Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka"

«Мать признаёт только того, кем можно гордиться. Ну а ты – мой позор и моя ошибка», – прозвучали в его голове давние слова королевы Ю.

Как же так?

Он до сих пор оставался её позором, даже став императором? Матушка по-прежнему ненавидела его, хотя он взошёл на трон? Неужели это не повод для материнской гордости? Он смог, он доказал ей, он шёл к трону и ради неё тоже… А выходит, дело было вовсе не в этом?

Тогда в чём? В чём?!

Ван Со резко остановился у входа в тронный зал, едва не налетев на согнувшихся в поклоне советников, ожидавших его возвращения на пороге.

Глупец! Какой же он самоуверенный глупец!

Надеяться на то, что мать признает его, если он станет правителем Корё? Бред! А ведь он в глубине души верил и ждал этого! Садясь на трон в первый раз, он думал о матери, предвкушая её одобрение. Неужели и этого недостаточно?

Какая злая насмешка судьбы!

Только услышав тихий вздох у плеча, Ван Со сообразил, что всё ещё сжимает руку Су.

Если бы она не пошла к королеве Ю! Если бы отказалась!

– Не встречайся с ними! – приказал он, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться и на неё тоже. – Даже если тебя позовут, ясно?

– Да, – подавленно прошептала Хэ Су, и Ван Со лишь теперь отпустил её покрасневшие пальцы, немного остывая.

– Кто бы из них ни искал встречи с тобой, сначала ты должна получить моё позволение, поняла?

– Я поняла, – ещё тише откликнулась Су, опуская глаза. – Я…

Не дав ей договорить, Ван Со развернулся и скрылся в тронном зале. Дверь у него за спиной захлопнулась с громким стуком, отгораживая его от Хэ Су. Разделяя их.

Он злился на неё!

За то, что пошла к королеве.

За то, что из-за неё он вновь получил пощёчину от матери.

За то, что она оставалась его слабым местом, в которое любой мог беспрепятственно ударить, зная, что удар достигнет цели.

Он обвинял её в крушении своих надежд, прекрасно понимая, что она тут ни при чём. И всё равно злился! На свою маленькую Су, без которой себя уже просто не представлял. Это шокировало Ван Со не меньше осознания того, что для матери он по-прежнему оставался никем.

Что же с ним творится? Что с ним делает трон?

А дворец насмешливо молчал, и даже солнце перестало заглядывать в окна, испугавшись холода стен и сердец его обитателей.

 

Чжи Мону, ожидавшему возвращения императора в тронном зале, хватило одного взгляда на каменное лицо Кванджона, чтобы понять: тот вне себя от злости вкупе с разочарованием и обидой.

Астроном молча смотрел, как император, сгорбившись под гнётом этих чувств, тяжело пересекает зал, как медленно поднимается по ступеням и подходит к трону, бездумно глядя прямо перед собой. Его рот превратился в тонкую злую полосу, ноздри подрагивали, а пальцы комкали рукава роскошного одеяния, расшитого золотыми драконами.

Однако стоило ему сесть на трон, как он выпрямился, подняв голову, – и вот перед Чжи Моном вновь появился император Кванджон, величественный и холодный, с гордой осанкой и непроницаемым лицом. Но звездочёт знал, какое пламя бушует внутри него, он видел его всполохи в чёрных, как безлунная полночь, глазах и слышал его отзвуки в хриплом дыхании императора.

Что ж, такова воля Небес. Тот, кто хочет носить корону, должен выдержать её вес. Никто не обещал, что будет легко, и четвёртый принц это знал.

– Ваше Величество, – осторожно заговорил Чжи Мон, когда тишина в тронном зале стала просто невыносимой, – по всему государству ходят слухи…

– Какие? – соизволил повернуть голову в его сторону Кванджон, и Чжи Мон непроизвольно съёжился под его угрюмым взглядом.

– Говорят, что правителем должен быть старший сын Чонджона, – заторопился астроном. – Министр иностранных дел Пак Ён Гу полагает, что вы солгали о последней воле почившего короля. И я…

– Убить! – рявкнул император и грохнул кулаком по столу так, что у Чжи Мона клацнули зубы и он прикусил себе язык.

– Простите?

