Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Владимир Джунковский

Я все же не унялся и настойчиво стал просить огласить журнал боевых действий за 9 и 10 марта, в чем получил наконец поддержку генерала Ярона. Тогда начальник штаба 5-го корпуса Вальтер, которому очевидно стало стыдно за своего генерала и видя, что я не отстану все равно, сказал, что атака 10-й дивизии имела место действительно. Балуев побагровел, все переглянулись между собой, почувствовалась неловкость. Чтобы выйти из положения, Балуев вскочил, ударил кулаком по столу и, обратясь ко мне сказал: «Я вижу, что Вы стремитесь доказать, что я придираюсь и пристрастно отношусь к действиям 3-го Сибирского корпуса?» Я ответил совершенно хладнокровно: «Этого я, Ваше высокопревосходительство, не сказал, но я стою за то, чтобы все действия всех частей были одинаково разобраны, а я вот второй день слышу только одни нападки на 3-й Сибирский корпус, представителем коего я являюсь, во всех неудачах оказывается виновным он один и даже такие боевые действия, как занятие длинного леса, за каковое 8-я дивизия получила особую благодарность командующего армией, были тоже осуждены. Себя лично я не защищаю, это был мой первый опыт, быть может, я наделал по неопытности много ошибок и готов выслушать любое осуждение моих действий, но выслушивать хладнокровно огульные обвинения всего корпуса я не могу и прошу извинения, если я по горячности, может быть, и сказал что лишнее».

«Вас никто и не обвиняет, Ваши действия критики не заслуживают», – сказал Балуев, и инцидент был исчерпан.

Вся эта полемика шла между мной и Балуевым без всякого участия остальных членов комиссии, но я чувствовал, что все они были на моей стороне, но боялись выступить, большинство было в зависимости от Балуева.

После небольшого антракта заседание возобновилось, разбирался самый больной вопрос – прорыв линии 30-го полка в ночь с 13 на 14 марта. Балуев держал себя совсем иначе, никаких инсинуаций и нападок на 3-й Сибирский корпус уже не было, прения вели беспристрастно, было прочитано донесение командира 3-го Сибирского корпуса, на имя командующего армией, составленное по моему донесению, все спокойно выслушали, было высказано сожаление, что 26-й и 32-й полки при атаке «Фердинандова Носа» не были объединены под общим командованием и войска не были своевременно снабжены средствами для уничтожения проволочных заграждений.

По окончании заседания состоялся обед, все вошло в колею, страсти улеглись и мы расстались без всяких инцидентов, я вернулся к себе в Сивцы. Это был страстной четверг. Вернувшись к себе, читал в своей халупе «Двенадцать Евангелий» всему своему штату и семье крестьянина избы, в которой я жил.

На другой день в пятницу было последнее заседание комиссии, началось в 9 часов утра и в 2 окончилось, прошло оно мирно, разбирались действия других корпусов, так что меня не затрагивали. В 2 часа дня сейчас после заседания мы все пошли в местную церковь на вынос плащаницы. Было очень приятно, что удалось в этот день побывать в церкви, народу было мало, но служба была скромная, но чинная, служили очень трогательно и хорошо. По окончании службы обедал у Балуева, после чего простился с ним и просил его извинить меня за некоторые резкости на заседаниях. Со своей стороны он тоже просил извинить и его, мы расстались дружески.

Полтора года спустя, уже после переворота, когда он назначен был главнокомандующим фронтом, заменив Эверта, он проявил относительно меня много благородства. Когда открылась вакансия командира 3-го Сибирского корпуса – того самого, из-за которого у меня вышла с ним перепалка, то выбор его пал на меня и он вошел с представлением о назначении меня, дав обо мне выдающуюся аттестацию.

В то время Верховным главнокомандующим был Керенский[378], который не согласился на мое назначение. Балуев проявил тогда большое гражданское мужество, послав телеграмму начальнику штаба Верховного главнокомандующего, что если его представление не будет утверждено, то он просит освободить его от обязанностей главнокомандующего. Я был назначен, и Балуев ко мне относился все время совершенно исключительно.

Отъезд мой к дивизии

Итак, простившись с Балуевым, я сел на лошадь и верхом в сопровождении двух казаков выехал в Вилейку, где я должен был получить сведение о местонахождении штаба дивизии. В этот день с утра лил дождь, была ужасающая погода, так что я промок насквозь. Дорога была убийственная, были места, где верхом с трудом можно было проехать.

Около 8 вечера приехал я в Вилейку прямо в Иверский госпиталь, где меня встретили с распростертыми объятиями, отвели чудную комнату, всячески ухаживали за мной. Я почувствовал такое наслаждение, очутившись после месячного скитания в приличной обстановке. Ночью отправился в местную церковь на погребение Христа. В субботу утром получил депешу о месте стоянки штаба дивизии, тотчас отправил туда свой обоз, сам же остался обедать у милых радушных сестер и врачей и выехал только в 4 часа в Высоковщизну – в знакомое место. Погода была хорошая, переход в 30 верст я сделал легко я незаметно, приехал в 8 часов вечера, застал полный разгар по приготовлению к празднику Святой Пасхи. В штабе дивизии меня радостно встретили, начальник дивизии мрачный Редько и тот не знал как выразить свою радость. Я почувствовал себя в родной семье, было удивительно приятно. А к тому я встретил и друзей своих, привезших подарки моей дивизии – Апарина[379] с Катей и Гришей Неклюдовыми[380].

Приехал я страшно усталый, взял ванну, чтобы немного освежиться, разобрал привезенные мне вещи из Петрограда от моей сестры и только-только успел я все это сделать, как надо было идти к заутрене. Церковь была устроена в огромном сарае стараниями сапер, внутри и снаружи они очень красиво разукрасили, провели электричество, устроили снаружи иллюминацию, а на верху крыши над входом водрузили большой крест из электрических лампочек, который эффектно сиял на темном небосклоне. Все это зажглось, когда крестный ход, обойдя вокруг сарая, остановился у главного входа и духовенство и певчие запели «Христос Воскресе». Только служба не отличалась большой торжественностью, хотя служили по-монастырски, заутреня окончилась в 2 часа, а обедня в 3 ½ часа утра, пели довольно плохо, не успели подготовить хора. Я от усталости не выдержал и должен был уйти среди службы. Придя к себя, я сел на стул и моментально уснул, проснулся, когда пришел священник святить куличи и пасхи. После обедни у нас было разговенье, присутствовали сестры Гродненского отряда, вернувшегося к нам в дивизию, было очень оживленно, но я от усталости почти не мог принимать участия в этом явлении. Разошлись около 5 часов, я проспал как убитый до 11 часов. Когда я проснулся, мне доложили, что приехали Матвеевы[381]. Они привезли два вагона подарков, приехали они на ст. Кривичи и, узнав, что мы из того района ушли, направились в Молодечно, где просидели всю пасхальную ночь на перроне станции, к утру раздобыли телегу и притащились к нам. Я очень рад был их опять увидеть, подарков моим стрелкам они привезли еще больше, чем в прошлый раз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});