Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

очень близко, его лицо склонилось над нею, и Юлька вдруг увидела прямо у своего носа его большие серые, напряженно смотревшие глаза.

— Ой… здравствуйте… — нелепо выдохнула Юлька.

— Вы меня не ждали, верно? — сказал он, по-своему истолковав ее растерянность.

— Ждала! — чуть не вскричала Юлька, не зная, куда глаза девать.

Вадим внимательно посмотрел на нее. Потом достал из кармана сигареты и стал не спеша закуривать.

— Как вас зовут?

— Юля! Я же вам сказала! — ничуть не обиделась она.

«Черт ее знает… она ведь еще ребенок…» — озадаченно подумал Вадим, но вслух сказал с серьезным видом:

— Я провожу вас до дому. Вы позволите?

Юлька была разочарована, ей не хотелось вот так сразу и домой. Но потом она решила, что для первого дня этого будет, пожалуй, достаточно.

— Знаете что, я не хочу домой! — брякнула она совершенно неожиданно для себя и сама же испугалась сказанного.

Вадим, все больше удивляясь, потер лоб и вдруг рассмеялся.

— Нет, я все-таки везучий парень! — сказал он. — Послушайте, вы верите в судьбу?

— Верю, — сказала она.

— А я не верил — по крайней мере до этой минуты!

— А сейчас? — спросила она.

— Сейчас я верю. Сейчас я верю во что угодно — верю в судьбу, верю в бога, верю в черта. Верю в ведьм, в домовых, в кикимор, в лимуров, в оборотней, в эльфов, в гномов… Кто еще есть среди этой нечисти, я уже забыл!

— Не знаю, — смеясь, ответила Юлька.

— Ну пошли?

— Сейчас, — сказала она, — я только натяну варежки. — Она раскрыла сумочку, достала зеленые вязаные варежки и стала натягивать их на посиневшие от мороза пальцы. — А куда мы пойдем?

— Не знаю, выбор за вами. В кино, в театр, на концерт, на набережную, в ресторан…

— В ресторан не пойду! — решительно отказалась Юлька.

— Почему?

— Я никогда не была в ресторане. Говорят, там все очень дорого!

— Вы поэтому не хотите идти? — спросил Вадим, недоверчиво глядя на нее.

— Конечно, — сказала Юлька. — Пойдемте лучше погуляем по набережной. Ладно?

— Но вы же с работы, вам надо поесть что-нибудь.

— А я сегодня пирожков наелась!

Ранние зимние сумерки сгущались быстро, небо было обложено темными тяжелыми тучами. Мелкие невесомые снежинки кружились в неподвижном воздухе, как мошкара. Они шли по городу, и Юлька непринужденно болтала, рассказывая о том, какое впечатление он произвел на нее сегодня утром, когда зашел в магазин.

— Знаешь, к нам заходят очень много разных людей, но ты чем-то отличался от них.

— Чем же? — спрашивал Вадим.

— Ну откуда мне знать? Отличался, и все. И мне так захотелось, чтобы ты подошел ко мне, что… я бы разревелась, если бы ты не подошел.

И долго она рассказывала обо всем, что перечувствовала за эти несколько часов, как ждала и не могла дождаться половины седьмого, как часы не хотели показывать это время, какие она слова приготовила, чтобы сказать ему при встрече: «А в половине седьмого все выскочило из головы!»

Он слушал ее болтовню, посмеивался, но сам напряженно перебирал в памяти события сегодняшнего дня — с того момента, когда, купив шляпу и договорившись с Юлькой о встрече, вышел и сел в такси. Зачем ему надо было вспоминать об этих событиях и какое отношение они имели к Юльке, он не знал. Но отвязаться от них он был не в силах. События были обыкновенные, они могли произойти с любым человеком в любой день. Быть может, именно это страшило его: необычное может удивить, озадачить, испугать, даже потрясти, но страшным оно становится только тогда, когда превращается в систему, в повседневность.

…Я откинулся на спинку заднего сиденья и, когда машина отъехала, устало закрыл глаза. По какой-то странной связи мне вспомнилось, как однажды я поцеловал руку женщине, ставшей потом моей женой. Она ласково потрепала мне волосы и сказала:

— Вадим, это устарело.

Мне пришлось тогда съязвить:

— Вероятно, согласно принятому нынче стандарту, я должен был просто повалить тебя на диван. Извини, Люба, но мне захотелось только поцеловать твою руку.

Мою иронию она приняла за сальную шутку, хотя и была неглупой женщиной. Она сказала со смехом:

— Ты с головой ушел в свою живопись и ничего другого не видишь.

Это значило, что я не смыслю в жизни. Я подумал, что, вероятно, и в самом деле не смыслю в жизни. Наверно, это оттого, что я просто не думаю о смысле жизни. Я принимаю жизнь такой, какой она мне дается. Вот и все…

— А ты почему перестал смеяться? — спросила Юлька, с тревогой всматриваясь в его лицо. — Я сказала что-нибудь не то?

— Нет, все правильно, — ответил Вадим. — Все правильно, Юлька. Впрочем, не знаю, уж очень ты бесхитростная. Другая на твоем месте промолчала бы обо всем этом: женщине положено… и все такое.

Слова его прозвучали излишне всерьез и слегка озадачили девушку. Вадим свел все к шутке:

— Смотри, Юлька, сделаешь из меня кумира на свою голову.

— А я уже сделала! — облегченно рассмеялась Юлька. — Еще утром! Ты только не очень пользуйся этим. Ладно? — попросила она.

— Гм, трудно сдержаться, когда такие блестящие возможности…

— Нет, правда!

— Ох, Юлька, ты, кажется, решила убить меня в первый же вечер! Тебе бы родиться этак лет через пятьсот или для большей верности через тысячу. Возможно, тогда в мире жить будет проще. Сколько тебе лет?

— Я старуха, — сказала Юлька, — мне уже восемнадцать!

— Всего-то? Значит, жизнь еще не успела щелкнуть разок-другой по твоему носику.

Юлька потерла себе