Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы хотите поселиться в его имении?
— Нет, нет, в лучшем случае провести там несколько месяцев. Вы же знаете, как я привязана к Троицкому. Там мне хотелось бы дожить свой век и быть похороненной. Только там.
— Вы разрываете мое сердце своими словами, ваше сиятельство! Вы еще так молоды — разве пятьдесят лет можно назвать возрастом! — и вы непременно еще будете покойны и счастливы.
— Моя милая мисс Бетс, лучше подумать, как устроить имения дочери и обезопасить их от нее самой и господина Щербинина, который вновь и вновь дает о себе знать. Если не положить конец их проделкам, дело дойдет до продажи моих деревень. А это было бы для меня настоящим ударом. Меня считают скаредной, но никто не догадывается, каких усилий стоит мне содержание моих детей, которых жизнь так ничему и не смогла научить.
— Но, может быть, мисс Анастасия последует за вами?
— Вам хочется меня утешить. Еще раз спасибо. Одно решено: как только дело дочери завершится в Сенате, я подам заявление об отставке от обеих академий. И не надо плакать, мисс Бетс. Всему в жизни приходит срок. Просто его не следует пропускать. Дальше окажется тяжелее.
— Вы напрасно обратились к императрице с письменным прошением, княгиня. Вам следовало при личной аудиенции разъяснить государыне мотивы, по которым вы хотите получить отставку сразу по двум академиям. Императрица не только вами недовольна, но решительно отказала в вашей просьбе.
— Граф, мы столько лет знаем друг друга, и неужто граф Безбородко не мог понять, как тягостен был бы для меня подобный разговор. Любой упрек императрицы вызвал бы у меня поток слез, которых императрица не любит. В письме все можно было изложить проще и точнее.
— Тем не менее государыне непонятна причина, побудившая вас так неожиданно просить об отставке.
— Я написала ее. Это поправление здоровья и устройство моих дел.
— Но ведь дело вашей дочери было только что решено в Сенате в ее пользу. Она получила имение, и государыня утвердила это решение.
— Все не так просто, граф. Мне тяжело касаться моих семейных неурядиц, скажу только, надо мной продолжают тяготеть долги, которые я не собираюсь оставлять в наследство моим детям.
— Вам смешно говорить о наследстве и завещании, княгиня. Вспомните, насколько старше вас государыня. Ваша ссылка на возраст может быть воспринята как намек.
— Упаси Бог! Я всегда выглядела и чувствовала себя старше своих лет, а государыня много моложе. Наши возрасты нельзя сравнивать.
— И тем не менее. Значит, вы положительно утверждаете, княгиня, что никакой иной причины отставки у вас нет?
— Уверяю вас, граф.
— Тем лучше. Государыня приказала мне удостовериться в этом и в таком случае милостиво разрешить вам отпуск по обеим должностям с сохранением оклада на два года. Этого времени вам должно с лихвой хватить.
— Но, граф, Академия наук, тем более Российская академия не могут столько времени оставаться без директора. Множество дел академических требуют повседневного разрешения.
— Что из этого? Императрица разрешила вам найти нужного заместителя. И вряд ли вам стоит пускаться в подобные споры. Ее величество и так проявила к вам редкое сочувствие. Им следует дорожить. Заканчивайте свои дела, готовьтесь к отъезду и можете рассчитывать на прощальную аудиенцию. Императрица готова пожелать вам счастливого пути.
— Ты что-то скрываешь от меня, сестра.
— Откуда такое предположение, Александр Романович?
— Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не заметить, как ты растерянна и угнетена. Но почему? Императрица милостиво отнеслась к твоей просьбе об отпуске, ты смогла освободиться от дел, побывать в Круглом и Троицком, начать устраиваться в Москве. Дела в поместьях идут отлично. Так в чем же дело?
— Может быть, мне бы не следовало говорить тебе о своих домыслах?
— Домыслах? В отношении чего?
— Императрицы.
— Но вы же расстались с ней в дружеской комитиве, и больше тебе нет необходимости думать о переменах ветра при дворе.
— Я не все рассказала тебе о нашем прощании.
— Но я знаю от знакомых, что последний вечер в Таврическом дворце ее императорское величество оказывала тебе редкие знаки внимания и даже фаворит постарался быть любезным, а это с ним не так уж часто случается.
— Скорее все дело именно в нем. Наверно, мне не следует скрывать от тебя, братец, дальнейших обстоятельств. Тем более последствия их трудно предугадать.
— Но тогда я с нетерпением жду объяснений.
