Викинги - Франс Бенгстон

Каждому хотелось побольше узнать о постигшем его несчастье, так как они знали уже то, что удалось узнать Орму во время путешествия из Кивика. Олоф Синица отослал своих людей домой с купленной со­лью, оставив в Гренинге только двоих. Он сказал Йиве, что ему хотелось бы, если можно, остаться до тех пор, пока они не узнают побольше про тайну Аре, потому что он чувствует, что это может быть что-то важное. Йива была рада позволить ему остаться, потому что он ей нравился и она всегда радовалась, когда он их навещал. Кроме этого, она замечала, что его взгляд стал часто задерживаться на Людмиле, которая уже была вполне созревшей женщиной пятнадцати лет и становилась с каждым днем все красивее.

— Очень хорошо, что ты остаешься,— сказал Орм,— потому что без твоей помощи мы никогда ничего не узнаем от Аре. Ты здесь единственный, кто знает Миклагард и людей, живущих там.

Но несмотря на все их и священника усилия, а также усилия женщин, они мало что могли понять в истории Аре. Единственным несомненным новым фак­том, который они узнали, было то, что с ним сделали На реке Днепр, в стране патцинаков, недалеко от большого волока через пороги. Но больше этого им ничего узнать не удалось, а Олофу Синице трудно было представить, что там делали византийцы.

И тут Орм придумал план, который мог им помочь. Аре был умелым в использовании рун, поэтому Орм Попросил Раппа сделать доску, белую и ровную, для того, чтобы Аре мог писать на ней углем своей остав­шейся рукой. Аре охотно взялся за это и упорно трудился в течение долгого времени. Но левой рукой писать ему было тяжело, и в своей слепоте, он смеши­вал свои руны одну с другой, так что никто не мог понять, что он хочет сказать. В конце концов он рассердился, выбросил доску и уголек, и больше не стал пытаться.

Наконец Рапп и священник придумали лучший способ. Однажды, когда они сидели и скребли в затыл­ках, размышляя над этим делом, Рапп вырубил корот­кий деревянный брусок, выгладил и отполировал его и вырезал на его поверхности шестнадцать рун, боль­ших и четких, разделенных между собой глубокими выемками. Они вложили доску в руку Аре и попроси­ли ощупать ее, и когда он понял их намерения, было видно, что у него на душе полегчало. Ведь сейчас он мог касаться к букве за буквой, чтобы обозначать слова, которые хотел сказать, а отец Виллибальд си­дел рядом с ним со шкурой и ручкой и записывал слова, по мере того как Аре передавал их. Поначалу работа шла медленно и трудно, но потом Аре выучил расположение каждой буквы, и все были полны радос­ти и ожидания, когда на шкуре стали появляться разумные предложения. Каждый вечер священник зачитывал им то, что ему удавалось записать за день. Они жадно слушали, и через три недели была запи­сана вся история. Но первую часть ее, в которой говорилось, где спрятаны сокровища, он читал только Орму.

Глава 3. История Болгарского золота

Я — несчастнейший из людей, потому что у меня отняли мои глаза, язык, правую руку и сына; которого убил казначей императора. Но я могу назвать себя также и самым богатым, потому что я знаю, где спря­тано Болгарское золото. Я скажу вам, где оно лежит, чтобы мне не умереть с этой тайной в груди, а ты, священник, передай это моему брату, но больше ни­кому. Он потом сам решит, хочет ли он, чтобы об этом узнали другие.

На реке Днепр, там где великий волок пролегает рядом с порогами, сразу же под третьим порогом, если идти с юга, на правом берегу между могильным хол­мом патцинаков и маленькой скалой на реке, на кото­рой растут три розовых куста, под водой, в узеньком проходе в скале, сокрытое под большими камнями, где поверхность скалы выступает — там лежит Болгарское золото, и одному мне известно это место. Столько золота, сколько могут унести два сильных человека, лежит там под водой в четырех маленьких сундучках, опечатанных императорской печатью, а также и серебро в пяти мешках из шкур, и мешки эти тяжелые. Эти сокровища принадлежали болгарам, которые украли их у многих богатых людей. Потом они стали принадлежать императору, а у него их украл его казначей, Теофилус Лакенодрако. Затем они стали моими, и я спрятал их там, где они лежат сейчас. Я расскажу тебе, как все это произошло. Когда я впер­вые попал в Миклагард, то поступил в императорскую охрану, как многие норманны делали до меня. Там служило много шведов, датчан, норвежцев, а также из Исландии, которая находится далеко в Западном море. Работа хорошая, оплата тоже, хотя я прибыл слишком поздно, чтобы участвовать в разграблении дворца, когда умер император Иоанн Зимиспес, а грабеж был хороший, о нем еще и сейчас часто вспоминают те, кто принимал в нем участие. Там существует древний обычай, согласно которому, когда умирает император, его телохранителям позволяется грабить дворец. Я многое могу рассказать тебе, священник, но буду го­ворить только о том, что необходимо знать, потому что это тыканье в доску утомляет меня. Я долго служил телохранителем, стал христианином и женился. Жену звали Карбоносина, что означает «с бровями, черны­ми, как уголь», и она была из хорошей семьи, согласно византийским понятиям, поскольку ее отец был бра­том жены второго гардеробщика трех королевских принцесс.

