Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

потом спросил:

– Что происходит снаружи?

– А? – Мальчишка успел погрузиться в свои грезы.

– Что за шум во дворе?

– Ох, это братья из города вернулись. Они дошли до Инфими и, вроде, наткнулись на крысолюдов в тамошней корчме. Но вырвались, а крысюки удрали в Бурта-Вачий, но когда братья попытались войти, бандиты Полчеловека их не пустили – дескать, не проникли туда ни люди, ни крысы, ни крысолюды, а если и проникли, то их уже выгнали, так было сказано. Дескать, не надо превращать Бурту в наше поле боя.

– И что теперь?

– Теперь Карм хочет встретиться с Полчеловека и поговорить об этом с глазу на глаз.

Бруно кивнул и сказал лишь одно:

– Да пребудет с тобой слово, брат.

И протянул пустую миску.

– Да пребудет с тобой слово, – ответил мальчишка и ушел.

Бруно опять остался наедине с Антонием, который, однако, не произнес ни слова. Тепло от токаны в желудке немного успокоило парнишку. Потом он вспомнил, что ни разу за несколько недель, пока караулил Косточку, не видел, чтобы узнику давали еду. Самому Бруно приносил кто-то из младших и ждал, пока он доест, а потом уходил с пустыми тарелками, а вот к Антонию из Альбарены не приходил никто. Или он не ел, но это бред, сказал себе Бруно, или он получал пищу через другую часть Плода. Значит, кто-то другой – не только Карм – имел доступ к Косточке. Пока Малец об этом размышлял, вошел ученик, который должен был его сменить на дежурстве. Бруно осмелился перед уходом спросить брата, доставляли ли еду в Косточку во время его вахты. Парнишка нахмурился и спросил, с какой стати. Бруно неопределенно взмахнул руками, пожал плечами и сказал:

– Ладно, забудем про эту ерунду. – Потом его осенило. – Я просто подумал, вдруг внутри что-то испортилось и воняет.

– Да, – был ответ, – тут ты прав, в Косточке смердит.

– Да пребудет с тобой слово, – сказал Бруно и ушел. Ему пожелали того же, но Мальцу показалось, что слово от него так далеко, что оно уже не слово и даже не шепот, а отголосок шепота, который некогда пребывал с учениками, но теперь умолк.

В скрипторий пришел другой Бруно, беспокойный и взволнованный; он провел там несколько часов – писал и читал, искоса поглядывал на мир за окном, надеясь на появление чего-то нового, но быстро понял, что ждет преобразований от мира не снаружи, а внутри. Слишком многое в нем скопилось, словно огромное стадо коров затопило равнину, тысячи тысяч; Бруно сам едва не замычал. Ему с трудом удавалось сосредоточить взгляд на пере, удержать перо на бумаге, дослушать до конца, и он все время опасался, что из-за его невнимательности какой-нибудь уголок Альрауны останется обнаженным, и эту пядь земли без боя заберет не'Мир. Он такой был не один, вокруг изобиловали треволнения и шепоты (дескать, еще больше девиц оказались во власти сна-анс, и Отче в скырбе настигла другая скырба, а ученик-голос то ли ничего больше не слышал сквозь ладонь старика, то ли слышал слишком многое, но ничего не понимал, то ли слышал иные голоса, которым нельзя верить, и еще в Альрауне яблоку негде упасть от крысолюдов, а человек с головой коня исчез, и его собственный ученик-голос пропал без следа, и так далее, сплетни то грохотали водопадом, то струились ручьем), и внутри Бруно все сказанное и несказанное отдавалось эхом. Одного Бруно недостаточно, говорил он себе, и воображал мальца Бруно рядом с Лили, другого – с Сарой, и первый брал девушку за руку, чтобы поцеловать, второй – брал девочку за руку, чтобы увести далеко-далеко; еще один Бруно топором – хрясь! – рубил свиную ногу, а Фил украдкой наблюдал за братом с платформы; один Бруно заставил Отче заговорить, другой – умолкнуть, третий истолковал непонятные слова; еще один Бруно снял тряпки с лица Игнаца, и, наконец, последний Бруно сидел возле Антония из Альбарены, узнавая все секреты.

Ночь чтения в библиотеке и оратории началась и закончилась в мрачной атмосфере, а потом ученики отправились отдыхать. Так же поступил и Бруно, однако не смог сомкнуть глаз – его душа превратилась в глубокое ущелье, где звучал голос, озвучивающий мучительные мысли, и лишь потоп мог бы заполнить пустоту, избавив его от эха.

Он поднялся со своей койки; лунный свет мало-помалу, луч за лучом, проникал в окошко размером с ладонь. Бруно ждал настоящей зари, он уже не помнил, когда в последний раз ему удалось как следует выспаться. Он огляделся по сторонам: ночь собралась по углам кельи черными лохмотьями, чуравшимися лунного света, и они колыхались в мутном воздухе так, что Бруно как будто увидел чей-то силуэт. Тьма противоестественным образом сгустилась, и пятна, наползая друг на друга, породили тело. Да, подумал Бруно, я тут не один. Мраку творение давалось с большим трудом, но, когда оно свершилось, Бруно увидел голову коня на человеческих плечах, тело из черного воздуха. Он на несколько мгновений замер в ожидании. Кто сделает первый шаг? В конце концов парнишка взял это на себя: встал и с отвагой, собранной по крупицам на самом дне души, направился к силуэту, который с каждым шагом делался отчетливее – это определенно был человек с головой коня. Но все же, приблизившись, Бруно прошел сквозь него, не ощутив сопротивления, и остановился в том самом месте, где ранее пребывала тварь, как будто очутился именно там, где видел чудовище, то ли внутри него, то ли нет; выходило, что человек с головой коня ему всего-навсего померещился. Встревоженный Малец завертелся и вдруг увидел на стене черное пятно. Протянул руку, пощупал и сорвал нечто, гвоздем прибитое к доскам, поднес к окошку. В тусклом свете первых проблесков зари повертел так и этак оторванное голубиное крыло. Его затошнило, но он сдержался и на цыпочках медленно вышел из кельи, стараясь, чтобы никто из братьев его не услышал. Поднялся к голубятне. Приблизившись, понял, что что-то неладно: не было слышно привычного птичьего воркования. Странная, противоестественная тишина опустилась на голубятню и храм, на Прими и как будто всю Альрауну. Он нашел место повыше и окинул взглядом Ступню Тапала: небеса постепенно разгорались.

Открыл дверь голубятни и вошел, пригнувшись. На тонких балках, где голуби раньше спали, они теперь болтались связками по пять штук, все мертвые, сочащиеся густой кровью. Было тепло и сладко пахло, и Бруно ужасно расстроился. Итак, сказал себе ученик, враги получили сообщение. Не только получили, но и сочли нужным ответить. Значит, им известно,