Про две жизни и одну смерть - Ольга Пряхина

и спокойно, и Агния, слушая его мерное дыхание, прикидывала, как бы упомянуть мимоходом, что она снова стала самой собой.

Виндикта — это все еще она, как бы Агнию это ни злило. В прошлом она долго и терпеливо вымарывала из памяти постыдные воспоминания, но они снова стали отчетливо видны. И оказалось, воспоминания эти не такие уж и грязные, когда есть человек, готовый взглянуть на них вместе с тобой.

Восстановление Агнии не походило на опыт Редьярда, который мучительно проживал свое прошлое заново. Дверь в её настоящее заперли ядом василиска, но как только Агния сломала замок, ничего особенного не произошло. В один момент она осознавала себя как Виндикту, которая до встречи с Магнусом хотела только упокоиться по-настоящему, раз помогать не получалось. Но как только преграда в сознании испарилась, Агния сразу стала цельной. Целее, чем была до отравления, в каком-то смысле.

Она забыла, с чего начался её путь: чего она хотела, будучи живой, от чего страдала, когда умерла. Когда Агния только попала в Бюро, она стремилась забыть свое прошлое «я» не потому, что Виндикта была злом, а потому, что была невероятно наивной. Её столько раз проклинали люди, которым она пыталась помочь, но стремление спасать и доверчивость никуда не делись.

Агния зажмурилась.

За все те годы дух её не развеялся, и она не умерла окончательно. Как и многие глупцы до неё, в итоге Агния сбросила прошлое имя, как змея сбрасывает кожу, в надежде, что и жизнь станет другой.

Но в ней самой-то ничего не изменилось.

Наивность — её проклятье. Трудно найти двух более разных людей, чем она и Редьярд, но в этой части они оказались удивительно схожи.

Агния лежала и прокручивала в голове прошедшие дни, глядя на все события с новой стороны. Она отметила, что надо бы приструнить братьев Бессон и расспросить как следует Регину. А еще должным образом побеседовать с воспитанником.

Сон не шел.

Немудрено, Агния после воскрешения только и делала, что ела и спала. А еще столкнулась с неожиданной проблемой, которая не стояла перед ней — боги, какая нелепость — даже при первой жизни. Агния приподняла одеяло и посмотрела вниз. Хватало одной бесстыдной мысли или знакомого запаха, чтобы по телу начинал расползаться жар, и она понятия не имела, как справляться с постоянным возбуждением. Честно говоря, Агния ворчала по привычке, потому что жизнь была бесконечно лучше смерти.

Она лежала, прижимаясь к теплу Редьярда, в горле чуть пересохло, но Агния не хотела вставать за водой. Хоть она и ругала себя за наивность, но кто вообще смог бы устоять перед Редьярдом? Агния приподнялась на локте, рассматривая чужое лицо: когда-то ведь она считала, что Разора не исправить. Собиралась глотку ему разорвать при малейшем подозрении.

Почувствовав взгляд, Редьярд наморщил нос и повозился, натягивая на себя одеяло, а потом резко открыл глаза.

— Агния, — с легкой хрипотцой спросил он. — Что такое? Кошмары?

Сонливость уступила место тревоге, и Редьярд приподнялся.

— Случилось что?

Агния не ответила. Она никак не могла взять в толк, почему голос Редьярда такой мягкий, будто она и не разозлила его совсем недавно. Не на шутку встревоженный молчанием, Редьярд погладил её по плечу.

— Агния, расскажи, ладно? Или ты будешь молчать, пока я не скажу: «Виндикта»?

— Не зови меня так больше!

— Что?..

— Не думай, что я забыла, как ты заигрывал со мной. Животное.

Редьярд резко сел на кровати, и глаза его загорелись.

— Ты вспомнила?

Агния скрестила руки на груди.

— Брось, разве можно ревновать к самой себе? — со смехом сказал Редьярд. — Я, когда потерял память, тоже мигом в тебя влюбился по новой.

— Что еще значит «тоже влюбился по новой»? — по привычке начала защищаться Агния, но осеклась.

Редьярд сидел рядом, в её постели, вот прямо сейчас. Он только её. И незачем прятаться.

— Мне и одного раза хватило, — пробормотала Агния, не вполне уверенная, что стоило хоть что-то говорить.

Редьярд приподнял брови и перестал улыбаться.

— Слушай, мне показалось, или ты имела в виду, что влю… Ай!

От крепкого удара Редьярд с грохотом свалился с кровати.

— Агния, не думай, что я против таких практик, — сказал он со смехом, лежа на полу. — И у тебя просто потрясающие ноги, я готов их целовать, что уж говорить о пинках, но это уже традиция. Тебе нравится меня бить?

Он улегся на ковре, устроив подбородок на кулаке.

Агния наклонилась, чтобы посмотреть на него сверху вниз.

— Так и будешь лежать?

— Ты меня сюда отправила, — ответил Редьярд.

— Возвращайся, — холодно сказала Агния.

— Неа, — помотал головой Редьярд. — Скажи вслух, тогда вернусь.

— Не скажу! — рявкнула Агния и отвернулась, укрывшись одеялом до самого носа. — Спи на полу.

Не то чтобы Агния не хотела, но язык онемел, стоило подумать о том, чтобы вот так, глядя в глаза, в здравом рассудке сказать: «Да, знаешь, я тебя вообще-то давно люблю». Разве Редьярд сам не понял?

— Извини, — Редьярд вздохнул и поднялся с пола. — Я больше не буду дразниться.

Он лег и обнял её со спины, и так было легче. Редьярд и правда не заставлял.

— Я тебя люблю, — сказала Агния.

Объятия стали крепче, и сначала Редьярд напрягся, словно собирался трясти её, целовать и нести всякую чепуху. Но потом расслабился и провел кончиками пальцев по её щеке, захватывая прядь волос. Редьярд прижался губами к её уху и прошептал:

— Я тебя тоже люблю.

Конец и начало. Часть I

Магнус шел по этой горной тропинке в третий раз за неделю.

У барьера он не встретил сопротивления — тот мягко дрогнул, пропуская внутрь. Магнус продолжил подъем, не глядя по сторонам. Высохшая трава хрустела под ногами. Обветшалую усадьбу освещали отголоски заката, и в мягких сумерках она напоминала старуху, которая надела лучшее платье, приготовившись умирать.

Среди высохших деревьев темным пятном выделялся стройный кипарис. Его воздетые к небу ветви сильнее подчеркивали серость и запустение вокруг. Рядом с кипарисом из земли пробились яркие цветы: лиловые цветки-колокольчики гиацинта, пламенеющий мак и бело-золотой нарцисс. Магнус глубоко поклонился кипарису и цветам, но те даже не шевельнулись в ответ. Вздохнув, он толкнул огромные двери усадьбы, и те резко скрипнули, словно движение причиняло им боль.

Переходы между комнатами пустовали, пахло