Вектор: Послесловие - Никита Владимирович Чирков

беспокойся. Иди к шлюзу, пройди дезинфекцию и выходи ко мне, я стою сразу у выхода.

Как ни странно ему осознавать, но почему-то страха перед Горди у него не было – даже наоборот, он ощущал себя нянькой в хорошем смысле слова. Сейчас Горди – это потерянный человек, на удивление хорошо переносивший заражение иноземной Жизнью, а с учетом того, что тот ничего плохо не сделал, Станислав всецело верит в шансы на его выздоровление. Немного наивно – да, он это понимает, но Мойра всегда учила его ставить разум выше эмоций, отчего те редкие моменты послабления в адрес пациента еще более выделялись своей уникальностью и важностью. Не просто так он ранее сказал Горди, что надо совершить правильный поступок, потому что он сам хочет сделать все правильно. Прямо сейчас Наваро и Света идут к Мойре и Курту, рискуя жизнью, они делают так, как должно. Только вот он сам не может делать иного, веря, что самый трудный путь – самый верный, как минимум в нынешнее время.

Шлюз открылся, Стас осмотрел находящегося в тени Горди, и, вытянув руку в сторону коридора, произнес:

– Тут недалеко.

После первого же шага в общий коридор он сразу спрятал лицо, опустив голову, прикрыв маску по возможности пальцами, прячась от яркого света, давно забытого его глазами. Будто подневольное создание, он медленно зашагал вперед, доверяясь Стасу, положившему левую ладонь на левое плечо Горди, не позволяя тем самым сбиться с курса. Вроде бы тут и недалеко вовсе, прямо. Но если для Стаса путь казался довольно уверенным и быстрым – все же податливость Горди давала ему уверенности в реализации своего замысла, – то для него, боявшегося не только света, но и открытого пространства, подобный маршрут стал испытанием. Он все еще слышал голоса, пусть и приглушенные, но они пытались доказать свою важность снова и снова. Однако ныне их власть угасла на фоне шанса увидеть лицо Атии. Так они и прошли весь коридор до шлюза, выглядев со стороны мирными и покорными людьми, на деле же скрывая внутри себя сложнейшую метаморфозу чувств, знаний и страхов. Стас отключил в шлюзе контрольную проверку: все же он сам вел Горди весь путь, да и хочется уже поскорее его закрыть в камере ради обеспечения безопасности всем и каждому. С виду Стасу казалось, что наручники даже помогают Горди сдерживать себя и отсекать на подходе любые сценарии неблагоприятной для всех активности. Таковым оно было и на самом деле.

Он все так же прятал лицо от всего вокруг, позволяя себе не отвлекаться от борьбы с голосами, призывающими убивать в отместку за случившееся с Атией. Но пока ему удавалось держать себя в руках, уцепившись и не отпуская мысль: если кровь и будет пролита, то это лишь помешает ему найти ту потерянную истину, ибо мертвые не разговаривают. Вдруг он услышал еще голоса – другие, инородные, но не узнавал их, да и не хотел знать. Люди говорили что-то в его адрес, как и обращались к Стасу, но источник этих голосов он не видел, попросту не хотел. Кажется, ловит он краткие обрывки фраз и слов, те люди недовольны его приходом, как и опасаются за жизни… Неужели он заслужил такого отношения, разве он плохой человек, спрашивает он сам себя в слишком уж трезвой манере. Правда, отвечают ему те самые иные голоса в голове, блокируя возможность мыслить самому. В этот раз они орудуют намеками, ранее игнорировать которые было бы просто, но сейчас сработал правильно подобранный момент: он виноват в ее смерти больше, чем казалось ему изначально… Они знают всю неспроста забытую им правду относительно ее гибели, и они расскажут ему сразу же, как он сделает то, о чем они просят. Но возникает вопрос, мучающий его настолько сильно, что приходится вбежать в открытую камеру и уткнуться в угол головой, качаясь, издавая лишь стоны: хочет ли он знать всю правду? Неожиданно все меняется, и даже вопрос о том, как он смог все это пережить, отпадает на второй план из-за… из-за чего? Он не понимает, откуда у него силы и трезвые мысли, не дающие иному в голове поставить свое мнение выше его личного. Неужели лекарство и правда помогает? Его то бросает в жар, то в холод, порой кажется, что начнется рвота, после в одно мгновение все отпускает – но ненадолго. Ранее он не замечал изменений: уж слишком сильна была борьба с невидимым противником. Но стоило заметить, как подобные перескоки превратились в подобие опор, перехватываясь с одной на другую, у него получалось осознавать понятие времени.

Стас закрыл за ним дверь в изолятор, видя паническое состояние Горди, он сразу же приглушил все освещение внутри. Тот все так же прикрывал лицо, боясь даже смотреть по сторонам, и, словно ребенку, попавшему в непонятное и страшное окружение, ему предстояла долгая и неприятная адаптация. Прежде чем убедиться, работает ли лекарство, необходимо подключиться к системе его костюма, который, как он надеется, все еще работоспособен и даст показатели состояния здоровья Горди. Но, как ему кажется, судя по поведению, некая реакция все же произошла, и для того, чтобы проверить свою гипотезу, через удаленное управление Стас ослабил механизм, позволив Горди свободно двигать руками, но сам механизм остался на месте.

Не успел Стас среагировать на вопросы Ханны и усмешки Тобина насчет привода сюда Горди, как неожиданно появился Наваро. Он шел целенаправленно в дальнюю камеру – ту самую, где нескольким ранее сидела Света. А она, что занятно, сейчас шла позади него, через силу отыгрывая роль надзирателя. Наваро никому и ничего не сказал, все его мысли были глубоко закопаны в безжизненном взгляде и зажатом виде: без костюма, в его морально-эмоциональном упадническом состоянии он казался непривычно маленьким и хлиплым. Неожиданно для всех он остановился у камеры, куда Стас только что поместил Горди. Внутри почти не было света, что мешало Наваро посмотреть в его глаза и извиниться, – правда, он сам не знает, за что конкретно. Гибель Атии не на его руках, но ему очень хотелось произнести нечто подобное, то ли разделив общую трагедию, то ли найдя для себя силы со стороны. Несмотря на понятные преграды, у них получилось увидеть друг друга, пусть и без близкого контакта, но оба неожиданно были уверены в незримом контакте друг с другом. Каждый из них двоих потерял самого близкого в своей жизни человека, думал Наваро. Так и не произнеся ни слова, он молча пошел вперед.

53

Наваро зашел в камеру и сел на койку лицом