Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

И послѣ всего этого вдругъ услышать, что м-ръ Фицъ-Маршалъ есть ни больше, ни меньше какъ актеръ, кочующій актеръ, проныра, пройдоха и чуть ли не мошенникъ, готовый отважиться на всякую низость! Силы небесныя! Что скажутъ Поркенгемы! Какъ станетъ торжествовать м-ръ Сидни Поркенгемъ, когда услышитъ, что ему, вдругъ, ни съ того, ни съ сего, предпочли такого грязнаго соперника! Какими глазами самъ онъ, почтенный мэръ города Ипсвича, будетъ смотрѣть на старика Поркенгема, когда встрѣтится съ нимъ на скачкахъ или на выборахъ въ Палату? A если — отъ чего Боже сохрани! — вѣсть эта залетитъ въ чужіе края — что… что тогда!?

— Однакожъ, все это покамѣстъ голословное показаніе, — сказалъ м-ръ Нупкинсъ, послѣ продолжительной паузы, — М-ръ Фицъ-Маршалъ человѣкъ политическій, смѣю сказать, и y него множество враговъ: чѣмъ вы можете подтвердить и доказать истину такихъ ужасныхъ обвиненій?

— Поставьте меня съ нимъ на очную ставку, и больше я ничего не требую, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — сведите съ нимъ меня и моихъ друзей: вы увидите, что больше не нужно будетъ никакихъ доказательствъ.

— Это, кажется, легко устроить, — сказалъ м-ръ Нупкинсъ, — онъ придетъ сюда вечеромъ, и тогда все это можно будетъ обдѣлать безъ огласки… вы понимаете, что я принимаю въ уваженіе вѣтренность и, конечно, раскаяніе молодого человѣка. Впрочемъ, не мѣшаетъ напередъ посовѣтоваться съ моей женой: умъ хорошъ, два лучше. Во всякомъ случаѣ, м-ръ Пикквикъ, мы должны сперва покончить ваше дѣло, чтобы, понимаете, не было никакихъ задержекъ. Не угодно ли вамъ пожаловать въ эту комнату?

И они опять вошли въ судейскую.

— Груммеръ, — сказалъ судья страшнѣйшимъ голосомъ.

— Чего изволите, сэръ? — отвѣчалъ Груммеръ, улыбаясь весьма некстати.

— Чему-жъ вы смѣетесь, сэръ? — строго сказалъ судья. — Смотрите! вы забываете свои обязанности, сэръ, и ведете себя, какъ безсмысленный мальчишка. Точно ли справедливы всѣ тѣ показанія, которыя вы дали, сэръ? Берегитесь, Груммеръ!

— Сэръ, — пробормоталъ несчастный Груммеръ, — я… я…

— Что? Вы путаетесь, сэръ? М-ръ Джинксъ, — замѣчаете вы, какъ онъ путается?

— Замѣчаю, сэръ.

— Повторите свое показаніе, Груммеръ; только предваряю васъ, держите ухо востро. М-ръ Джинксъ, потрудитесь записывать его слова.

Несчастный Груммеръ, окончательно сбитый съ толку инквизиторскимъ взглядомъ судьи и насмѣшливой улыбкой Джинкса, запутался минуты въ двѣ или три въ такомъ лабиринтѣ противорѣчій, что м-ръ Нупкинсъ объявилъ ему наотрѣзъ и разъ навсегда, что онъ не вѣритъ ему ни въ одномъ словѣ. Такимъ образомъ штрафъ былъ отмѣненъ, и поручительство за пикквикистовъ оказалось совершенно неумѣстнымъ. М-рь Груммеръ, какъ и слѣдуетъ, получилъ строжайшій выговоръ, и пикквикисты, всѣ до одного, признаны невинными въ самомъ высшемъ юридическомъ смыслѣ. Разительный примѣръ непостоянства человѣческаго счастья.

