Дом среди сосен - Анатолий Злобин

— Мы ведь далеко были, — как бы оправдываясь, сказал Никита. — Метров шестьсот. Не видно было. Стреляли они. В воздух...

— Ладно, — перебил Мурашев, тяжело дыша. — Слова теперь бесполезны. Мы, конечно, сочувствуем, но давайте думать дальше. Ты сейчас поезжай, Григорий Львович. Прямо туда.

Кравчук заторопился: вскочил, стал крутить пуговицу на пальто, шарить по карманам, приговаривая:

— Да, да, я побежал, побежал. Узнаю, где он находится. Мне в одном месте обещали... Я звонил... У меня еще один телефончик есть...

— Непременно позвони к нам, — напомнил Мурашев. — А мы тут... — он покосился на Никиту.

Кравчук суетливо побегал по комнате, пока наконец не натолкнулся на дверь и не выбежал в нее. Никита молча наблюдал за происходящим. «Засуетились теперь», — со злобной радостью думал он.

— Что же мне с тобой делать? — спросил Мурашев, глядя на спичечный коробок.

Никита промолчал.

— Ладно, Кольцов. Я тебе зла не желаю и потому прощаю тебя. Проси у меня, что хочешь. Да ты садись.

— Чего мне просить, — сказал Никита, — продолжая стоять.

— Вот Силаев говорил, что домой, в колхоз, хочешь. Что ж, пиши заявление по собственному желанию. Характеристику хорошую напишем. Выходное пособие дадим. Премируем за образцовую работу. Выйдет сотни полторы, а то и больше. Не пустой домой приедешь.

— Никуда я не поеду, — спокойно ответил Никита.

— Как так? — Белая рука Мурашева взметнулась кверху и тут же упала на стол, раздавив коробок. — Что же ты собираешься делать?

— Работать буду.

— В лагерях? — Василий сделал прыжок от кресла и подскочил к Никите, выставив вперед кулак. — Иди, иди. Там таких работяг только и поджидают. С объятиями встретят. Добро пожаловать!

Никита сделал шаг вперед и отвел кулак Василия.

— Ничего вы со мной не сделаете, — торжественно проговорил он. — Не боюсь я вас. Я в народный контроль пойду.

— Ты думаешь, народный контроль пьяниц станет покрывать? Ошибаешься, дорогой товарищ, — Мурашев поболтал в воздухе бумажкой. — Вот она, справка: задержан за рулем в пьяном виде...

— Ничего, там разберутся, — Никита решительно повернулся и пошел, слыша за спиной злобное шипение Силаева. Мурашев шелестел бумажками.

На дворе он вспомнил про Ирошникова и бросился искать его. Ирошникова нигде не было: ни в мастерской, ни в гараже, ни в диспетчерской. Запыхавшись, Никита прибежал в общежитие и понял, что опоздал. Койка Ирошникова была пуста. Комендант уже унес матрац и подушку.

Вечером, едва поставив машину в гараже, Никита поехал на Парковую, где после свадьбы с Машей жил Буровой. Его приняли радушно, потчевали вкусными домашними пирогами, поили крепким пахучим чаем. Буровой сидел против Никиты и все время улыбался и заглядывал ему в лицо, безмолвно спрашивая: «Ну как, хороша моя Маша?» Никита соглашался, усердно хвалил пироги, хозяйку и завидовал Буровому.

И он ничего не рассказал ему, хотя приезжал только за этим.

В общежитии его поджидал Василий. Увидев Никиту, он полез под кровать и стал копаться в чемодане. Никита молча стянул телогрейку и принялся собирать вещи.

— Надумал в деревню? — спросил Василий, вылезая из-под кровати. — Пламенный привет землякам.

— Я пока туда не собираюсь.

— Постой, как же ты не собираешься? Не едешь? А это достояние? — Василий кивнул на чемодан Никиты.

— Сдам на хранение.

— А сам?

— Пойду правду искать.

— Ой, Никита, правда, она разная бывает.

— У воров она разная, у честных — одна.

— Так, так. Значит, пойдешь искать? — Василий задумчиво почесал ухо. — Решил присоединиться к Борису?

— Про Бориса тоже вспомним, — вежливо ответил Никита.

Василий осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Он торопливо побросал вещи в чемодан и закрыл его, придавив коленом. У двери он с яростью поглядел на Никиту:

— Последнее слово: едешь?

— Я свое слово сказал, повторять не буду. Остаюсь, — твердо сказал Никита. Он принял решение, и теперь ничто не могло остановить его.

Никита вышел на улицу.

За углом его поджидал Буровой. Никита забрался в кабину, поставил чемодан под ноги, и они поехали.

Они увозили последний снег с московских улиц, сбрасывали его с набережной в Москву-реку, снова подъезжали к снегопогрузчикам, а Никита все рассказывал и рассказывал Буровому про свои дела.

