Ельцин - Тимоти Колтон

Ельцин был не первым современным политиком, питавшим слабость к утехам Бахуса. По результатам одного исследования современных лидеров было установлено, что алкоголем в тот или иной момент злоупотребляли 15 % из них (показатель, отмечаемый и среди американского населения в целом)[1159]. Кемаль Ататюрк и Уинстон Черчилль поглощали спиртное в таком количестве, какое Ельцину и не снилось[1160]. Но ни один разумный историк не стал бы сводить политическую карьеру Ататюрка или Черчилля к их пьяным выходкам. Не следует это делать и в отношении Ельцина.

Противники Ельцина и его ненавистники иногда пытались представить дело так, будто его возлияния предопределяют результаты его политики. В ноябре 1991 года Горбачев жаловался своим помощникам на то, что Геннадий Бурбулис и свита Ельцина сознательно накачивают его спиртным, чтобы вовлечь в свои сепаратистские планы, и что в таком состоянии Ельцин может стать «слепым орудием» других людей[1161]. Никаких доказательств подобных предположений нет. Иностранные партнеры считали, что пьянство Ельцина не оказывает значительного влияния на его решения и поступки, а лишь отвлекает его и удлиняет процесс общения и переговоров. На ванкуверской встрече с президентом Клинтоном в 1993 году поведение Ельцина в первый вечер «никаким образом не повлияло на его способность работать на следующее утро. Встреча увенчалась полным успехом»[1162]. Во внутренней политике ни одно из решительных действий Ельцина в течение его первого президентского срока, то есть до того, как он бросил пить, не было осуществлено спьяну или под влиянием алкоголя.

Но злоупотребление алкоголем наносило ущерб президентству Ельцина другими, окольными путями. В начале 1990-х годов россияне прощали ему этот недостаток, считая его вторичным на фоне его стараний улучшить их жизнь и порой видя в пьянстве проявление душевности и избавления от запретов. Когда его тихая революция привела к новым трудностям, в ельцинской проблеме начали усматривать эгоцентризм и политическую безответственность[1163]. Слухи о неподобающем поведении стали возникать даже на пустом месте, что обижало его, но он ничего не мог поделать.

Тяга к алкоголю нарушала его график и мешала нормально общаться с людьми. В июле 1993 года Руслан Хасбулатов договорился с президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым о том, чтобы тот стал посредником в переговорах между Ельциным и Верховным Советом. Их встреча должна была состояться в комплексе на улице Академика Варги («объект АБЦ»), но в назначенное время Ельцин оказался не способен к разговору, и Назарбаеву пришлось уехать, так и не повидавшись с ним. Хасбулатов обвинил в срыве переговоров «людей вокруг» Ельцина[1164]. Менее значительные политические мероприятия, например брифинги для прессы, максимально сокращали и отменяли, в то время как важность цикла «теннис-баня-застолье» только увеличивалась. Но наибольший вред алкоголь нанес здоровью Ельцина.

Проблемы со здоровьем и тенденция не обращать на них внимания возникли много лет назад. Ангины и ревматизм, перенесенные во время учебы в УПИ, когда Ельцин отказался от предписанного врачами постельного режима, впервые продемонстрировали его склонность пренебрегать советами врачей и считать, что физкультура и самообладание могут решить все проблемы. «Я, конечно, иногда рискованно обращаюсь со здоровьем, — писал он в одной из своих книг, — потому что на свой организм очень надеюсь. И как-то не особенно берегусь»[1165]. В июне 1992 года он прошел первое полное медицинское обследование с 1987 года. В бюллетене, подписанном консилиумом из пяти врачей, говорилось, что он здоров, и отмечалась «высокая выносливость пациента»[1166]. В последующие годы Ельцин жаловался преимущественно на легкие недомогания. Самыми серьезными состояниями были боли в спине (в сентябре 1993 года ему провели артроскопию), воспаление седалищного нерва и операция на носовой перегородке. Однако его истощенный внешний вид и частое отсутствие нередко порождали ложные и оскорбительные предположения. Кинорежиссер Эльдар Рязанов, который брал у Ельцина интервью в апреле и ноябре 1993 года, заметил, что за семь месяцев тот сильно изменился. В апреле Ельцин выглядел вполне нормально, а в ноябре сильно потел, у него были мешки под глазами, он казался «запрограммированным», его тяготило «огромное бремя вины» за развитие событий в стране. Первое ноябрьское интервью президент прервал на середине, чтобы немного поспать, и сообщил Рязанову, что теперь у него появилась привычка спать днем[1167]. В 1994 году московская элита, сплетничая о Ельцине, начала называть его «дедушкой».