М-съ Нупкинсъ была величественная дама въ голубомъ газовомъ тюрбанѣ и свѣтло-сѣромъ парикѣ. Миссъ Нупкинсъ получила въ наслѣдство отъ своей маменьки всю ея гордость, за исключеніеиъ тюрбана, и всѣ ея капризы, кромѣ парика. Какъ скоро между матушкой и дочкой возникали жаркіе споры относительно разныхъ неудобствъ домашней жизни, вся тяжесть ихъ размолвки обыкновенно падала на плечи господина мэра. На этомъ основаніи, когда м-ръ Нупкинсъ отыскалъ свою супругу и сообщилъ ей интересныя подробности, представленныя президентомъ Пикквикскаго клуба, м-съ Нупкинсъ вдругъ припомнила, что она всегда ожидала какого-нибудь пассажа въ этомъ родѣ, что она никогда не сомнѣвалась въ злонамѣренности Фицъ-Маршала, что ее никто не хотѣлъ слушать, что она не понимаетъ, чѣмъ ее считаетъ м-ръ Нупкинсъ, и такъ далѣе, до безконечности, все въ одномъ и томъ же родѣ.

— Подумать только, что изъ меня сдѣлали такую дуру! — возопила прелестная миссъ Нупкинсъ, выжимая по слезинкѣ изъ каждаго глаза.

— Ты можешь благодарить за это своего папеньку, моя милая, — сказала м-съ Нупкинсъ. — Сколько разъ я просила, уговаривала, умоляла этого человѣка разспросить о фамильныхъ связяхъ капитана Фицъ-Маршала! Сколько разъ я заставляла его принять какія-нибудь рѣшительныя мѣры! О, Боже мой, да вѣдь этому никто и не повѣритъ — никто!

— Однакожъ, послушай, моя милая, — началъ м-ръ Нупкинсъ.

— Не говори мнѣ ничего, — сказала м-съ Нупкипсъ.

— Но вѣдь ты сама, душечка, признавалась открыто, что готова съ ума сойти отъ любезностей капитана Фицъ-Маршала. Ты безпрестанно приглашала его къ себѣ, мой другъ, и пользовалась всякимъ случаемъ, чтобы выставить на видъ капитана Фицъ-Маршала.

— Слышишь, Генріетта? — сказала м-съ Нупкинсъ, обращаясь къ своей дочкѣ съ видомъ оскорбленной добродѣтели. — Чему тутъ удивляться? Ему не въ первый разъ сваливать съ больной головы на здоровую. Я всегда это говорила.

И м-съ Нупкинсъ зарыдала горько и громко.

— Ахъ, папенька! — возгласила миссъ Нупкинсъ. И слезы дочери смѣшались съ рыданіями матери.

— Мало ему, что теперь, по его милости, мы дѣлаемся посмѣшищемъ всего свѣта! — восклицала м-съ Нупкинсъ. — Онъ меня же обвиняетъ, безсовѣстный!

— Какъ намъ теперь показываться въ обществахъ? — сказала миссъ Нупкинсъ.

— Какими глазами будемъ мы смотрѣть на Поркенгемовъ? — сказала м-съ Нупкинсъ.

— И на Григгсовъ, — добавила миссъ Нупкинсъ.

— И на Сломминтаукенсовъ, — дополнила м-съ Нупкинсъ. — Что-жъ въ этомъ толку, мой ангелъ? Отецъ твой знать ничего не хочетъ: для него хоть трава не рости.

Обѣ дамы зарыдали опять громко, сильно, дружно.

