Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

В учредительном акте массовики подчеркивали важность единения провинций и создания национальной армии, а также клялись в верности католической церкви и папе римскому. Были восстановлены старые привилегии провинций. Делегаты вдохновлялись Американской революцией при составлении первой бельгийской конституции, но нужно понимать, что в действительности идеология Американской революции и Бельгийской очень далеки друг от друга.

Действительно, на ранних этапах как Американской, так и Французской революций наблюдался консервативный уклон. Американские колонисты выступали против реформ Британской «прародины», а американские пасторы в преддверии революции были так же активны, как и священники из Южных Нидерландов. Во Франции же против налоговых реформ министров Тюрго и Калонна боролось в основном дворянство. Строго говоря, серьезных различий с повстанцами из Южных Нидерландов, которые выступали против модернизации и реформ императора Габсбурга, нет. Даже фонкисты, не говоря о массовиках, защищали права и свободы буржуазии и никогда не стремились к демократии и абсолютному равенству. В этом отношении позиция фонкистов схожа с позицией американских и французских революционеров.

Но власть в Соединенных Штатах Бельгии досталась не фонкистам, а массовикам, совершенно не стремившимся к переменам, обновлению или совершенствованию общества и уж тем более к устранению неравенства между тремя сословиями. Они хотели оставить все как есть: общество, разделенное на сословия, первым двум из которых принадлежит вся политическая власть.

Император Иосиф II в беседе с графом де Сегюром деликатно заметил, что, «похоже, безумие охватило все народы. Народ Брабанта, например, восстал, потому что я предложил им реформы, за которые ратует ваша [французская] нация». Брабантская революция – это первая Бельгийская революция, в ходе которой было действительно достигнуто национальное единство. Но если Американская и Французская революции боролись за отмену и изменение существующего строя, то революционно настроенные бельгийцы хотели вернуться к своему «старинному режиму».

6 февраля 1790 года император направил своему младшему брату Леопольду срочную просьбу прибыть в Вену как можно скорее. Иосиф II был чрезвычайно слаб и понимал, что обречен. В письме он приводил слова своих врачей, сетуя: «Видишь, в каком опасном положении я нахожусь, и вылечить меня невозможно, так что скоро я могу внезапно умереть». Когда Шарль-Жозеф де Линь навестил его в последний раз, император усмехнулся со смертного одра: «Это ваша страна добила меня. Потеря Гента обернулась для меня мучением, а потеря Брюсселя – смертью».

Император Иосиф II умер 20 февраля 1790 года. Когда канцлеру фон Кауницу сообщили о смерти Иосифа II, он ответил только: «Пришло время».

Иосифу II наследовал его брат Леопольд. Год спустя новый габсбургский император отправил в Южные Нидерланды отряд из 30 тысяч солдат, которые без особого труда взяли провинции под контроль. 10 декабря 1791 года Соединенные Штаты Бельгии вновь перешли под власть Австрии.

Острый меч

Пока в Европе нарастали политические волнения, Франция который год подряд страдала от непогоды. 13 июля 1788 года над королевством прошел сильный град. Граф Феликс д’Эсек, паж Людовика XVI, сообщал, что королевское владение Рамбуйе завалено упавшими деревьями и мертвыми животными, прибитыми огромными шарами града. Говорили даже, что в тот роковой день за несколько минут на французскую землю обрушилось около 400 тысяч тонн ледяной картечи. На глазах у жителей Франции более чем в тысяче деревень ураган уничтожил пахотные земли. За катастрофическим летом последовала ледяная зима: уже в ноябре Франция превратилась в протяженную ледяную равнину. Средняя температура упала до рекордных –24 градусов по Цельсию, а с приходом весны все до единой реки вышли из берегов. От запасов зерна не осталось даже воспоминаний.

Население лелеяло надежду, что урожай 1789 года исправит ситуацию, однако цены на хлеб – на который средний француз тратил половину дохода, – стали непосильными. Нового урожая не хватало, чтобы пополнить иссякшие запасы. Неккер пытался пополнить резервы за счет импорта зерна из Польши и Нидерландов, однако четыре тысячи мельниц в Париже и его окрестностях, непрерывно моловшие зерно, едва справлялись. Более того, пекарни продавали хлеб крайне низкого качества, черный, липкий и горький, вскоре получивший прозвище pain de chien[361], потому что им можно было кормить разве что собак. Весной 1789 года цены достигли рекордной отметки. Если за предыдущие четыре года цены на зерно выросли на 66 %, то за эти восемь прошедших месяцев они удвоились. По сути, средний парижанин тратил на хлеб до 90 % своего заработка. На оплату жилья не оставалось уже ни гроша. Хлеб стал настолько дефицитным, что даже дворяне, рассылая приглашения на ужин, просили гостей принести хлеб с собой.

В народе упорно ходили слухи о заговоре: якобы спекулянты наживались на ростовщических операциях, накапливая тонны хлеба и заключая pacte de famine – пакт о голоде, чтобы искусственно сократить предложение на рынке и удержать высокие цены. В то же время в сельской местности нищие шатались от одной фермы к другой, вызывая всеобщее беспокойство среди местных жителей. Франция двигалась к массовому голоду.

Голод, словно острый меч, в первую очередь поражал низшие слои населения. Сочетание турбулентности политического курса последних лет и плачевной ситуации смешало невероятно взрывоопасный коктейль. За 30 лет жизнь подорожала примерно на 62 %, а реальные заработки упали на четверть. Для низших слоев общества встал вопрос выживания.

Франция превратилась в пороховой погреб. В конце января 1789 года вспыхнули первые беспорядки: сначала в Ренне и Нанте, затем в северных Лилле, Камбре, Валансьене, Дюнкерке и Руане. Голодные жители грабили амбары близлежащих аббатств, совершали набеги на мельницы и пекарни. В восточном Безансоне жители взяли с боя право устанавливать цены на зерно, а в Экс-ан-Провансе, что на юге Франции, вынудили городской совет блокировать цены на хлеб. Париж, экономический центр Франции, последовал этому примеру. 28 апреля 1789 года в двух мануфактурах района Сент-Антуан распространился слух о грядущем снижении платы. Мгновенно вспыхнули беспорядки. Вызванные наспех гвардейцы открыли огонь по протестующим, в результате чего в стычках погибли 300 человек и более тысячи были ранены. Беспорядки, подобно пожару, распространились по всему королевству. За первые шесть месяцев 1789 года Францию сотрясло более 230 локальных восстаний. Австрийский посол Мерси-Аржанто 16 мая писал в Вену, что ситуация выходит из-под контроля: «Люди не хотят ничего слышать о короле, замки сжигают, подданные отказываются подчиняться, хаос повсюду, и если эти вспышки не удастся усмирить, они принесут огромное несчастье».

В начале июля 800 сельских рабочих собрались у бретонской деревни Фужер, вооружившись топорами и палками, остановили и разграбили загруженные зерном телеги. За деревней Фужер последовали города Санс и Амьен. Армия была бессильна, она попросту не успевала за развитием событий. Один из военачальников