Вектор: Послесловие - Никита Владимирович Чирков

у нее есть семья, гордо подпитывает она собственное осознание в этом месте, среди этих людей. Семья, единственная за всю жизнь, семья любящая и заботливая, совершенно близкая и доверенная, вновь она гордо повторяет себе снова и снова. Ее семья – самая лучшая, но не потому, что она высокого о себе мнения, чего объективно она не может отрицать, главный критерий – она не боится их смерти. Никогда не боялась – и, глядя ныне на полуживого Наваро, она в очередной раз, так и не добравшись через дебри эмоций и страданий, радуется, что сама выбрала семью, а не случай или чувства, некий аналог судьбы или же человеческий фактор.

Октавия неожиданно для себя упустила счет времени. Повернув голову налево, она увидела Ханну и Кросса, стоявших недалеко от смиренно ожидающего Тобина. Стас же был дальше всех, у самого шлюза – сложив руки на груди, он переваривал новые вводные. Октавия подошла к ним, игнорируя совершенно не подающего вида Горди.

– Продолжайте дальше разработку лекарства. Наваро остается под стражей до дальнейшего распоряжения.

– Может, обсудим все, что произошло? – Кросс чуть вышел вперед.

– Ты был там, ты все сам видел. Нечего обсуждать.

– При всем уважении я не согласен.

Все молчали. Атмосфера была упадническая, даже странная для многих, искренне не понимающих ориентиры для продолжения работы, которая превращается скорее в выживание, нежели в труд.

– Будем честны: мы утеряли силу и саму ситуацию. Сколько уже погибло людей? – Кросс переглянулся с каждым. – А сколько еще погибнет? Тут еще до нашего с Ханной прилета все не по плану пошло, или я ошибаюсь? Вы туда отправили людей, а они погибли. Потом ушло четыре человека – и вновь все мертвы.

– Ты привез Тобина. Сделайте лекарство, тогда и на Вектор не надо будет идти.

– Да в этом и проблема! – Кросс подошел ближе. – Мы держим важнейшего человека в борьбе с этой иноземной Жизнью в самом опасном месте!

Ханна единственная посмотрела на Тобина, который выглядел именно так, как она и боялась увидеть, – наслаждающимся зрелищем, выжидающим худшего исхода.

– Ты высказался – отлично. Все остается, как и было. Делай свою работу!

– Какую? – Кросс держался крепко, хотя не переходил черту. – Помочь Стасу сделать рабочий штамм лекарства? – Вопрос был риторическим, Октавия ждала. – Почему здесь? Что мешает нам свалить из этого гиблого места?

Октавия не успела ответить: Станислав уже подошел, нарушив их борьбу характеров.

– Ты все правильно говоришь. Так будет проще, но вот безопаснее ли? Вдруг что-то вновь выйдет из-под контроля? Например, вакцина сработает не так, как должна и как мы рассчитываем, сделав заразившегося сильнее или… да я даже представить боюсь. Что если Жизнь вырвется там, на другой станции, где тысячи мужчин и женщин, которые всецело не знают, с чем столкнулись? Ты готов рискнуть, зная, что мы можем все делать здесь, отвечая лишь за свои жизни, рискуя лишь собой, но не другими? Мы уже проделали много работы, не в последнюю очередь благодаря тебе, Ханне, Алдену… Возможно, на обратный путь уже не будет времени, а значит, делаем все до конца. Лучше мы, чем кто-то другой. Себе хотя бы доверяем.

В наступившей тишине после речи Стаса каждый внимательно проследил за другими, укрепляя уверенность в важности продолжить их труд здесь, на Улье. Даже Кросс поверил в то, что, возможно, так и правда будет лучше. Если начать оплакивать, то разве это позволит правильно их почтить и сделать то, ради чего они и погибли? Почти каждый понимал это по-своему, всерьез желая дальше заняться делом, нежели позволять себе окунуться не только в апатию, но и в безысходность, которая так и пронизывает все вокруг.

Только Октавия сделала пару шагов мимо Кросса и Стаса в сторону выхода, как до ее ушей дошел негромкий, но очень отличительный, самодовольный смех. Если Ханна, Кросс и Стас вполне сносно на него среагировали, прекрасно зная источник, то Октавию подобное почти оскорбляло. Она моментально подошла к Тобину, сидевшему все там же, на этот раз наклонившемуся чуть вперед, запрокинув голову. Он смотрел на Октавию с любопытством, ни разу не пугая или уважая, – казалось, он даже понятий таких не знает.

– А перед глазами у меня все то же, что я видел уже не раз. Как люди в комнате начинают терять терпение, медленно идя к тому, чтобы рано или поздно взять все в свои руки, поставив себя на пьедестал, с которого любая жертва приемлема. Меня забавляет то, что я проспал десять лет, а словно день. Ничего не изменилось. Люди остались все теми же. Ваши люди уже совершили ошибки, подобные тем, на чем в мое время погорели очень многие, сокрушая в конце о том, что не послушались меня. И я…

– Мы так и не нашли на тебя ни одного досье. – Октавия словно и не слышала его долгой речи. – Это странно, это интригует, это подозрительно. Но главное, это означает, что тебя некому искать. Ты один. Тебя не существует. Кроме нас никто о тебе не знает. Скорее всего, и не узнает.

Октавии хватило лишь пары секунд превосходства над ним, после чего она молча развернулась и ушла так, словно и не было никакого диалога, словно Тобин для нее никто. Все вновь на него обернулись, Ханна даже кратко улыбнулась, видя, как с его лица исчезли ухмылка и самомнение, показав пусть и ненадолго, но обычного человека, нехотя осознавшего свое истинное, незавидное положение.

54

Выйдя в центральный коридор, Октавия достала фотографии семьи, лишний раз перед этим убедившись, что за ней никто не последовал и она наконец-то одна. Видеть лица любимых людей – награда для нее, позволить которую ранее она не могла: уж не так устроен ее характер, не так она воспитала сама себя. Не имея сейчас возможности с ними поговорить или увидеть их, ей приходится довольствоваться не только простыми и добрыми чувствами, но и особым пониманием безопасности семьи, чьим жизням не грозит то, с чем она тут сталкивается. Это она может понять, радоваться за других больше, чем за себя, даже гордиться тем, как многое она готова сделать ради их сохранности. Хотя, честно признается она себе, желание вновь увидеть их и поговорить – самое сокровенное в этот немного пьянящий момент. Но ее каюта в карантине: пробравшийся туда иноземец запачкал все вокруг, заразив и воздух, а провести отчистку пока не было возможности. Последние дни выдались трудными – сейчас ей бы очень хотелось изолироваться на какое-то время, но разум в очередной раз ставит ее на место: надо еще многое сделать, а семья никуда не денется. Возможно, так будет лучше, думает она, борясь с пробивающимся