Слезы м-съ Нупкинсъ изливались обильнымъ и быстрымъ потокомъ и, повидимому, совсѣмъ затопили ея мыслительныя способности. Мало-по-малу, однакожъ, несчастная леди пришла въ себя и, получивъ способность размышлять, представила на разсмотрѣніе своему супругу проектъ относительно приглашенія на обѣдъ м-ра Пикквика съ его друзьями: они останутся до вечера, и, слѣдовательно, столкнутся съ капитаномъ Фицъ-Маршаломь. Послѣ продолжительныхъ совѣщаній, на семейномъ совѣтѣ состоялось рѣшеніе такого рода: убѣдившись въ справедливости показаній м-ра Пикквика, прогнать немедленно капитана со двора, стараясь, однакожъ, не дѣлать никакого шума, и потомъ извѣстить Поркенгемовъ, что м-ръ Фицъ-Маршаль, пользуясь огромнымъ вліяніемъ при дворѣ своей аристократической родни, получилъ мѣсто генералъ-губернатора на Сьерѣ-Леонѣ, на мысѣ Доброй Надежды, или на какомъ-нибудь изъ тѣхъ спасительныхъ для здоровья острововъ, откуда европейцы, очарованные, конечно, туземнымъ климатомъ, почти никогда не возвращаются назадъ въ свою отчизну.

Сильно возрадовалось сердце почтеннаго мэра, когда, наконецъ, его дочь и супруга осушили свои слезы: онъ не противорѣчилъ ни въ чемъ и безмолвно согласился на всѣ пункты. М-ръ Пикквикъ и его друзья, изгладивъ всѣ слѣды своего страннаго приключенія, оставшіеся на ихъ лицахъ и костюмѣ, были представлены дамамъ и получили приглашеніе обѣдать. M-ръ Самуэль Уэллеръ, удостоившійся весьма лестныхъ отзывовъ проницательнаго судьи, былъ порученъ радушной заботливости м-ра Моззеля, который и отправился съ нимъ въ нижніе апартаменты.

— Какъ ваше здоровье, сэръ? — сказалъ м-ръ Моззель, провожая м-ра Уэллера на кухню.

— Здравствую, какъ видите, покорно васъ благодарю, — отвѣчалъ Самуэль, — никакихъ особыхъ перемѣнъ не произошло во мнѣ съ тѣхъ поръ, какъ я имѣлъ честь видѣть васъ за стуломъ вашего командира.

— Прошу извинить, сэръ, что я въ ту пору не обратилъ на васъ вниманія, — сказалъ м-ръ Моззель, — мы еще не были отрекомендованы другъ другу. Господинъ мой, кажется, васъ очень полюбилъ, м-ръ Уэллеръ.

— Не мудрено. Онъ славный малый.

— Вы находите?

— Это всякій видитъ. Какой онъ весельчакъ!

— И мастеръ говорить, я вамъ скажу, — добавилъ м-ръ Моззель, — слова y него, что называется, бьютъ ключомъ изъ горла.

— Фонтаномъ бьютъ и брызгами летятъ на воздухъ, такъ что не поймаешь въ нихъ ни одной мысли, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ.

— Въ этомъ-то и штука — говорить такъ, чтобы никто ничего не понималъ, — дополнилъ м-ръ Моззель. — Послѣдняя ступень, м-ръ Уэллеръ, не оступитесь. Не угодно ли помыть руки, прежде чѣмъ я представлю васъ нашимъ леди? Вотъ здѣсь за дверью рукомойникъ и чистое полотенце къ вашимъ услугамъ.

— Всполоснуться не мѣшаетъ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, натирая желтымъ мыломъ свое лицо.- A y васъ много леди?

— На кухнѣ только двѣ,- сказалъ м-ръ Моззель, — горничная и кухарка. Для черной работы мы держимъ судомойку да мальчишку: они обѣдаютъ въ прачешной.

— Такъ вы ихъ не допускаете къ своему столу?

— Нѣтъ, сэръ. Сначала, правда, какъ они пришли, мы попытались пообѣдать съ ними раза два или три, да только не было никакой возможности сидѣть вмѣстѣ съ ними. У судомойки престрашныя манеры и никакого воспитанія, a мальчишка сопитъ, какъ надорванная лошадь.