Книга белой смерти - Чак Вендиг

*

В подсознании у Пита мелькнула мысль: «Если я сейчас обоссусь, насколько это будет плохо по десятибалльной шкале?» Определенно, как рок-звезде, ему была предоставлена роскошь вести себя как сумасшедшему. Но мочиться в штаны прилюдно (разумеется, в частном порядке в прошлом он так делал неоднократно, как и полагается закоренелому пьянице и наркоману) – пожалуй, это было уже слишком; однако сейчас он всерьез подумывал об этом.

О, естественно, Пит старался сохранить хорошую мину. У него не было выбора. Двигаясь зигзагами взад и вперед, приближаясь к стене солдат, – ну он должен был строить из себя плохиша, хозяина сцены. И не далее как пять минут назад это казалось так же просто, как раскладывать пасьянс. Но тогда Пит вроде как разогревал толпу. Сейчас же толпа была не просто разогрета – она пылала огнем. И напирала на него сзади, гоня на солдат.

На вооруженных солдат.

С большущими здоровенными винтовками.

Все клетки его тела вопили благим матом, требуя поджать хвост и бежать, точно так же как он убежал от всей своей предыдущей жизни, появившись здесь всего несколько часов назад.

Но Пит не мог. Только не сейчас. Какими будут для него последствия? Он полностью лишится доверия. Уважение поклонников окажется на помойке. Он перестанет быть рок-божеством. Перестанет быть Иисусом, накачанным виски. Он превратится в трагического Иуду.

«Стань Иудой! – предостерег его внутренний голос. – Беги, малодушный трус, беги!»

Однако Пит продолжал идти вперед. Притворяясь, будто у него какие-то высокие принципы, будто он ничего не боится, будто ему неведомо чувство самосохранения. Схватив гитару, Пит выдал припев одной из самых крутых и злых песен «Мерзкого пошляка» – «Мы никуда не уходим», которая, конечно, стала хитом, и Элвис написал ее в 1989 году, заявляя о том, что группа и не думает распадаться (после нескольких провальных сольных проектов), но, твою мать, она и сейчас звучала достаточно неплохо, как и подобает гимну протеста.

Пит прокричал слова громко и с чувством, и остальные подхватили их:

Мы никуда не уходим!

Наши ноги крепки,

Наши сердца чисты.

Мы никуда не уходим!

Это вы убирайтесь к черту!

А мы останемся здесь!

Конечно, главным тут было выразительно растягивать гласные, что Питу с его ирландским акцентом было совсем не трудно. А в остальном он старался сохранить хорошую мину и делал все возможное, чтобы не нассать в штаны. И чтобы не обосраться. И не облевать себя. Господи, неужели он начинал трезветь? Неужели действие бухла заканчивалось? Похоже на то. Блин, блин, блин!

«Мы никуда не уходим!» – думал Пит, продолжая петь. Это заклинание было обращено скорее к самому себе, а не к тем, кто шел следом за ним.

* * *

Осталось пятьдесят ярдов.

Шана уже могла разглядеть выражения лиц солдат. Одни, похоже, были перепуганы не меньше, чем она сама, – перепуганы и сбиты с толку, словно не понимали, что происходит и как они вообще очутились здесь. Другие были в ярости, готовые вступить в бой, жаждущие разобраться с этими больными лунатиками, – в их глазах Шана видела другой страх, страх перед тем, что Несси и остальные могут быть каким-то оружием или террористами; этот страх был порожден сознанием того, что каждый путник представляет собой бомбу, готовую взорваться, словно консервная банка, набитая порохом. Среди солдат были и те, кто смотрел мертвыми глазами, такими же мертвыми, как и у лунатиков, абсолютно пустыми, наполненными лишь чувством долга и готовностью убивать во имя одной только гордости тем, что они выполняют приказ.

Шане захотелось крикнуть им: «Возвращайтесь к себе домой! Вы здесь не нужны! Это не ваша война! Оставьте нас в покое!»

Но она промолчала. Только крепче стиснула руку Арава, продолжая идти вперед.

Сорок ярдов.

Тридцать.

Дейл Вейланд снова поднял мегафон, повторяя то же самое предупреждение:

– Я Дейл Вейланд из министерства внутренней безопасности Соединенных Штатов. Вы подлежите принудительной эвакуации. Пожалуйста, организованно отойдите от стада лунатиков, в противном случае вы будете удалены силой и привлечены к ответственности!

Идущий впереди Пит Корли лишь запел громче – направив гриф гитары на Вейланда, увлекая за собой пастухов, все ближе и ближе к солдатам.

Двадцать ярдов.

Десять.

И вот наконец линия разорвалась. Солдаты расступились в стороны, пропуская путников, слава богу, потому что в противном случае те начали бы взрываться, взрываться, взрываться…

И тем не менее военные настороженно провожали взглядами проходящих мимо лунатиков. Сердце Шаны подпрыгнуло к горлу и застряло там непрожеванным куском мяса. Достаточно одному солдату вскинуть винтовку, согнуть палец…

Арав отпустил ее руку.

«Нет, не надо!» – подумала Шана.

Но затем он достал что-то у нее из кармана и вложил ей в освободившуюся руку…

Это был ее телефон.

И камера.

– Делай то, что делала, – сказал Арав.

Шана так и поступила, словно все только что началось. Подняв телефон, она включила фотоаппарат и щелкнула Дейла Вейланда как раз в тот момент, когда он сказал:

– Ну хорошо, пусть будет так.

Он покрутил в воздухе пальцем, словно набрасывая лассо. Щелк.

Плотина прорвалась.

Солдаты двинулись вперед. Протягивая руки. Держа винтовки наготове. У многих в руках были белые пластиковые ленты. Шана догадалась, что это наручники – дешевые, простые в применении. «Они действительно собираются сделать это». У нее мелькнула мысль про оружие в рюкзачке. Револьвер.

Вместо этого Шана подняла свое другое оружие, свой фотоаппарат, и продолжила снимать.

* * *

Прицеп ЦКПЗ быстро остался позади ушедшего вперед стада путников. Увидеть происходящее в окно было невозможно, поэтому Бенджи и остальные вылезли из окон на крышу.

Вейланд спустил с цепи своих псов. Солдаты ринулись вперед, хватая пастухов, – кое-кто из пастухов отступал назад, используя путников как защиту и как препятствие. Наверное, большая глупость, которая будет смотреться по телевизору трусостью, но Бенджи понимал этих людей – солдатам был дан приказ не вступать в контакт с лунатиками. И им было известно то, что знали все остальные. Если препятствовать путникам идти вперед, они взорвутся. Поэтому солдаты с опаской обходили их стороной, что делало лунатиков эффективными щитами.

Однако другие пастухи оказывали сопротивление, вскинув головы, выкрикивая слова осуждения. Их вырывали из толпы, оттаскивали в сторону и быстро обрабатывали – связывали пластиковыми наручниками и оставляли на обочине.

В общем смятении Пит Корли ловко уклонялся от солдат, смещаясь влево и вправо, словно танцуя с ними; в руках гитара, его верная напарница. Он был похож на одержимого безумца, в его глазах петардами сверкал анархистский огонь.

Глядя на все это, Бенджи почувствовал, как у него внутри все оборвалось.

Печально переглянувшись с Сэди и Касси, он уставился на свой телефон, ожидая звонка. Ожидая, что Лоретта позвонит и скажет, что они снова в деле, что правление МВБ оказалось таким недолгим, что не заслуживает даже упоминания в сносках. Однако звонка не было.

«Я совершил огромную ошибку, спровоцировав все это», – подумал Бенджи. Он понимал, что