Ельцин - Тимоти Колтон

Еще более существенную проблему для Ельцина как президента представляла его склонность к фазовым колебаниям. В повседневной жизни он всегда придерживался точного распорядка. Члены семьи порой развлекались, прося его угадать время, не глядя на часы, и ему это, как правило, удавалось с точностью до минуты. Помощника и начальника протокола Владимира Шевченко он ценил за трезвость суждений и «фантастическую пунктуальность» и однажды сказал Александру Руцкому, что выбрал его на роль кандидата в вице-президенты за его военную приверженность распорядку[1113]. Если подчиненный опаздывал на встречу хотя бы на минуту, то, входя, уже видел, как Ельцин нетерпеливо притопывает ногой. На российско-американских переговорах Ельцина выводила из себя непунктуальность Билла Клинтона. Опаздывал Ельцин на организованные мероприятия только тогда, когда хотел продемонстрировать свое неудовольствие. Так, например, было во время переговоров в Ново-Огареве в 1991 году, до и после августовского путча, куда он часто приезжал уже после того, как Горбачев начинал заседание.

Приверженность расписанию делала еще более заметной столь свойственную Ельцину политическую аритмию в деле преобразования страны. В течение насыщенного событиями первого срока президентства он часто из энергичного, активного руководителя превращался в вялого и сонного человека.

С чем была связана такая неровность? На этот вопрос давалось множество ответов, указывающих на внешние факторы, но ни один из них не выглядит достаточно убедительным. Некоторые знакомые усматривали в этом сходство Ельцина с русским бурым медведем, который зимой впадает в спячку, а с наступлением теплой погоды начинает бродить по лесу[1114]. Гайдар видел в Ельцине современного Илью Муромца, богатыря из русских былин[1115]. С детства Илья был болен и не вставал с печи, пока его не исцелили проходившие мимо странники, после чего богатырь победил Змея Горыныча и всех врагов земли Русской. Сказку об Илье Муромце знает любой российский школьник, его имя увековечено в картинах, ему посвятил симфонию Р. Глиэр, «Ильей Муромцем» назывался первый российский бомбардировщик, построенный в годы Первой мировой войны Игорем Сикорским. В 1950-х годах о нем снял фильм Александр Птушко — это был первый советский широкоэкранный фильм. Возвращаясь к примерам из реальной жизни, Михаил Горбачев постоянно припоминал Ельцину его карьеру в советской строительной промышленности, где процветала штурмовщина и авралы — после простоев все бурно принимались за работу, чтобы сдать проект в срок[1116].

Не похоже, чтобы эти зоологические, фольклорные и профессиональные аналогии попадали в яблочко. Да, Ельцин действительно напоминал медведя и чисто внешне, и походкой, но подобную параллель нельзя рассматривать иначе как аллегорию: перепады настроения Ельцина не имели ничего общего с сезонностью поведения впадающего в зимнюю спячку зверя. Сказочный Илья Муромец поднялся с печи лишь в возрасте 33 лет и после этого уже никогда не впадал в спячку. Советские строители, в отличие от Ельцина в Кремле, работали по строгому графику, выполняя месячные, квартальные и годовые планы. И поскольку российские политики, имевшие сходное профессиональное прошлое, весьма различались по стилю работы и пристрастиям, работу в строительстве никак нельзя считать определяющей[1117].

Впрочем, были и те, кто находил поведению Ельцина сугубо внутренние объяснения, на мой взгляд также не слишком убедительные. Горбачев, вспоминая опыт Ельцина в строительстве, обвиняет его во врожденной склонности к конфронтации. «По своим человеческим качествам, — пишет Горбачев в своих мемуарах, — он больше подходил для эпохи „бури и натиска“, чем для нормальной работы». «В нем гремучая смесь, этот человек способен только на разрушение», — заметил он в разговоре с коллегой из Кремля в 1991 году[1118]. Горбачев и некоторые эксперты говорили, что Ельцин заранее провоцирует беспорядок, чтобы начать действовать и предстать героем. Утверждения о том, что в Ельцине действовало исключительно разрушительное начало, уводят нас по ложному следу, поскольку никак не согласуются со многими страницами его биографии. Ельцин категорически отрицал обвинения в том, что он сам искусственно создает трудности и препятствия: «Препятствия меня находили сами. Всегда. Я их не искал…»[1119]

Московский психолог Олег Давыдов считает ельцинское опровержение небезупречным, потому что в нем отрицается лишь сознательное провоцирование кризиса, в то время как оно может происходить и неосознаваемо. Давыдов полагает, что склонность Ельцина к конфликтам была бессознательной, продиктованной почти мистической убежденностью в собственной способности остаться целым и невредимым. По мнению психолога, он с юности руководствовался четко выделяемой «трехходовкой»: из-за собственных действий оказывался в рискованной ситуации; ложные шаги провоцировали кризис; сила воли и удача помогали ему выйти сухим из воды. В качестве типичного примера Давыдов вспоминает описанный Ельциным в мемуарах поход с одноклассниками на поиски истоков реки Яйва; более поздним примером уже из области политики может служить начало экономической шоковой терапии в 1990-х годах[1120]. Предположение Давыдова одновременно и слишком жесткое, и замкнутое на себя: мотивация Ельцина выводится из его поведения, а затем используется для объяснения этого же самого поведения. Искали его опасности или нет — бесспорно одно: они были неотъемлемым элементом его жизни.

