Ельцин - Тимоти Колтон

Он всегда старался держать дистанцию практически со всеми своими профессиональными и политическими соратниками. Судя по всему, этой чертой он был обязан своим уральским родственникам. Житель Бутки, который был знаком с Николаем Ельциным, говорил журналисту: «Борис Николаевич… думает, что если он с кем-нибудь подружится, то не сможет требовать с этого человека. Поэтому он держит всех на расстоянии. Он очень похож на своего отца»[1099]. Беспощадная конкуренция в партийном аппарате усилила эту его черту. В бытность свою первым секретарем Свердловского обкома Ельцин этого не скрывал. Во время охоты на лосей и уток, «на природе он расслаблялся, позволял себе товарищеское обращение. Но дистанцию соблюдал всегда»[1100]. О годах работы в обкоме, а после — в Московском горкоме Ельцин писал: «У „первых“, как правило, нет близких друзей. Возникает какой-то синдром закрытости, осторожность в общении повышается неимоверно. Все это и во мне со временем появилось — закрытость, осторожность в общении с новыми знакомыми»[1101]. Другой человек мог бы в такой ситуации потянуться к родственным душам, а не отгораживаться от них. Не таков был Ельцин: став «первым», он погрузился в почти чеховское одиночество. Это чувство еще более усилилось, когда в период неопределенности и постоянных перемен он возглавил всю Россию.

Порой Ельцин сближался с некоторыми иностранцами. Одним из таких людей был последний американский посол в СССР и первый посол в России Роберт С. Страусс. 15 лет спустя Страусс в разговоре со мной вспоминал: «Он не любил и не доверял многим людям, но мне доверился». Объяснить это Страусс может только духом товарищества — оба видели друг в друге некую «искру», — а также тем, что они принадлежали к одному поколению, и Страуссу ничего не нужно было от Ельцина[1102]. Другой пример: Ельцин подружился с Гельмутом Колем, ставшим первым иностранным лидером, которому он нанёс визит в 1991 году, и китайским президентом Цзян Цзэминем. Все эти люди были ровесниками Ельцина или чуть старше его (Страусс родился в 1918 году, Коль — в 1930-м, а Цзян — в 1926-м)[1103].

С русскими отношения складывались совершенно иначе: дружеские чувства омрачались подозрениями. Примером тому может служить его дружба с Геннадием Бурбулисом (р. 1945), преподавателем из УПИ, который имел на Ельцина большое влияние в начале его президентства. После того ак они познакомились в советском парламенте, Бурбулис был правой рукой Ельцина на российском съезде, руководил избирательной кампанией 1991 года, именно ему Ельцин хотел поручить возглавить президентскую администрацию (это предложение тот неосмотрительно отклонил). Бурбулис посоветовал Ельцину кандидатуру Егора Гайдара, стал первым вице-премьером и госсекретарем. Но, как мы могли видеть, еще до окончания 1992 года отношения между Бурбулисом и Ельциным испортились. Отчуждение возникло и в личных, и в политических отношениях:

«Не скрою, в какой-то момент я начал чувствовать подспудно накопившуюся усталость — одно и то же лицо я ежедневно видел в своем кабинете, на заседаниях и приемах, у себя дома, на даче, на корте, в сауне… Можно и нужно стремиться влиять на президента — для пользы дела, для реализации своих идей. Но только знать меру при этом! Так же просто, как входил Геннадий Бурбулис на любое совещание, он начал входить в меня самого. В личных отношениях наступил какой-то предел. Что ж, это бывает»[1104].

Дольше всего дружеские отношения у Ельцина сохранялись с Александром Коржаковым, его коренастым телохранителем, которого он сделал начальником кремлевской охраны. В первой половине 1990-х годов они не расставались — вместе работали, делили хлеб, занимались спортом и отдыхали. Во время поездки в Республику Саха Ельцин случайно поранил Коржакова подаренным ему ножом. По предложению Ельцина Коржаков сделал надрез на руке Ельцина, и они смешали кровь. Тот же обряд они повторили через несколько лет уже в Москве[1105]. В 1994 году, услышав, что Ельцин боится операции по исправлению искривленной перегородки носа, Коржаков, у которого было то же заболевание, вызвался сделать операцию первым — «в роли подопытного кролика». После Коржакова на операцию решился и Ельцин[1106]. Коржаков получил квартиру в том же доме в Крылатском, на шестом этаже, рядом с квартирой Ельциных, и дачу в «Горках-10», по соседству с ельцинской. Когда в 1994 году дочь Коржакова, Галина, выходила замуж, Ельцин находился в поездке и не смог присутствовать на свадьбе; семья повторила торжество после его возвращения. В 1995 году Коржаков стал крестным отцом четвертого внука Ельцина, Глеба Дьяченко.

