прошлого. Хаммам для печальных душ, наложница, столь поразительно похожая на Михримах, вкус ее поцелуев. Временами Джахану начинало казаться, что он убил не шлюху, а именно Михримах, женщину, которую любил всю жизнь. Он гнал от себя эту нелепую мысль. Но внутренний голос, притаившийся в самых сокровенных глубинах его души, настойчиво твердил, что, лишив жизни Михримах, он исполнил свое давнее заветное желание.

Джахан уселся за грубо сколоченный стол неподалеку от очага и погрузился в печальные размышления. До него доносились потрескивание поленьев, гул голосов и взрывы смеха. Слуги, схожие друг с другом, как родные братья, сновали туда-сюда. Через некоторое время один из них подошел к Джахану. Сияя приветливой улыбкой, он спросил, что гость желает, а заодно осведомился, кто он такой и куда держит путь. В глазах его плясали веселые огоньки. Джахан узнал этот пытливый взгляд, свойственный юности. В былые времена он тоже был уверен, что жизнь готовит ему множество радостей, свершений и чудесных открытий, и все, что от него требуется, – смело идти им навстречу.

Когда юноша принес ему дымящийся горшок с похлебкой из говядины и овощей, Джахан сказал:

– Когда я был в этом трактире в последний раз, ты, наверное, еще и не родился.

– Правда? – заинтересовался парень. – Полагаю, вас обслуживал мой отец.

– А где он сейчас? – спросил Джахан, отправив в рот очередную ложку похлебки.

– Здесь, где же еще. Отец хозяин этого трактира. Правда, в последнее время он стал глуховат на правое ухо. А вот левое слышит отлично. Я расскажу ему о вас. Старик страсть как любит поболтать о прошлых временах.

Джахан кивнул и вновь принялся за еду. Когда он собирал остатки похлебки кусочком хлеба, к столу подошел трактирщик. За прошедшие годы он сильно разжирел и отрастил брюхо, напоминающее бочонок. Джахан заметил, как несколько мгновений назад юноша указал на него отцу и что-то прошептал тому на ухо. Как видно, трактирщик очень заинтересовался гостем, ибо немедленно направился к Джахану.

– Сын рассказал мне, что вы зодчий и что вы останавливались у нас много лет назад.

– Верно, – кивнул Джахан и добавил, слегка повысив голос: – Тогда мы были вдвоем с другом.

Трактирщик прищурился. Молчание несколько затянулось и уже становилось неловким. Наконец хозяин постоялого двора медленно проронил:

– Да, я помню вас обоих.

Слова эти показались Джахану полнейшей нелепостью. За минувшие годы в придорожном трактире наверняка перебывали сотни постояльцев. Как мог этот человек припомнить их с Давудом? Словно прочтя его мысли, трактирщик опустился на лавку напротив и пояснил:

– Я так хорошо вас запомнил, потому что спутник ваш показался мне малость странным. «Любопытно, – спрашивал я себя тогда, – кто эти двое: друзья или враги?»