Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— A другіе остались тамъ? — спросилъ м-ръ Груммеръ.

— Всѣ за дверью, — отвѣчалъ Доббли.

— Примите команду и ведите ихъ сюда, — сказалъ м-ръ Груммеръ.

И не дальше, какъ черезъ минуту въ комнату вошло полдюжины молодцовъ съ коротенькими жезлами, завершенными мѣдной короной, эмблемой королевскаго правосудія. Немедленно всѣ они приняли грозную позицію и, по данному знаку, обратили свои жезлы на господъ Пикквика и Топмана.

Ученый мужъ и вѣрные его ученики быстро вскочили съ своихъ мѣстъ!

— Что значитъ это вторженіе въ мою квартиру? — спросилъ м-ръ Пикквикъ. — Развѣ вы не знаете, что домъ англичанина неприкосновененъ.

— Кто велѣлъ арестовать меня? — сказалъ м-ръ Топманъ.

— Что вамъ здѣсь надобно? — сказалъ м-ръ Снодграсъ.

М-ръ Винкель не сказалъ ничего, но устремилъ на Груммера такой огненный взоръ, который могъ бы просверлить его насквозь, если бы въ грудь этого человѣка могло зарониться какое-нибудь чувство; но м-ръ Груммеръ остался непоколебимымъ, какъ гранитъ.

Ожидая сильнаго сопротивленія, исполнители закона засучили рукава своихъ сюртуковъ, подняли ихъ кверху и обнаружили полную готовность приступить къ сильнымъ мѣрамъ. Такая демонстрація не ускользнула отъ очей ученаго мужа, и онъ быстро сообразилъ, что всякій гражданинъ, руководимый внушеніями совѣсти и чести, обязанъ во всѣхъ случаяхъ повиноваться законнымъ властямъ. На этомъ основаніи м-ръ Пикквикъ, шепнувъ пару словъ на ухо м-ру Топману, изъявилъ немедленно свое согласіе идти по доброй волѣ въ домъ городского мэра, замѣтивъ предварительно, что въ скоромъ времени, по прибытіи въ Лондонъ, онъ призоветъ на помощь высшую юридическую власть и начнетъ процессъ противъ тѣхъ, кто осмѣлился оскорбить въ лицѣ его права свободнаго англійскаго гражданина. Всеобщій хохотъ исполнителей закона послужилъ дружнымъ и единодушнымъ отвѣтомъ на рѣчь ученаго мужа. Одинъ только Груммеръ сохранилъ спокойствіе, приличное его сану.

Но лишь только м-ръ Пикквикъ изъявилъ готовность покориться законамъ своего отечества, вдругъ возникло затрудненіе, котораго сначала никакъ нельзя было предвидѣть. Уже передъ самою дверью комнаты пикквикистовъ сформировалось цѣлое полчище трактирныхъ слугъ, мальчишекъ и служанокъ, сбѣжавшихся смотрѣть на веселый спектакль въ стѣнахъ "Большого бѣлаго коня". Не оказывалось ни малѣйшаго сомнѣнія, что полчище превратится въ необозримый легіонъ, какъ скоро процессія переступитъ за порогъ этого жилища. Принимая въ соображеніе такое обстоятельство, м-ръ Пикквикъ, при всемъ уваженіи къ британской юриспруденціи, отказался наотрѣзъ выступить подъ карауломъ на улицу въ качествѣ преступника, окруженнаго полицейской стражей. М-ръ Груммеръ въ свою очередь никакъ не соглашался идти въ сторонѣ, по другую сторону улицы, разсчитывая весьма основательно, что арестанты могутъ ускользнуть и исчезнуть въ толпѣ народа. Было бы, конечно, весьма удобно отправиться къ жилищу мэра въ почтовой каретѣ; но ни Топманъ, ни м-ръ Пикквикъ не соглашались платить за издержки. Поднялся жаркій споръ, продолжавшійся около получаса. Неизвѣстно, чѣмъ бы кончилась эта весьма непріятная тревога, если бы къ счастью не припомнили, что въ конюшнѣ этой гостиницы стояла безъ всякаго употребленія какая-то колымага, сооруженная первоначально для одного джентльмена, страдавшаго подагрой. Рѣшено было, что м-ръ Пикквикъ и м-ръ Топманъ могутъ съ большимъ комфортомъ помѣститься въ колымагѣ, которую немедленно и принесли въ корридоръ. Отыскали четырехъ носильщиковъ, согласившихся поднять на свои плечи этотъ походный экипажъ, и когда, наконецъ, м-ръ Пикквикъ и м-ръ Топманъ, прикрытые съ обѣихъ сторонъ огромной кожей, заняли въ немъ свои мѣста, процессія въ стройномъ порядкѣ двинулась съ мѣста. Полицейская стража, какъ и слѣдуетъ, окружила кузовъ колымаги; Груммеръ и Доббли съ тріумфомъ пошли впереди; м-ръ Снодграсъ и м-ръ Винкель, подъ руку другъ съ другомъ, пошли сзади. Аріергардъ, какъ и слѣдуетъ, замкнули праздные зѣваки города Ипсвича.