В «Записках президента», опубликованных в 1994 году, Ельцин писал, что работа Коржакова «заставляет его круглые сутки быть рядом со мной»[1107]. Завоевать доверие президента Коржакову удалось благодаря своей уникальной совместимости с ним. Они были товарищами, отношения между которыми строились на симпатии и доверии. Оба были выходцами из низов (Коржаков родился в 1950 году в семье московского рабочего и до семи лет жил в гнилом бараке), хотя Ельцин был более образованным человеком. Товарищество, политическое и неполитическое, в Советском Союзе возникало преимущественно между мужчинами, так было еще со времен большевиков, и именно такие отношения сложились между Ельциным и Коржаковым[1108]. Для Ельцина Коржаков был и собутыльником, и доверенным лицом, готовым всегда подставить надежное плечо. В своей книге Ельцин вспоминал, как во времена опалы ездил на дачу к Коржакову: «В доме мы не помещались, ставили палатку рядом, удили рыбу, купались в речке». Став президентом, Ельцин не утратил доверия к Коржакову: «И сегодня Коржаков никогда не расстается со мной, а в поездках даже и ночью, когда не спится, сидим вдвоем. Очень порядочный, умный, сильный и мужественный человек, хотя внешне кажется очень простым»[1109]. Несмотря на то что Наина Иосифовна всегда относилась к Коржакову с некоторым сомнением, она считала его «почти что членом [их] семьи». Однажды за обедом она спросила у жены Коржакова, Ирины, не делится ли он с ней тем, что слышит в их доме. Ирина ответила, что они любят Ельциных так сильно, что унесут их секреты с собой в могилу, и то же самое повторил сам Коржаков[1110].

С течением времени Ельцин уставал от Коржакова, а Коржаков — от него: круглосуточное общение утомляло обоих. По мере того как здоровье Ельцина ухудшалось, начинала сильнее сказываться разница в возрасте; кроме того, президента беспокоило, что роль Коржакова как всеобщего помощника и «привратника» заметно возрастает, выходя за пределы Кремля. Кровные братья разошлись, когда Коржаков сблизился с кликой высокопоставленных консерваторов, ратовавших за перенос президентских выборов 1996 года и начавших бороться с либералами за контроль над избирательной кампанией. 20 июня, между двумя этапами выборов, разразился финансовый скандал, ставший последней каплей. Ельцин уволил Коржакова за неподчинение, сказав, что он и его группа «много на себя брали и мало отдавали». Обиженный отставник, которому не предложили другой работы, сделал разрыв окончательным, через год опубликовав весьма мстительную книгу воспоминаний «Борис Ельцин: от рассвета до заката» и снабдив ее нелестными фотографиями Ельцина со взъерошенными волосами, в мешковатых тренировочных штанах, со стаканом, удочкой или ружьем. Ельцин счел Коржакова предателем, и не без основания: телохранители, как и священники, слуги и врачи, должны хранить обет молчания. Больше они никогда не общались. Коржаков тоже считал Ельцина предателем. В письме от 22 июня 1996 года он написал, что народ может обернуть эту отставку против самого Ельцина: «Они воспринимают все буквально и рассуждают так: „Предал своих, значит, предаст и нас“». По словам Коржакова, его жена Ирина сказала, что Ельцин объявлял по телевидению об отставке ее мужа с «улыбкой Иуды» на устах[1111].

Те, кто разбирался в человеческой природе лучше, чем Бурбулис и Коржаков, всегда сознавали риск чрезмерной близости к президенту или создания у него ощущения, будто он перед кем-то в долгу. Виктор Черномырдин (р. 1938), с 1992 по 1998 год занимавший пост российского премьер-министра, порой приезжал в Завидово и делил с президентом праздничную трапезу, но умел уважать его желание автономии: «Независимо от того, что я там, допустим, мы вместе на охоте там, я никогда себе сам не позволял там близко даже пользоваться этим, никогда. Ну а кто, я видел, кто пытался иногда, ха-ха, тот [поплатился за это] и в полной мере — он [Ельцин] такой…»[1112]

Еще более существенную проблему для Ельцина как президента представляла его склонность к фазовым колебаниям. В повседневной жизни он всегда придерживался точного распорядка. Члены семьи порой развлекались, прося его угадать время, не глядя на часы, и ему это, как правило, удавалось с точностью до минуты. Помощника и начальника протокола Владимира Шевченко он ценил за трезвость суждений и «фантастическую пунктуальность» и однажды сказал Александру Руцкому, что выбрал его на роль кандидата в вице-президенты за его военную приверженность распорядку[1113]. Если подчиненный опаздывал на встречу хотя бы на минуту, то, входя, уже видел, как Ельцин нетерпеливо притопывает ногой. На российско-американских переговорах Ельцина выводила из себя непунктуальность Билла Клинтона. Опаздывал Ельцин на организованные мероприятия только тогда, когда хотел продемонстрировать свое неудовольствие. Так, например, было во время переговоров в Ново-Огареве в 1991 году, до и после августовского путча, куда он часто приезжал уже после того, как Горбачев начинал заседание.