Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

крупный пляж, Уайт Бич, оказался с туристической точки зрения малообустроенным, но благодаря помощи Бенигно они нашли небольшой интересный пляж к югу от него.

– Здесь есть чудесные коралловые рифы. Если хотите, можете понырять рядом, – предложил Бенигно.

Джон особого восторга не проявил.

– Я не умею нырять.

– Я вызову инструктора, который научит вас, нет проблем. Со всем необходимым снаряжением.

Патрисия же сочла идею потрясающей. Она настояла на том, чтобы Бенигно нырял вместе с ней, на что тот, испытывая, очевидно, противоречивые чувства, согласился. Через несколько дней приехал инструктор по подводному плаванию, пожилой филиппинец с седеющими волосами, который, не считая необходимых для обучения выражений, говорил по-английски очень плохо, зато приволок с собой столько аппаратов, что их хватило бы на полбатальона.

Джон перенес свои часы безделья на бак, предоставив остальным возможность упражняться с дыхательными трубками на юте, и стал наслаждаться покоем.

– Официально я приехал затем, чтобы сообщить вам новые кодовые числа для замков, – пояснил Кристофоро Вакки, который недавно стал ходить опираясь на палку, и мягко улыбнулся. – Но, конечно же, для меня это был хороший повод посмотреть, как вы здесь поживаете. Каждый раз за обедом и ужином мы говорим о вас. Ну, утверждать, что мы беспокоимся, – это было бы слишком громко, но размышляем – это да. Нам ведь ничего другого особенно и не остается.

Урсула, моргая, смотрела на padrone, удивленная тем, что он появился так неожиданно, озадаченная присутствием в этих комнатах другого человека.

– Что, уже действительно конец августа? – спросила она.

– Тридцать первое.

– Невероятно.

Она утратила чувство времени, как всегда, когда зарывалась в архивы и ее при этом оставляли в покое. Ей казалось, что она приехала только вчера, и в то же время, если бы ей сказали, что снаружи прошли годы, она бы поверила. Отложив в сторону карандаш, она встала, чувствуя неловкость из-за необходимости разговаривать.

– Я нашла кое-что, что кажется мне странным. Вам стоит взглянуть на это.

– С удовольствием.

Она открыла кондиционированный шкаф, где хранились книги Джакомо Фонтанелли, провела рукой по отчасти грубо, отчасти изысканно переплетенным корешкам, из которых торчали неровно разрезанные, исписанные торопливым почерком полоски бумаги и закладки, которые она перелистывала пальцем.

– Вот. – Она вынула из шкафа тонкую книгу, одну из последних, открыла на нужной странице, показала ему. – Вот. Эта запись. Как бы вы перевели это?

Padrone поправил очки, изучая бледные неровные строки.

– Хм… Нелегко.

– Фонтанелли постепенно приобрел привычку писать в своих книгах заметки на полях, почти дневник. С кем говорил, где почуял сделку, в таком духе. Это единственная заметка, которая носит более личный характер.

Кристофоро Вакки сел за рабочий стол, придвинул к себе лампу, прочел про себя строки.

– Действительно странно, – сказал он затем и перевел: – «Сегодня говорил с отцом. Возможно, это выход». Интересно, что он имел в виду?

– До сих пор я думала, что он был внебрачным ребенком и его отец неизвестен, – произнесла Урсула.

– Он говорит так в своем завещании.

– В котором он также утверждает, что оставил состояние, а не долги. – Урсула покачала головой. – Я все подсчитала. Все годы, все флорины и цехины, марки и пфенниги. Хаос царит невероятный, но он все записывал правильно. Если он когда и откладывал деньги, то только от сделок, которые не указаны в книгах.

Padrone осторожно перевернул древние шелестящие страницы.

– Когда сделана эта запись?

– В марте 1522 года. – Она сверилась со своими заметками, заглянув в толстый блокнот, исписанный колонками чисел. – Тогда у него было почти пятьсот флоринов долга, и он затягивал их возврат, пока вскоре некий Дж. не дал ему взаймы двести флоринов. Он многого добился плутовством, великий учредитель.

Вакки закрыл книгу, отложил ее в сторону.

– И как вы себе это объясняете?

Урсула помассировала подбородок.

– Пока никак. Я знаю только, что мне нужно в Рим. Я должна найти остальные документы Джакомо Фонтанелли.

– Которые могут быть бог знает где.

– Их перемещали в этом столетии. Наверняка существуют записи, протоколы, что-то, что поможет мне найти их.

– Вы считаете себя способной на это?

– Да.

Она входила в состав комитета, который после окончания просоветского режима должен был решить судьбу учителей, профессоров и других государственных служащих. Свой талант находить документы она обнаружила в архивах распущенной службы госбезопасности и иногда боялась самой себя, когда находила документы, уличавшие кого-то в работе на «штази», несмотря на то что они были спрятаны или неправильно отсортированы. Шестое чувство. Да, она верила, что сможет.