Вскоре выяснилось, что главная проблема Ельцина — сердечно-сосудистое заболевание. В сентябре — октябре 1991-го, январе 1992-го и сентябре 1994 года Ельцин перенес сильнейшие приступы стенокардии, причиной которых было ишемическое нарушение кровоснабжения сердца. Последний случай, произошедший 30 сентября 1994 года, спровоцировал дипломатический скандал: Ельцин не смог встретиться с премьер-министром Ирландии, Альбертом Рейнольдсом, во время посадки самолета в Шэнноне. Это произошло всего через месяц после берлинского инцидента, и мировая пресса конечно же приписала все пьянству, которое, впрочем, тоже сыграло свою роль. Вместо Ельцина с Рейнольдсом встречался первый вице-премьер Олег Сосковец. 6 октября Ельцин извинился перед ирландским лидером, сославшись на то, что проспал. Он очень чувствительно отнесся к насмешкам по поводу его извинений[1168]. В 1995 году его симптоматика приняла угрожающие жизни размеры, вылившись в три сердечных приступа, произошедшие подряд в течение полугода: о двух первых (10 июля и 26 октября) сообщали в российской прессе, третий (в конце декабря) скрыли[1169]. После каждого приступа Ельцин оказывался в московской Центральной клинической больнице, где в общей сложности провел полтора месяца, и семь недель лечился в санатории в Барвихе. В октябре — ноябре он, лежа на больничной койке, впервые в течение длительного времени занимался государственными делами. С этого момента в его кортеже всегда присутствовала машина «скорой помощи».

Возраст, изношенность организма, жирная пища, столь популярная в России, и острое напряжение от управления страной в десятилетие великих потрясений превращали Ельцина в идеального кандидата для сердечного заболевания. Привычка злоупотреблять алкоголем увеличивала опасность. Хотя после Берлина Ельцин сократил потребление спиртного, трезвенником он не стал. Как рассказывает Коржаков, в день первого сердечного приступа Ельцин отметил назначение Михаила Барсукова директором ФСБ, произведенное в ходе послебуденновских чисток; по этому поводу Ельцин и Барсуков выпили на двоих два литра сладкого ликера «Куантро»[1170]. Бывший министр здравоохранения СССР, руководитель лучшей кардиологической клиники России Евгений Чазов, консультировавший Ельцина, сказал, что своенравность пациента неизбежно приведет к новым кризисам: «Он решил показать, что все слухи о состоянии его здоровья безосновательны, и начал вести свой прежний образ жизни. Он поехал в Сочи, играл в злополучный теннис, выпивал. Конечно, все закончилось печально». Октябрьский инфаркт произошел сразу же после возвращения из поездки в США. Только после этого, по словам Чазова, Ельцин стал вести себя более осторожно, хотя и отказался от диагностической коронографии, на которой настаивали кремлевские доктора. В декабре все произошло точно так же, как и в первых двух случаях[1171]. В 1996 году, когда ему предстояло отстаивать свое кресло в борьбе с коммунистами, Ельцин относился к себе уже более бережно[1172].

Как бы ни хотелось Ельцину удержать все это в секрете, он, очень похожий на толкающего тяжелый жернов Самсона-борца из поэмы Джона Мильтона, оказывался со своими мучениями и слабостями на всеобщем обозрении. Так случалось потому, что в 1990-х годах российские СМИ были более свободными и живыми, чем в любой другой период истории страны. В июне 1990 года цензура была запрещена новым законом СССР о печати. Двое из трех авторов законопроекта, Юрий Батурин и Михаил Федотов, при Ельцине заняли высокие посты. Российская конституция 1993 года подтвердила запрет цензуры, и во время обсуждения проекта Ельцин согласился усилить соответствующую статью[1173].

Откровенность, с которой журналисты писали об оплошностях и грешках первого лица государства, была беспрецедентной для России. Ельцин не любил критики в свой адрес или в адрес своей политики, и у него было множество возможностей покончить с этим. Его отказ воспользоваться ими говорит о принципиальности, характере и реализме этого человека. Он понимал, что после коммунизма страна должна стать более современной, а для этого необходима пытливая и самостоятельная пресса. «Критика нужна, — утверждал он в 1992 году. — Если мы не будем критиковать сейчас, мы скатимся опять в то болото, в котором находились многие десятилетия». Подавление критики было бы признанием в трусости: «Если лидер, руководитель, Президент начинает давить на прессу, это значит, он слаб. Сильный руководитель не будет давить на прессу, даже если она его критикует»[1174].