— Что ж, после всех сказанных императрицей любезных слов ее величество удалилась в свои покои. Мне захотелось хотя бы на минуту остаться с государыней наедине и поцеловать на прощание ее руку. Платон Зубов кружился среди приглашенных, и я попросила его передать ее величеству мою просьбу. Он просил меня подождать, пока осведомится у императрицы о разрешении. Время шло, граф не появлялся, и я повторила свою просьбу проходившему камердинеру ее величества. Прошло еще не менее четверти часа, пока последовал переданный им ответ. Мне разрешалось войти, но уже выражение лица камердинера заставило меня насторожиться.
— По всей вероятности, тебе не следовало настаивать на этом последнем свидании. Твое обожание могло императрице показаться назойливым.
— Я не могла противостоять своему желанию. К тому же ты увидишь, что в этом свидании была прямая необходимость. Впрочем, необходимость выяснилась много позже, а в тот момент я увидела разгневанную государыню, у которой не нашлось для меня ни одного доброго слова. Она с досадой протянула мне руку и пожелала только доброго пути.
— Вот видишь!
— Подожди, подожди, друг мой. На первых порах я все приписала какому-то новому неприятному известию, которое ее величество успела получить. Но на следующий день Новосильцов отверг подобное предположение. Он уверил меня, что никаких неприятных известий в прошедший вечер не поступало и со всеми остальными государыня продолжала оставаться ровной и веселой. Мне выпало мало времени теряться в догадках. Письмо от статс-секретаря Трощинского все объяснило. К нему была приложена просьба какого-то портного, которому задолжали немалую сумму Анастасия и ее супруг.
— Опять! Этому не будет конца. И, следовательно, императрица…
— Решила, что таким способом я перелагаю на нее мои обязательства по выплате долгов дочери. Негодование государыни было совершенно оправданно.
— Но письмо не могло появиться ни с того ни с сего. Какой портной решился бы беспокоить своими затруднениями самою императрицу! Это чей-то направленный против тебя ход.
— Не чей-то, братец, а именно фаворита. Они с братом организовали это письмо, и он успел положить его перед императрицей, когда, задержав меня, пошел якобы устраивать мне личную аудиенцию.
— И твоя настойчивость была воспринята как желание добиться от государыни оплаты долга.
— Но я ведь никогда так не поступала, братец! Откуда же у императрицы могло возникнуть подобное предположение?
— Сестра! Императрица немолода я стареет на глазах, ты не могла этого не замечать. Молодые фавориты не молодят старых женщин. Напротив — это как гальванизация трупа.
— Ради Бога, братец!
— Но это же чистая правда, в которой ты не хочешь отдать себе отчета. Одно верно: чем старше императрица и моложе ее любимцы, тем больше монархиня прислушивается к их голосу.
— Чем же я могу быть опасна Зубову?
— Давней близостью с императрицей. Это угрожает его безграничному влиянию, тем более ходят слухи, что свое место во дворце он может уступить брату.
— Валерьяну? Быть того не может! Государыня…
— Екатерина Романовна, двор не научил тебя решительно ничему. Значит, ты должна отойти от него как можно дальше. Как же ты поступила с этим злосчастным счетом?
— Я вернула его Трощинскому, указав, что это счет на мужские костюмы для самого Щербинина и за ливреи для его лакеев. Состояние Щербинина превосходит мое собственное, и потому я не вижу необходимости платить его долги. Это дело опекунов Щербинина, которым и следует адресовать счет.
— Вряд ли твое объяснение дойдет до императрицы, разве только то, что ты отказалась от оплаты. Пожалуй, разумнее было бы счет оплатить.
— Но это было бы несправедливо, а тратиться на несправедливость не в моих правилах, к каким бы последствиям мои действия ни вели.
— Тебя просто назовут скаредной.
— Так случалось не раз. Но по крайней мере я буду права перед самой собой, а это для меня важнее всего.
Глава 18
Царская немилость
— Матушка, вас желает видеть серпуховской городничий.
— Господин Григоров? В такой поздний час? Что могло его побудить пуститься в путь в наше Троицкое? Все равно проси, Анастасия, проси этого почтенного человека. Мы не должны заставлять его ждать.
- Может собственных платонов... - Сергей Андреев-Кривич - Историческая проза
- Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий - Историческая проза
- Русский крест - Святослав Рыбас - Историческая проза
- Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Первый человек в Риме. Том 2 - Колин Маккалоу - Историческая проза
- На день погребения моего - Томас Пинчон - Историческая проза
- Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс - Историческая проза / Русская классическая проза
- Императрица Фике - Всеволод Иванов - Историческая проза
- ЗЕРКАЛЬЩИК - Филипп Ванденберг - Историческая проза
- Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Лиззи Поук - Историческая проза / Русская классическая проза