Шрамы и песни (ЛП) - Кристина Золендз

Ноздри Леа раздулись. Меня это чертовски напугало, поэтому даже представить не могу, насколько стало страшно Коннеру. Она перевела каменный взгляд своих карих глаз на Коннера и оскалила зубы. Пресвятая мать Всех Злобных Девушек!

— Я предпочитаю проигнорировать твое ослиное заявление, потому что, как ни странно, мне нравится, когда ты запихиваешь свой БИИП в мой БИИП, вертишь им там и потом суешь свой другой БИИП в мой другой БИИП, даря мне самые лучшие долбанные БИИПЫ в жизни. — Сделав огромный вдох, она продолжила тыкать пальцем ему в плечо. — И я не пытаюсь изменить мир, Коннер! О, и к твоему сведению, этот сраный мир НЕ изменится как минимум до тех пор, пока... — А вот эту часть она направила мне, вместе с нахмуренным взглядом и закатав рукава: — Пока люди не начнут говорить ПРАВДУ!

— Правду, — прошептали одновременно Коннер, Такер и я, закивав головами, ожидая продолжения истерического припадка мудрости. Ни один из нас не хотел оказаться первым засмеявшимся и лишившимся яиц.

— Да, правду... — Леа спокойно откинулась на спинку стула и поправила свою одежду.  — Давайте признаем, что наш мир не изменится, пока все не станут честными... ах... реклама... тампонов... хм... где женщины лежат, свернувшись калачиком на своих кроватях, злобно попивая вино, и едят крекеры в зефире и шоколаде, в то время как перечеркивают физиономии чирлидершам в школьном ежедневнике.

Такер захохотал первым.

— Чем там он вертит в твоем биипе? — Так же он первым получил по башке, отчего раскололись уже все мы.

— Эй, Такер? — спросила Леа, начиная посмеиваться. — Знаешь, как выглядит удовлетворенная женщина?

— Нет... как? — спросил Такер.

— Да, я так и думала, что не знаешь, — ответила она, заходясь хохотом.

Такер засмеялся и пошевелил бровями.

— О, Леа. Все мы знаем, что находишь меня чрезвычайно привлекательным и хочешь, чтобы я биипнул твой биип.

— Такер, ты слышал выражение «радует глаз»? — сладко спросила Леа.

— Конечно да. — Такер подмигнул ей.

— Ну а мне ты «раздражаешь глаз», — засмеялась Леа. Она обняла плечо Коннера и подмигнула мне. — Вперед, уходим отсюда, подождем Грейс дома. Она на самом деле искала тебя, Шейн.

Мои мысли разбежались, и единственное, о чем я могу думать — скорее бы снова увидеть ее лицо. Я подскочил со стула, разливая стоящее на столе пиво, и засмеялся.

— Только если, пока мы будем ждать, мне не покажут ни один из его биипов, биипающих твой биип.

Глава 27

Когда мы вернулись в квартиру Леа, Грейс стояла на кухне возле открытого холодильника, а весь пол был завален пустыми бутылками из-под воды и десятком разбившихся яиц. У нее был бледно-зеленый и больной цвет лица; она даже не могла сосредоточить свой взгляд на нас.

— Грейс, ты в порядке? Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросила Леа.

Ее глаза с расширившимися зрачками отчаянно попытались сосредоточиться на мне.

— Я очень хочу пить, — пробормотала она. Казалось, ее колени вот-вот подогнутся, и я бросился к ней и приложил ладонь ко лбу. Она упала мне на руки; ее кожа пылала.

— Грейс, ты вся горишь. — Я взглянул на Леа. — Тащи аспирин и сок.

Я осторожно взял ее на руки, и клянусь, казалось, что я касался огня. Пока я нес ее по коридору, она пыталась обнять меня за шею, но, видимо, ей не хватало сил на это. Открыв дверь ее комнаты, я ахнул, меня всего затрясло от гнева. Хоть после пожара в ее комнате переклеили обои и покрасили стены, мебели там не было вообще, кроме огромного матраса, лежащего на голом полу. Ее ноутбук и гитара лежали у стены.

— Боже, Грейс, у тебя нет кровати? — спросил я, мягко опуская ее на матрас, и смахнул волосы с лица. Стоящая рядом Леа передала мне небольшой стакан с соком и таблетки аспирина. — Грейс, детка. Пожалуйста, открой глазки и прими аспирин, — прошептал я.

Она посмотрела на меня, еле приоткрыв, глаза и попыталась улыбнуться.

— Боже, как же он красив, он так похож на ангела, — пробормотала она. Потом проглотила таблетки и закрыла глаза. Меня прошиб холодный пот, и по спине прошел холодок. Я умоляюще посмотрел на Леа, но она только натянуто улыбнулась и вышла за дверь.

— Леа, погоди. Нельзя оставлять ее в этой одежде, она насквозь пропотела. Найди что-нибудь для сна. Я выйду, а ты переодень ее, — прошептал я

Я стоял в коридоре, пока Леа переодевала ее, и когда она сказала мне возвращаться, я был в шоке от того, во что ее одела Леа. Крошечный сексуальный топик и кружевные трусики-шортики. Пускай это остается на совести Леа. Я опустился на колени, натянул ей одеяло до самого подбородка и поцеловал ее пылающий лоб.

— Поспи немного, малышка, — прошептал я. А я посплю на диване, пока ей не станет лучше, а если за ночь жар не спадет, отвезу ее в больницу.

Она приоткрыла глаза и дотронулась до моего лица. Я прильнул к ее ладони, поклоняясь нежности ее кожи.

— Не уходи, Шейн. Останься со мной.

Навсегда, Грейс.

Я улыбнулся ей.

— Хорошо. — Быстро поднявшись, я стянул футболку и джинсы и забросил их в ее корзинку. Оставшись в одних боксерах, я залез к ней под одеяло и крепко обнял за талию, притягивая к себе. — С тобой все хорошо, ничего не болит? — спросил я, зарываясь носом ей в шею.

Она медленно пробормотала что-то неразборчивое, но я все равно понял, что:

— Просто останься со мной, Шейн. Дьявол сказал, что любит меня и придет за мной. Черт, надеюсь, я это не вслух сказала.

— Молчи и засыпай, Грейс, — мягко шепнул я и коснулся губами ее теплой шеи, чуть ниже ушка, и поцеловал.

Несколько часов она беспокойно металась и в какой-то момент, рано утром, проснулась от собственного крика вся в поту.

— Тише, — прошептал я, гладя ее по щеке. — Ты в безопасности, Грейс; я больше никому и никогда не позволю навредить тебе. — И нежно поцеловал ее в губы.

Весь следующий день она спала, даже не шевелясь, только хныкала и стонала. Я покидал ее, только чтобы заглянуть в ванную или перехватить сэндвичи у Леа. Все остальное время я держал Грейс в объятиях или пользовался ее компьютером для покупки кое-какой спальной мебели. Я постоянно держал ее iTunes включенным, погружая комнату в тихую и успокаивающую музыку из ее плейлистов.

На второй день, когда мы с ней лежали в обнимку, запутавшись в одеяле, когда ее ноги крепко обхватывали меня за бедра, она открыла глаза, с улыбкой на губах. Легкий свет лился сквозь занавески, я напевал песню Руфуса Уэйнрайта «Hallelujah» ей на ушко. Мои пальцы вырисовывали небольшие круги на ее обнаженной пояснице; они пропутешествовали по кружевной ткани шортиков, пока изнывающие кончики пальцев не встретились с неприкрытой кожей ягодиц.