Ты должен знать, что в Миклагарде вместе с им­ператором Василием, у которого нет детей, правит также Константин, его брат, которого тоже называют императором. Но истинный император — Василий. Это он правит страной, подавляет мятежи и каждый год воюет с болгарами и арабами, а Константин, его брат, сидит во дворце и играет со своим казначеем, придворными и евнухами, которые толпятся вокруг него. Когда кто-нибудь из них говорит ему, что он так же хорош, как и его брат, даже лучше, он бьет того, кто говорит, своей маленькой черной палкой с золотым орлом на ней, но удар этот всегда несильный, а гово­ривший впоследствии всегда получает богатые дары. Он — жестокий человек, когда не в настроении, еще хуже — когда он пьян.

Именно он является отцом трех принцесс. Им внушается, что они самые великие на земле после самих императоров, поскольку они — единственные дети императорских кровей. Их зовут: Евдокия, ко­торая горбата и искалечена сифилисом и которую они скрывают, Зоя, одна из самых красивых женщин, которая охотно путалась с мужчинами с юных лет, и Феодора, слабая умом и набожная. Они не замужем, поскольку нет в мире человека, достойного стать их мужем, как говорят императоры, что постоянно рас­страивает Зою.

Мы, охрана, попеременно то ходили на войну с императором Василием, то оставались во дворце с Константином. Я многое помню и расскажу тебе, но рассказ продвигается медленно, и я сейчас расскажу о моем сыне.

Моя жена звала его Георгием и так и окрестила его. Я был в походе с императором, когда он родился. После своего возвращения я за это избил ее кнутом и дал ему имя Хальвдан, хорошее имя. Когда он подрос, то был известен под обоими именами. С ней и с другими он разговаривал на греческом языке, кото­рый там используют женщины и священники, но со мной он говорил на нашем языке, хотя его он выучил медленнее. Когда ему было семь лет, моя жена объ­елась мидиями и умерла, и я больше не женился потому что плохо жениться на иностранке. Женщины в Миклагарде неважные. Как только выходят замуж становятся легкомысленными и ленивыми, а рождения детей старят их и делают непослушными. Когда их мужья пытаются укротить их, они с воплями бросаются к священникам и епископам. Они не похожи на наших женщин, которые все понимают и энергично работают, и которых роды делают мудрее и красивее. Таково было мнение всех норманнов, служивших в охране. Многие из нас меняли жен каждый год и всеравно были недовольны.

Но сын был моей радостью. Он имел хорошую фигуру и быстрые ноги, был находчивым и веселым Ничего не боялся, даже меня. Он был таким, что женщины на улице оборачивались, чтобы посмотреть на него, еще когда он был маленький, и еще быстрее стали оборачиваться, когда он возмужал. В этом было его несчастье, но ничего поделать было нельзя. Сейчас он мертв, но редко я не думаю о нем. Все, о чем я мог думать — это о нем и о Болгарском золоте. Оно могло стать его, если бы все было хорошо.

Когда умерла жена, сын проводил много времени с ее родичами, гардеробщиком Симбатиосом и его женой. Они были старые и бездетные, потому что гардеробщик, как и положено работающему в женских покоях, был евнухом. Однако он был женат, как это часто делают евнухи в Византии. Он и его жена побили Хальвдана, хотя и называли его Георгием, и когда я уходил с императором, они заботились о нем. Однажды я возвратился из похода и увидел, что старик плачет от радости. Он рассказал мне, что мой сын стал для принцесс товарищем по играм, особенно дляЗои, что они с Зоей уже подрались, выявив, что одинаково сильны, хотя она была на два года старше его. Хотя они и подрались, но Зоя сказала, что пред­почитает его в качестве товарища племяннице митро­полита Льва, которая падает на колени и ревет, когда кто-нибудь рвет ее одежду, и сыну камергера Никефоро, у которого заячья губа. Сама императрица Елена, сказал он, погладила мальчика по голове, назвала его волчонком и сказала ему, чтобы он не таскал за волосы Ее Императорское Высочество Зою, когда та обижает его. Посмотрев на императрицу, мальчик спросил, когда можно таскать. При этих словах импе­ратрица громко рассмеялась, что, сказал старик, было самым счастливым моментом в его жизни.