Про две жизни и одну смерть - Ольга Пряхина

сыростью и плесенью. Магнус вошел в кабинет и огляделся в поисках хозяйки.

— Ты потерял память? — раздалось у него за спиной, и в кабинет вошла Урсула.

Они никогда не были родными по крови, но, прожив столетия в чужом мире, стали называть друг друга братом и сестрой, пусть и неохотно. Их сосуществование подтверждало, что они не выдумали свою родину и рано или поздно отыщут дорогу назад. Когда-то их было трое. У них были разные статусы, разные силы и разные желания, но после неудачи, которая заперла их в этом месте, одно желание стало общим — вернуться домой.

— Сказала же, не приходи больше.

На фоне разрухи вокруг Урсула выглядела инородно — как обычно, застегнутая до самого верха, прямая как палка, с волосами, туго собранными в хвост. Урсула подошла к окну и замерла, запустив ладони в широкие рукава своего платья.

— Что ты сказала Виндикте? — спросил Магнус.

— Ничего.

Магнус подошел к ней вплотную и заглянул в лицо.

— Она получила доступ к силам. Она не марионетка.

— Ты уже это говорил.

Урсула бесстрастно посмотрела на него в ответ, а потом отвернулась.

— Не просто кусочек энергии в искусственном теле, — настойчиво продолжил Магнус. — Она такая же, как мы.

Он схватил Урсулу за руку и повернул к себе лицом.

— Как же так получилось? Мы попали сюда втроем. Откуда она взялась?

— Уходи. Мне не до тебя, — сказала Урсула, вырвав свою руку из хватки. Она повторила: — Уходи.

— Ты начала создавать её до падения.

Урсула молчала.

— Когда боги пошли на императора-дракона, я был уверен, что Энтарнахан обречен. Ваших с Эйданом сил хватило бы, чтобы одолеть дракона. Почему вы проиграли?

— Даже ты догадался, — сказала Урсула со смешком. — Какая теперь разница?

Магнус покачал головой.

— Ты ведь не собиралась покидать этот мир?

— Глупости, — сказал Урсула. — Я хотела вернуться. Здесь мы чужие, были и навсегда останемся.

Магнус вздохнул и отошел. Этот мир стал его домом с тех пор, как он повстречал Фламму, а потом взял на руки маленькую Регину. Тоска по родине осталась жить в небольшой комнатке в глубине его сознания. Но Магнус, откройся перед ним сейчас проход в родной мир, не приблизился бы к нему ни на шаг.

— Дом там, где тебя любят, — сказал он.

Услышав это, Урсула вздернула бровь. Она частенько повторяла, что любовь — только повод для мезальянса.

— Чушь. Дом — это место, за которое ты несешь ответственность.

Но Магнус не был слепым — спустя столетие-другое он заметил, что старших держит рядом друг с другом не только тоска по родине. Годы летели, Урсула обустраивала свою гору, а Эйдан работал над созданием демонов, живущих без подпитки энергией смерти. Когда Магнус видел их вместе, то невольно думал, что старший брат выглядит рядом с Урсулой свободнее и счастливее, чем с законной супругой. И они все реже собирались втроем, чтобы опробовать очередной метод поиска пути.

Магнус путешествовал, искал место для осёдлой жизни, когда старший брат будто сошел с ума и вознамерился отнять силу у последнего дракона — совсем не в его духе — и пойти домой напролом. Только Энтар отбил атаку.

Эйдан, потерявший слишком много сил, ушел в уединение. Он не доверял более своим соратникам, поэтому не сказал, куда идет. Прошли столетия, но о нем с тех пор никто ничего не слышал. Они никогда не говорили об этом вслух, но оба понимали, что Эйдан наверняка попытался снова. В одиночку.

— Чрезмерная ответственность стоила старшему брату счастья, — сказал Магнус и добавил мрачно: — И жизни.

— Чушь! — выпалила Урсула.

Она закрыла глаза, и стены задрожали — дворец протяжно вздохнул, жалуясь на жизнь.

— Тебе нужна помощь, — сказал Магнус настойчиво.

Солнце село, в кабинете сгустились сумерки.

— Зачем ты снова заговорил об этом? — сказала она. — Убирайся.

Урсула выпрямила спину и вздернула подбородок. Всегда безупречная, всегда невозмутимая, какой и следовало быть советнице молодого правителя. Строгость и железная воля Урсулы обычно держали в узде неуемное любопытство Эйдана.

Даже в серости сумерек Магнус отчетливо видел острые углы профиля Урсулы. Агния и правда необычайно походила на свою создательницу. Он продолжал молча разглядывать её лицо. Подмечая, что волосы и рост у Агнии были совсем другими, но тоже казались знакомыми.

Язык двигался быстрее мыслей.

— Виндикта похожа не только на тебя, — сказал Магнус.

Урсула вздрогнула — он попал в точку.

Свои раскосые глаза, прямые темные волосы и дерзкий взгляд Агния получила от Эйдана. Вот характер, пусть и не такой жесткий, точно унаследовала от Урсулы, любимым восклицанием которой было: «Недостойно!».

Магнусу оставалось только догадываться, что сделала Урсула тогда, до падения. Хотела ли оставить что-то для себя, понимая, что дома их роли снова будут четко определены? Наверняка она вложила в Агнию непомерно много силы, и тут Эйдан объявил, что нашел способ вернуться — всего-то нужно напасть на императора-дракона.

О чем думала Урсула, пока медленно созревало сплетение их сущностей? Думала ли она тогда, что её создание станет чем-то большим, чем марионетка? А ведь подобные эксперименты на их родине были под строгим запретом, и Магнус по-новому взглянул на помешательство старшего брата. Почему Эйдан так изменился? Урсула изъяла небольшую часть его сущности и вряд ли спросила разрешения.

А еще на место встали кусочки головоломки, которая не давала покоя: почему второе тело Агнии, то, которое Урсула сделала уже после её смерти, не было таким же живым, как и первое? Только после того, как Редьярд поделился своей силой — а он сам был светоносным созданием Эйдана — эта сила стала ключом, который позволил Агнии отпереть дверь, за которой её ждала настоящая жизнь.

— Жалеешь, что отдала Агнию тем людям? — Магнус нарочно назвал то имя, которое ей дали при создании.

— Я о многом жалею, но не об этом, — поспешно сказала Урсула.

Магнус не стал настаивать на честном ответе.

— Что дальше?

— Дальше? — рассеянно спросила Урсула и отвернулась к окну. — Ничего.

Разговор был окончен.

Что бы он ни сказал, Урсула не будет его слушать, поэтому Магнус вздохнул и пошел к выходу. Он дошел до двери, когда из-за спины раздалось:

— Жив он или мертв, — Урсула помолчала, — но мы больше никогда не увидимся.

Каждое слово упало