Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

в которых как с конвейера сходили истории о продажном духовенстве, разлагающемся дворянстве и жадных до денег Бурбонах. Бастилия – воплощение всего порочного, что только было, по мнению демонстрантов, в режиме, виновном в голоде французского народа. Пути назад не было. Бастилия должна была пасть.

Тем временем в нутро цитадели отправилась вторая делегация, которая должна была выяснить, куда же подевались их коллеги, все утро сидящие за столом переговоров с Лоне. Маркиз принял новую делегацию, заверяя: с их коллегами не случилось ничего плохого. Однако де Лоне с ходу отверг новое требование – отдать Бастилию в руки гражданского ополчения. Лейтенант Луи де Флю стал свидетелем язвительной беседы: «Директор ответил, что он не может взять и передать тюрьму в чужие руки и что он будет всеми силами сопротивляться захвату. Он уже отвел пушки и дал честное слово, что не будет стрелять из них до тех пор, пока не начнется штурм». По словам же Тюрио де ла Розьера, юриста, возглавлявшего вторую делегацию, «бранятся не столько маркизы, сколько офицеры, которые боятся, что их разжалуют, если они сдадут Бастилию».

Снаружи тем временем нарастало напряжение, и несколько демонстрантов начали колотить в деревянные ворота. С башен солдаты неумелыми жестами объясняли демонстрантам, что в случае штурма орудия все равно выстрелят. Толпа в ответ колотила в ворота еще сильнее. Тем временем нескольким демонстрантам удалось забраться на крышу соседнего парфюмерного магазина и спрыгнуть оттуда во внешний двор Бастилии. Открыв ворота, они топорами перерубили веревки первого подъемного моста. Тот с громким треском обрушился, задавив какого-то протестующего, чья революционная карьера закончилась, едва начавшись. Другой, тяжело раненный, свалился в ров. Толпа устремилась по мосту под звуки выстрелов и крики: «Bas les ponts!»[378] Кто выстрелил первым, понять удалось далеко не сразу. Сначала солдаты кричали демонстрантам с вышек, чтобы те держались на расстоянии, но потом все же прогремел пушечный залп.

Примерно в половине третьего пополудни в Бастилии разверзся настоящий ад. Маркизу де Лоне оставалось жить несколько часов.

«Опыт взятия Бастилии»

Жан-Батист Гумберт, часовщик родом из Лангра, небольшого городка к востоку от Дижона, в тот день вернулся с ночной смены: он патрулировал центр города. Около половины четвертого пополудни он подъехал к воротам Бастилии. У Гумберта даже был порох, но он не смог раздобыть пули в Доме инвалидов, а потому зарядил ружье только железными гвоздями, но это никак не помешало целеустремленному часовщику тут же окунуться в хаос, развернувшийся перед Бастилией.

Подъемный мост был уже опущен, но доступ во внутренний двор, где расположена тюрьма, по-прежнему перекрывала герса[379]. Гумберт бросился помогать демонстрантам направить на нее пушку, которую те притащили из Дома инвалидов. Чтобы перекрыть обзор артиллеристам на верхушках башен, осаждающие подтащили к герсе и подожгли две телеги с сеном. В течение следующих полутора часов в густом дыму безостановочно раздавалась стрельба. Потом прибыла третья делегация, на этот раз с представителями мэрии, отчаянно махавшими белыми носовыми платками солдатам и так же отчаянно пытавшимися остановить взаимный обстрел. Защитники Бастилии поняли их иначе, и делегация стала их новой мишенью, что, разумеется, подлило масла в огонь. В толпе бродили слухи, что маркиз де Лоне заманивает демонстрантов во внутренний двор, чтобы расстрелять их. Поплыл запах крови. Один из членов третьей делегации записал на следующий день в своем отчете о ходе штурма: «Наши проповеди и мольбы больше их [манифестантов] не останавливают. Им не нужна никакая делегация, они хотят лишь штурмовать Бастилию, и повсюду слышны крики, что они cette horrible prison, эту “ужасную тюрьму”, хотят сровнять с землей и казнить ее начальника».

Уже третья делегация подряд сдалась, убрала белые платки и отправилась домой. Четвертая оказалась немного лучше подготовлена: платки исчезли, с большим белым флагом и под громкий бой барабанов делегация объявила о своем прибытии. Громкое шествие произвело впечатление. Охранники пообещали убрать оружие, пока толпа отступает, но это не понравилось маркизу де Лоне: он всерьез испугался, что это ловушка, и снова приказал открыть огонь из орудий. Под оглушительный грохот пушек во внутреннем дворе погибли трое, пока делегация не пустилась поспешно в бега. И вот теперь около сотни взбунтовавшихся гвардейцев, по нескольку человек прибывающих на площадь перед Бастилией, навсегда лишили демонстрантов шанса. Время переговоров окончательно истекло.

Пушки, установленные демонстрантами перед тюрьмой, пока смогли нанести лишь незначительный ущерб толстым стенам Бастилии. К окончательному прорыву могло бы привести ядро, удачно направленное прямо в герсу, но для этого понадобилось бы оттаскивать горящие перед ней телеги с сеном. Это стоило жизни еще двоим, но, как только над головами осаждающих рассеялся дым, все уже было готово к тому, чтобы разнести герсу в щепки. Солдаты гарнизона, охранявшие вход, тем временем поняли, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, и, получив гарантию, что с их голов не упадет ни один волос, опустили второй подъемный мост. Большинство только на следующий день поймет, что они чудом избежали смерти. Действительно, незадолго до того, как опустят разводной мост, де Лоне напишет письмо с угрозой взорвать Бастилию: «У нас 20 тысяч фунтов пороха[380]. Мы взорвем этот гарнизон и все, что находится поблизости, если вы не согласитесь принять нашу капитуляцию». Лейтенант де Флю подтвердил впоследствии, что начальник тюрьмы, «видя, что не может дольше удерживать осаду […] хотел направить одну из пушек во дворе на склад с порохом, что, по всей вероятности, уничтожило бы часть квартала Сент-Антуан и все прилегающие дома».

Двум офицерам со штыками наготове удалось отговорить маркиза де Лоне от этого безумного плана. Тем временем сердце Лоне ушло в пятки, и он, к всеобщему изумлению, отдал приказ опустить третий и последний разводной мост. Руку солдата, открывшего последние ворота, тут же отрубил один из демонстрантов. Эту руку, если верить традиции, вечером пронесут по улицам Парижа вместе с ключом от ворот, который остался зажат между пальцами, как трофей.

Жан-Батист Гумберт, часовщик из Лангра, одним из первых ворвался в inner sanctum[381] страшной тюрьмы. Его слава не была долговечна – раненного в первых же стычках, его отнесли на центральную кухню Бастилии, где хирург уже был занят перевязками. Десятки штурмующих пострадали действительно тяжело, и вместе с убитыми их подвода за подводой везли на площадь Морг рядом с ратушей, пока кто-нибудь не придет их опознать. Штурму Бастилии предстояло унести сотни жизней.