Альтернативные теории о причинах ельцинской переменчивости настроения существуют в избытке. Пара журналистов считает, что он страдал циклотимией — легкой формой маниакально-депрессивного расстройства. Пациенты с подобным нарушением быстро переходят от возбужденного состояния к апатии и тоске[1121]. Но ни лечащие врачи Ельцина, ни другие медики никогда не ставили ему такого диагноза. Обычно циклотимия проявляется в подростковом возрасте или в юности, в то время как в биографии Ельцина нет оснований для подобных предположений. Настроение таких больных резко меняется в течение нескольких дней, но о Ельцине никто ничего подобного не говорит. Его психологическое состояние в кризисные моменты обычно описывалось как предельно собранное, а отнюдь не эйфорическое. Хорошим примером могут служить события сентября — октября 1993 года, в разгар противостояния с парламентом. Один из генералов, присутствовавших на встрече Ельцина с войсками накануне 21 сентября, запомнил его энергичным и собранным, «вникающим в каждое слово», которое произносили офицеры. Разговаривая по телефону с президентом Клинтоном сразу после принятия указа, Ельцин был «возбужден и воинственен», но держал себя в руках. Вечером 3 октября, когда в Москве начались уличные бои, ему не хватило выдержки, чтобы обратиться к населению по телевидению. Ночью, во время ожидания кульминационной предрассветной встречи с военным командованием, Ельцину достало хладнокровия на то, чтобы пару часов поспать на диване в кабинете[1122].

Основные решения на посту лидера страны Ельцин чаще всего принимал на пике усилий и во время кризисов, возникавших отчасти по его же вине. Неуживчивость и драчливость были свойственны ему еще с Березников. В Высшей комсомольской школе в 1988 году он говорил: «Я не тот человек, который выбирает легкие или более удобные пути, предпочитает идти по гладко вымощенной дороге вместо тернистой» (см. главу 7). Кипящий котел московских событий, плюрализм и быстро меняющаяся политика переходного периода предоставили Ельцину массу возможностей для активизации этих качеств.

Сам Ельцин и те, кто знал его в 1990-х годах, часто связывали это стремление к первенству со спортивным прошлым, хотя и он, и все остальные отлично знали, что управление страной — дело куда более сложное, чем игра в мяч с небольшим количеством участников и по строго определенным правилам. Это можно рассматривать как сочетание сценариев успеха и испытания — достижение результатов, сопровождающееся самоутверждением. Ельцин, скорее всего, видел в решении политических проблем проверку своих талантов: чем сложнее ситуация, тем больше его успех. Он воспринимал как должное то, что ему удавалось справляться с проблемой, а другим — нет.

Тренер Ельцина по теннису и его личный друг до 1996 года Шамиль Тарпищев, вспоминает, что на корте его ученик справлялся «за счет мобилизации нервной системы» и полностью выкладывался только в переломные моменты игры. «Он такой же в политике был, — замечает Тарпищев. — Чем хуже ситуация, тем у него больше концентрирования»[1123]. О своем решении выйти на улицу к людям и танкам в августе 1991 года Ельцин однажды сказал: «Перебирал в уме и то, и это. Я спортсмен, и прекрасно знаю, как это бывает: вдруг какой-то толчок, и ты чувствуешь, что игра идет, что можно смело брать инициативу в свои руки»[1124]. Точно так же он отнесся и к шокотерапии 1992 года, конфликту с парламентом в 1993 году, чеченской войне в 1994 году и избирательной кампании в 1996 году. Через несколько недель после расстрела Белого дома Эльдар Рязанов спрашивал Ельцина о мобилизующем влиянии, оказываемом на него критическими ситуациями. «Да, — ответил Ельцин. — Я слишком хорошо себя знаю, чтобы не согласиться с этим… Меня надо, значит, надо постоянно, так сказать, держать на хорошем взводе… Даже в спорте, когда занимался волейболом в студенческие годы… если простая игра, от меня ничего не увидишь… Если игра — ну на грани, я могу делать чудеса»[1125]. В тревожных ситуациях Ельцин предпочитал выжиданием довести кризис до крайности, чтобы возникло осознание необходимости решительных действий. Такова была его натура, и об этом хорошо сказал один из его помощников: «выжидать, пока не припечет, пока ситуация не станет смертельно опасной для него и его власти», то есть пока матч не войдет в решающую фазу[1126]. Ельцин медлил до того самого момента, когда интуиция подсказывала ему: «Пора!» Тогда в его крови начинал играть адреналин, и он вступал в игру.