– Хорошо, – произнес padrone. – Мы все устроим. Знаю я кое-кого, кому можно позвонить, чтобы перед вами открылись кое-какие двери…

Разбудивший его стюард сделал это не для того, чтобы напомнить ему об обеде, а чтобы передать ему телефон. Звонил Маккейн, и он сказал:

– Принцесса Диана мертва.

Джон сел, поднес трубку к другому уху и скривился, прогоняя чувство глухой сонливости.

– Что-что?

– Бывшая супруга наследника британского трона. Сегодня ночью в Париже она врезалась на своей машине в опору моста.

– Что? – Влажная жара давила на затылок. – Как так?

– Похоже, они пытались сбежать от своры фотографов, преследовавших их на мотоциклах. Они были вчетвером: она, ее парень, водитель и телохранитель. Последний еще жив, но непонятно, выживет ли. Трагедия, да.

– Вот как. – Наконец зрение снова сфокусировалось. Он вспомнил, как его зовут. Наверное, ему следовало испытывать какое-то огорчение, сочувствие, но внутри не было ничего. – А зачем вы мне это рассказываете? Я должен приехать на похороны, что ли?

– Нет, все не настолько далеко зашло. Я рассказываю вам об этом, поскольку это означает, что внимание общественности привлекли другие и, должен признать, более интересные события, чем ваш роман с мисс де Бирс.

– Ах, вот как. – Может быть, он должен обидеться? – Значит, мне пора возвращаться?

Маккейн закашлялся.

– Да уж, похоже, вы ждете не дождетесь, когда это можно будет сделать. Неужели прекраснейшая женщина в мире настолько ужасна?

– Ну, уже терпимо.

– С тех пор, как вы уложили ее в постель, я полагаю. Нет, я собирался попросить вас остаться, несмотря ни на что. Сначала мне хотелось бы проследить за тем, продержится ли интенсивность сообщений на нужном уровне. Тут как раз намечается что-то вроде продолжительного публицистического оргазма, но даже похороны принцессы когда-нибудь закончатся, и тогда… Еще две недели. Если не придется больше ничего инсценировать.

Джон посмотрел на свои босые ноги, пошевелил пальцами, моргая, устремил взгляд на бесконечное голубое небо. Он совершенно не мог себе представить возвращение обратно в офис.

– Ну ладно. Мне все равно.

«Надеюсь, это прозвучало достаточно самоотверженно», – подумал он, когда по окончании телефонного разговора удовлетворенно вздохнул и опустился обратно на шезлонг. И, прежде чем снова уснуть, он подумал: «Кто мог знать, что фотографы могут быть настолько опасны…»

Маккейн положил трубку на рычаг, лоб его покрылся сеточкой тревожных морщин. Было пять часов утра, он просидел в офисе всю ночь. Напротив него стояли три телевизора, настроенных на три новостных канала: Си-эн-эн, «Нью» и «Скай-ньюс». На четвертом мониторе постоянно крутились новости в виде текста: служба новостей Рейтер. За окном постепенно просыпался Лондон.

– Фостер, – произнес он в темноту.

Человек, подошедший к его столу, был стройным и высоким, и больше вы почти ничего о нем не смогли бы сказать, если бы встретили его где-то на улице. У него были глаза цвета обсидиана, тонкие усы, но глаза его легко меняли цвет, а усы легко сбривались, если не были накладными.

– Принцесса – не единственная женщина, которая вчера умерла в Париже, – произнес Маккейн, вынул тонкую папку из стопки и пододвинул к нему.

Фостер молча прочел, просмотрел фотографии.

– Константина Вольпе. Что с ней могло случиться?

– Это не проблема. Проблему зовут Марвин Коупленд. Он хочет быть рок-музыкантом, и, к несчастью, он друг мистера Фонтанелли из прежней жизни. – Маккейн откинулся в кресле, провел обеими руками по волосам. – По справедливости он сейчас сидел бы не в парижской следственной тюрьме, а в настоящей итальянской кутузке. Мистер Фонтанелли допустил ошибку, освободив его. Если бы он не сделал этого, Константина Вольпе сейчас не стала бы не знаю какой по счету умершей от передозировки героина во французской статистике потребления наркотиков.

Фостер протянул папку обратно. Он прочел ее, она ему больше не понадобится.

– И что же вы хотите, чтобы я сделал?

Маккейн, вздохнув, снова поднял глаза.

– В аэропорту стоит самолет, готовый взлететь, он отвезет вас в Париж. Как только начнет работу французское правосудие, я хочу, чтобы вы были там. Вытащите Коупленда – под залог, под что хотите,