– Каждый, заявивший подобное, будет немедленно обвинён в измене! – прорычал Кванджон, не глядя на ошарашенного советника. – Убейте всех! Всех слуг почившего короля, его придворных дам и солдат! Я уничтожу каждого, кто усомнится в моём праве на трон! Я не оставлю ни одной живой души!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вид его был поистине страшен. Мрачный и опасный, он не оставлял никаких сомнений в том, что угроза будет выполнена.

Чжи Мон похолодел: сейчас на троне Корё восседал именно он – тот самый кровавый император, готовый на всё, чтобы утвердить свою власть. Ни в его агрессивном поведении, ни в устрашающем облике, ни в сердце, полном обиды и разочарования, не осталось ни единого просвета, способного смягчить его стальную волю и изменить решение.

На это звездочёт не рассчитывал. Вернее, рассчитывал, но на несколько иное. Неужели он всё-таки допустил промах, и, несмотря ни на что, четвёртый император Корё пойдёт кровавым путём, от которого нужно было его уберечь? Разумеется, такая вероятность оставалась, и Чжи Мон делал всё, чтобы свести её на нет. Так где же он ошибся?

Астроном заставил себя досчитать до десяти, прежде чем вновь взглянул на Кванджона. Но ничего не изменилось – перед ним пульсировал сгусток мрака и бешенства, готовый развязать кровавую бойню.

Нервно сглотнув, Чжи Мон попятился к боковому выходу из тронного зала.

Вот что способна сделать с человеком отринутая любовь и надежда! На это жестокое решение императора, несомненно, повлияла мать. Он едва проявил великодушие к рабам в Сокёне, как его тут же ударили в самое сердце, смягчённое добротой и оттого ставшее уязвимым.

Четвёртый принц изменился. Но при этом остался собой. А значит, его душу, растерзанную одной любимой женщиной, можно было попытаться заново собрать по кусочкам с помощью другой женщины, которая пока ещё была рядом.

Только вот исход всё равно будет один, и, исцелившись рядом с Хэ Су сейчас, Кванджон всё равно обречён её потерять. Но это будет потом, а пока…

Пока Чжи Мон сделает то, что может и должен.

Уже выходя из зала, он обернулся на одинокую фигуру императора, который застыл на троне. Холодный, несгибаемый и устрашающий в своём гневе.

«Простите меня, Ваше Величество!» – мысленно произнёс астроном, с горечью понимая, что говорит это в первый, но далеко не в последний раз.

***

Министра Пак Ён Гу нашли убитым в саду дворца, на мостике через бойкий ручей, чья вода, окрашенная кровью, и привела к телу родственника почившего короля. Никто не связал его смерть с волнениями в Хупэкче, откуда министр был родом. Никто не осмелился обвинить Кванджона, жестокую волю которого Чжи Мон просто не успел обнародовать, поскольку тело обнаружили вечером того же дня.

А самому Ван Со было вообще плевать на причины смерти старого мятежника и интригана. На него навалилось слишком много всего дурного за поразительно короткий срок, и он пытался справиться со всем этим и не впасть в отчаяние.

Но как можно было спокойно слушать генерала Пак Су Кёна, который умолял отпустить его из дворца?

Ван Со смотрел на него, смиренно согнувшегося у подножия трона, и не верил своим ушам.

– Я не могу этого позволить! – проговорил он, чувствуя, что никакие его слова уже не помогут: генерал принял решение и от него не отступится. Разве так уже не бывало?

Словно подтверждая тревожные мысли императора, Пак Су Кён грустно улыбнулся самыми уголками искалеченного рта, не ожидая иного ответа, но с почтительной настойчивостью продолжил:

– Я бы хотел оставить службу и вернуться в родные места.

– Ты нужен мне как никогда! – с нажимом воскликнул Ван Со. – И тебе это прекрасно известно. Так почему ты продолжаешь просить об отъезде?

Он тоже не собирался легко сдаваться, и не только из чистого упрямства. У него было так мало сторонников! И в это смутное время укрепления своей власти он просто не мог лишиться надёжной опоры в лице опытного и храброго военачальника. Пак Су Кён когда-то заменил ему отца, и Ван Со до сих пор считал его своим другом, пусть генерал и отрёкся от своего воспитанника после гибели дочери. Но в нём оставалась неискоренимая преданность Корё, на которую и уповал император.