Городскіе магазинщики и лавочники съ ихъ приказчиками и сидѣльцами, оставляя свой обычный постъ, спѣшили любоваться на этотъ спектакль. Сильная рука мэра тяготѣла надъ двумя головорѣзами изъ столицы; почтенный мэръ готовился самъ допрашивать и судить ихъ самолично, и вотъ несутъ ихъ въ позорной колымагѣ, окруженной муниципальной стражей; какой небывалый случай! Само собою разумѣется, никто не понималъ, да и не мотъ понять, въ чемъ провинились пикквикисты; но тѣмъ не менѣе всякій спѣшилъ добрымъ и радушнымъ словомъ привѣтствовать м-ра Груммера, главнаго начальника и предводителя этой кавалькады, выступавшаго впереди со своимъ жезломъ. Громко кричали мальчишки, выбѣгавшіе со всѣхъ сторонъ, и процессія подвигалась по главной улицѣ Ипсвича.

Въ это самое время м-ръ Уэллеръ, щеголявшій въ своей утренней курткѣ съ черными коленкоровыми рукавами, возвращался домой послѣ безуспѣшнаго обозрѣнія таинственнаго дома съ зеленой калиткой. Онъ шелъ задумчиво и молча, опустивъ руки въ свои глубокіе карманы; но вдругъ, поднявъ глаза, онъ увидѣлъ густую толпу, окружившую какой-то странный предметъ. Всматриваясь ближе и ближе, онъ успѣлъ разглядѣть фигуру колымаги, которую онъ прежде замѣтилъ въ трактирной конюшнѣ, желая прогнать свою хандру, м-ръ Уэллеръ немедленно вмѣшался и самъ въ толпу народа и началъ, для собственнаго удовольствія, кричать изо всей силы.

М-ръ Груммеръ выступалъ торжественнымъ шагомъ, м-ръ Доббли выплывалъ величаво и гордо, колымага, колыхаясь въ воздухѣ, продолжала подвигаться впередъ, охраняемая муниципальной стражей; Самуэль Уэллеръ продолжалъ надрывать свою грудь и горло, обнаруживая всѣ признаки буйнаго разгула, какъ вдругъ его взоръ внезапно упалъ на господъ Винкеля и Снодграса.

— Что здѣсь за потѣха, господа? — вскричалъ м-ръ Уэллеръ. — Какихъ это чучелъ запрятали въ этотъ курятникъ?

Оба джентльмена отвѣчали въ одинъ голосъ, но слова ихъ потерялись въ общей суматохѣ.

— Кого это несутъ, господа? — проревѣлъ опять Самуэль Уэллеръ.

Еще разъ произнесенъ былъ единогласный отвѣтъ, и хотя слова ихъ потерялись въ воздушномъ пространствѣ, но м-ръ Уэллеръ угадалъ по движенію губъ, что пикквикисты произнесли магическое имя своего вождя.

Этого было довольно. Въ одно мгновеніе ока, м-ръ Уэллеръ пробился черезъ толпу, остановилъ носильщиковъ и схватилъ за рукавъ м-ра Груммера.

— Пару словъ, старичина, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — кого вздумали вы посадить въ этотъ курятникъ?

— Прочь, прочь! — забасилъ м-ръ Груммеръ, остановленный на всемъ ходу въ такую минуту, когда его слава достигла, повидимому, самыхъ высшихъ предѣловъ.

— Прогоните этого сорванца, — сказалъ м-ръ Доббли, обращаясь къ толпѣ.

— Я вамъ очень благодаренъ, старики, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, — и увѣренъ, что вы желаете мнѣ всякаго добра; но я не отвяжусь отъ васъ ни за какія блага, если вы не отдадите мнѣ отчета: кого, зачѣмъ и за что угораздились вы посадить въ этотъ кузовъ? — Здравствуйте, сэръ.

Привѣтствіе относилось къ м-ру Пикквику, который, просунувъ голову изъ своей сидѣйки, любовался, повидимому, удальствомъ своего слуги. М-ръ Груммеръ, между тѣмъ, проникнутый величайшимъ негодованіемъ, неистово принялся размахивать своимъ жезломъ передъ самымъ носомъ Самуэля.

Въ эту же самую минуту м-ръ Винкель, не говоря дурного слова, заушилъ какого-то зѣваку, стоявшаго подлѣ него. Дѣло приняло было весьма жаркій оборотъ, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что могла бы произойти свалка даже между гражданами Ипсвича, какъ вдругъ м-ръ Снодграсъ, сохранявшій во все это время невозмутимое спокойствіе духа, добровольно отдалъ себя подъ арестъ. Его примѣру немедленно послѣдовалъ и м-ръ Винкель, начинавшій понимать опрометчивость своихъ поступковъ. Самуэль Уэллеръ, показавшій еще нѣсколько побѣдоносныхъ опытовъ своего мужества и силы, долженъ былъ уступить большинству своихъ непріятелей и отдаться въ плѣнъ. Такимъ образомъ, къ общему удовольствію, прибавилось еще три новыхъ арестанта, и процессія двинулась опять въ стройномъ порядкѣ.

Въ продолженіе этой суматохи, негодованіе м-ра Пикквика возросло до самыхъ крайнихъ предѣловъ. Прикрытый толстой кожей сверху и сбоку, онъ могъ только видѣть энергическія движенія своего слуги и еще не зналъ, какой опасности подвергались его друзья. Наконецъ, при содѣйствіи м-ра Топмана, онъ сбросилъ кожу, и, вытянувшись во весь ростъ, обозрѣлъ изумленными глазами весь ходъ дѣла съ его несчастными послѣдствіями для своихъ учениковъ. Огонь благороднаго гнѣва въ его груди разгорѣлся въ яркое пламя. Опираясь одной рукою на плечо м-ра Топмана и дѣлая другою выразительные жесты, ученый мужъ принялся импровизировать великолѣпную рѣчь, обращаясь къ гражданамъ Ипсвича, съ такою легкомысленностью извращавшимъ истинный смыслъ великобританскаго права.