Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, накануне штурма Бастилии, вооруженные ополченцы патрулировали центральную часть Парижа. Поскольку гвардейцев Безенваля не было видно ни на полях, ни на дорогах, ополченцы взяли власть и порядок в свои руки. Жителям было приказано поставить свечи на подоконники, чтобы не только улицы, но и дома были хорошо освещены. Нищих и бродяг, так называемых les gens sans aveu[367], подозреваемых в кражах и грабежах, вешали без лишних разговоров прямо на фонарных столбах. И снова всего несколько дней оставалось до того, как фраза «à la lanterne»[368] станет устрашающим боевым кличем.
Король тем временем принимал в Версале делегацию Национального собрания. С надменным лицом Людовик XVI сообщил собравшимся, что только ему решать, стоит ли задействовать военные части, расположенные в окрестностях Парижа, чтобы успокоить жителей столицы. Король хотел продемонстрировать, что он контролирует ситуацию в столице и только ему принадлежит право принимать решения. Однако в 1792 году, когда Людовик XVI предстанет перед народным трибуналом, его обвинят среди прочего в желании использовать армию против народа. Даже тогда он надменно ответит, что «не было законов, которые могли бы мне помешать».
Фабрика слухов в центре города работала сверхурочно. Кто-то утверждал, что король отправил 15 тысяч солдат в Париж, чтобы подавить восстание. Другие рассказывали, что в центре города происходят стычки с королевскими войсками, а рабочий квартал Сент-Антуан занят солдатами. Повсюду на улицах возводились баррикады, весь транспорт, въезжающий в город или выезжающий из него, направлялся к ратуше. Богатый философ Андре Морелле, живущий в центре Парижа, наблюдал из своего окна на улице Сент-Оноре недалеко от Вандомской площади, как «люди самого низкого происхождения, вооруженные винтовками, алебардами и пиками, колотят во все двери и выносят вино, еду, деньги и оружие. Я видел, как по улицам катят пушки, как улицы перерывают, как возводят баррикады, и слышал непрерывный звон церковных колоколов».
Бастилия, вторник, 14 июля 1789 годаДля успешного продолжения мятежа ополченцам не хватало пушек и пороха, поэтому поиски оружия продолжились и на следующее утро. Comité permanent уступил натиску демонстрантов и приказал директору Hotel des Invalides[369], открытого еще Людовиком XIV для раненых и искалеченных солдат, выдать ополченцам 30 тысяч винтовок. В половине одиннадцатого утра перед Домом инвалидов собралась толпа.
Барон де Безенваль, который последние два дня наблюдал со стороны, понимал, что достаточно будет дать ополченцам оружие, которое они требуют, чтобы развязать революцию. Он приказал солдатам, оставшимся в санатории, вывести из строя как можно больше орудий и ружей. Задача была невыполнимой для двух десятков солдат, находящихся в здании, тем более что далеко не все они готовы были подчиниться приказу Безенваля. Практически ни одно ружье не было обезврежено.
Тем временем толпа перед Домом инвалидов росла. В своих мемуарах Безенваль записал, что, по его подсчетам, от 30 до 40 тысяч демонстрантов были готовы захватить здание. Посол Саксонии, напротив, оценивал численность демонстрантов перед закрытыми дверями Дома инвалидов утром 14 июля всего в восемь тысяч человек, хотя ситуация от этого не выглядела менее взрывоопасной.
В половине двенадцатого маркиз Шарль Франсуа де Витро Сомбрёй, директор Дома инвалидов, открыл ворота демонстрантам со словами, что он «все еще ждет ответа из Версаля» и разрешения отдать оружие. Это было не лучшим решением, поскольку протестующие вцепились в шанс проникнуть в здание через открытые ворота. Сомбрёя буквально втоптали в землю. Солдаты, дежурившие у пушек на башнях Дома инвалидов, отказались стрелять по собственному народу. Солдаты же, расквартированные в километре от отеля на Марсовом поле, изменили слову и вовсе отказались вмешиваться. Столь откровенное нежелание вступиться не ускользнуло и от внимания посла США Томаса Джефферсона, преемника Бенджамина Франклина: «Примечательно, что ни один из invalides[370] не выступил против захвата Дома инвалидов, а военные подразделения из пяти тысяч солдат, размещенные менее чем в 500 метрах от отеля, и пальцем не пошевелили, чтобы помочь».
Британский посол Джон Сэквилл, профессиональный игрок и неутомимый пропагандист английского крикета, писал в своем отчете британскому королю, что штурм Дома инвалидов превратился в массовое расхищение оружия, при котором действительно любой мог унести домой ружье: «…двух моих лакеев, которых я отправил с поручением и которым я ранее советовал оставить ливреи дома, вынудили [на улице] зайти в больницу [Дом инвалидов] и взять два хороших мушкета, которые они и принесли с собой».
Демонстранты вооружились, но запасы в подвалах больницы еще не закончились, чего нельзя сказать о порохе – боеприпасы заранее перенесли в подвалы Бастилии. В отличие от маркиза де Сомбрёя, директора Дома инвалидов, который слишком поспешно открыл ворота демонстрантам, маркиз де Лоне, комендант Бастилии, лучше подготовился к приходу разъяренной толпы.
Бастилия, название которой происходит от слова bastide[371], с конца XIV века служила укреплением городского периметра вокруг средневекового Парижа. С тех пор город вырос, вырос и район Сент-Антуан, городские стены сместились, и Бастилия оказалась в центре района. Мрачная цитадель долго служила просто каменной визитной карточкой древнего режима, но в конце XVII века, во времена правления Людовика XIV, ее перестроили. Бастилия стала prison d’état – государственной тюрьмой, где обвиняемых в совершении преступления могли содержать неограниченное время без предварительного суда по одному только lettre de cachet[372] – приговору, вынесенному королем, pour cause connue au roi[373], поскольку лишь король принимает решение о мере наказания. Не было официального приговора – нет и срока заточения. А для возбуждения королевского уголовного дела было достаточно, например, жалобы родственника, желавшего любой ценой избежать публичного скандала. Поэтому любой fils de famille[374], посмевший вести себя неподобающим образом, рисковал получить письмо (la lettre), скрепленное королевской печатью (le cachet), и в один миг оказаться в Бастилии. И только lettre d’abolition[375] открыл бы ему путь на волю.
Бастилия – не единственная тюрьма в Париже. В дни революции тюремное местечко нашлось бы для каждого. В тюрьме Бисетр, например, более трех тысяч преступников томились в нечеловеческих условиях в смирительных рубашках или в яме забытья глубиной 60 метров. Но у Бисетра хватало лиц: тюрьма, дом престарелых, приют для умалишенных, больница для эпилептиков, парализованных и больных венерическими заболеваниями, а в отдельном крыле размещалась тюрьма для малолетних преступников.
В
- Огненный скит - Юрий Любопытнов - Исторические приключения
- Книга о русском еврействе. 1917-1967 - Яков Григорьевич Фрумкин - История
- Жизнь в средневековой деревне - Фрэнсис Гис - Исторические приключения
- Форма времени: заметки об истории вещей - Джордж Кублер - История / Культурология
- Камень ацтеков - Елена Долгова - Исторические приключения
- Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру - История / О войне
- РАССКАЗЫ ОСВОБОДИТЕЛЯ - Виктор Суворов (Резун) - История
- Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин - Прочая документальная литература / История
- История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор) - История
- Рассекреченные страницы истории Второй мировой войны - Георгий Куманев - История