— Да, — заговорил наконец Буровой. — Какую же тайну они вокруг развели. И чего же они с коммунизмом делают? А вот Ирошникова ты зря оттолкнул. Это верно. Вдвоем вам легче было бы...

— Обиделся он. Ушел. Узнать бы, где он теперь. И присоединиться к нему. Правду он сказал: надо с ними помериться.

— Постой, постой! — воскликнул Буровой, — Коля мне говорил, что у него брат есть и он пойдет к нему в случае чего.

— А где он, брат этот? — спросил Никита, загораясь надеждой.

Буровой не мог вспомнить. Он хлопал себя по лбу, закрывал глаза, чесал себе подбородок и все равно не мог вспомнить, что говорил ему о своем брате Ирошников.

Они подъехали к реке. Среди высоких грязных сугробов Никита увидел Зою и пошел к ней.

Некоторое время они молчали.

— Болит? — спросила Зоя, мягко притрагиваясь к синяку на лице Никиты.

— Эх, Зоя, Зоя, — Никита тяжело вздохнул, так, что заболело в боку. — Прямо не знаю я, что придумать, что предпринять. Не знаю, право. Про себя решил, а про тебя не знаю. Ушла бы ты от него.

— Присохла к нему, — просто и грустно сказала Зоя. — Мне теперь всю жизнь с ним маяться. У меня ребенок скоро будет. Ну и пусть.

Никите стало не по себе.

— Может, не идти мне тогда? Как ты скажешь?

— Нет, Никита, ты обязательно иди. Раз ты решил, надо идти.

— А что там расскажешь? Что Кравчук этот дачу построил? Он ведь в кубышку ее не прячет, она у всех на виду. Теперь все зависит от того, какие показания начнет давать Борис. Ну и пусть дает... Или та дача, в Апрелевке, — размышлял вслух Никита, — тоже на виду стоит. Хорошая дача. Еще лучше, чем в Пахре.

Зоя крепко схватила его за руку.

— Я откажусь, Никита, вот увидишь, откажусь, — быстро зашептала она, почему-то озираясь по сторонам. — Сегодня же скажу дяде Боре. И к нотариусу пойду, дарственную отнесу. — И, видя, что Никита с недоумением глядит на нее, торопливо пояснила: — Ведь дядя Боря эту дачу на мое имя записал. А деньги мне как будто бабушка дала, у нее облигация есть. Я и сама не знала, они только недавно мне сказали. Когда к нотариусу пошли...

Из подъехавшего самосвала послышался громкий возбужденный крик:

— Вспомнил! Про Ирошникова вспомнил!

Буровой выскочил из машины и подбежал к ним.

— Порядок! Коля рассказывал, что на Песчаной брат его живет. Он туда и поехал. Это верно.

Зоя подтвердила. Оказалось, она тоже слышала, как Ирошников рассказывал, что он был у брата в новом доме на Песчаной улице. Высоко только, на пятом этаже.

— На пятом? — переспросил Никита. — Это я учту.

— А на какой Песчаной? Ты не помнишь? — спросила Зоя у Бурового.

— Кажется, на первой. Или на четвертой, — обескураженно ответил тот.

— Разве она не одна? — растерялся Никита. — Сколько же их?

— Уже шестая Песчаная есть, — ответила Зоя.

Никита сжал кулаки.

— Не беда. Я все шесть обойду. Каждый дом, каждую лестницу. Я его разыщу.

— Ты в справочное, в справочное бюро сначала, — говорил Буровой.

...На просторной, с каменным обелиском в центре площади Никита вылез из самосвала.

— Чемодан я прихвачу, — говорил Буровой. — А ты вечером приходи. Поживешь у нас.

В четыре стороны от площади расходились широкие бульвары.

Дома высились перед ним, огромные, величественные, как океанские корабли, — с сотнями, тысячами окон, поблескивающими на солнце. И где-то за одним из этих окон находится человек, встреча с которым так нужна Никите.

Сырой мартовский ветер хлестнул его по лицу. Он зябко поежился, всунул руки поглубже в рукава телогрейки и прибавил шагу.

1958—1966

ДАВАЙТЕ ПОЗНАКОМИМСЯ

Автобус ровно катился по асфальту; внутри все было чистое, свежее. Поручни сверкали, голубоватая обивка на сиденьях скрипела и сладковато пахла — проехаться в такой машине одно удовольствие даже без дела.

Пассажиров было немного. Катерина Ивановна сидела впереди, рассеянно глядя в окно. Пейзаж был уже не городским и еще не пригородным: скелеты недостроенных зданий, распоротые котлованы, кое-как сбитые заборы, вздыбившиеся краны — строят, строят, откуда только деньги берутся?

— «Комбинат». Следующая «Школа». — У водителя был усталый голос, он произносил слова как неоконченные фразы, и Катерина Ивановна подумала, что работа у водителя, видно, тяжелая и нервная.