Рассвет пламенеет - Борис Беленков

— Ракету! — обронил Симонов, оглянувшись. Пересыпкина рядом не оказалось. «Положат людей!» — мелькнула мысль.

Но вот третья рота понеслась вперед. Опасаясь замешательства, Симонов рванулся и сам, обгоняя солдат. Оглянувшись, он вскрикнул:

— Быстрей!

Мельком он увидел залегшего бронебойщика Рычкова, на ходу приказал ему:

— По пулемету!

Почти в тот же миг грянул выстрел противотанкового ружья. Тяжелое, страшное отстукивание вдруг оборвалось, пулемет захлебнулся. Симонова подгоняла настойчивая мысль: «Быстрей, быстрей!..». догнав Метелева, он крикнул:

— Забирай правее снарядных воронок, Метелев! Правей — значительно…

— Хорошо, я вижу… — откликнулся тот.

Но внезапно будто отпрянул грохот стрельбы и взрывов, отхлынули темные волны чада и пыли. Тяжело дыша, Симонов остановился.

— Н-ну, — с трудом проговорил он, взглянув в потное лицо Метелева. — Взяли! Поломали к чертовой матери их оборону, вот что!

— Вперед надо, товарищ майор.

— Держи! — закричал пожилой гвардеец, показывая автоматом на запад. — Они удирают, смотрите!

— Принимайте решение, товарищ гвардии майор, — произнес Метелев настойчиво. — Ведь в самом деле удирают!

— Сидящих в окопах бить было легче, чем в поле ловить, когда они спасаются от смерти, — с усмешкой заметил Симонов. — Приводите роту в порядок, Метелев. И двинемся… Да россыпью чтоб…

Под ногами зашуршала трава. Навстречу подул трепетный ветер. Солнце, опускаясь все ниже, красноватыми лучами ложилось на желто-серую стерню пшеницы. Несмотря на усталость, Симонов чувствовал себя словно в канун большого праздника. «Сдвинули мы их!.. — думал он, идя позади рот. — Сдвинули с высоты…».

Симонова догнал Мельников. Трудно перевел дыхание, сказал:

— Отвоевался наш комиссар, Андрей Иванович.

Симонов вздрогнул и остановился:

— Как… отвоевался? — спросил он так тихо, что еле расслышал собственный голос. — Убит?

Мельников опустил голову:

— Он жив, но такое случилось… Комиссар навалился на офицера, чтобы взять живым. Это в траншее произошло. А тот под собой взорвал гранату. Сами понимаете, — пламя, взрыв. Рождественского увезли в тыл. Он ничего не видит.

— Я должен продвигаться вперед, Метельников, — сказал Симонов. — Возвращайся к месту боя. Нашего Пересыпкина нет… Не знаю, что с ним. Разыщи. Эвакуируй раненых.

XXV

Как ни тяжело было Магуре видеть Рождественского в таком состоянии, она говорила с ним спокойно.

— Вы говорите, что это временное явление… Но долго ли так будет? — спросил Рождественский.

— Не думаю, Александр Титович, что это у вас надолго. Здоровые нервы — главное в таком состоянии. Вы честно дрались. Долг перед Родиной вами выполнен. А теперь нужно верить, что вы будете видеть… Мне кажется, в спокойствии и заключается главная процедура лечения…

Рождественского усадили в кабину санитарной машины. Некоторое время Магура стояла на подножке.

— Главное — спокойствие!.. — повторяла она.

— Я чувствую, что сами вы не спокойны, — сказал Рождественский, печально улыбнувшись. — Передайте Андрею Ивановичу: если я увижу свет, вернусь в батальон. И только в этот батальон, слышите? Так всем и скажите…

В медсанбате Рождественского раздели, приготовили для купания. Санитарка стала на колени, притронулась к его ногам. Он отдернул их, словно в испуге. Рядом кто-то засмеялся.

— Смелей, смелей, капитан… Я в третий раз попадаю в госпиталь, привык.

— Кто вы? — спросил Рождественский.

— Полковник Сафронов. Из штаба Северной группы фронта. Помните, вы были у меня.

— Вы ранены?

— Я же сказал: третий раз попадаю в госпиталь. Нас угостили в одном и том же бою. Я был в соседней с вами дивизии вашего корпуса.

— Куда же вам угодило?

— Все в ногу. Второй раз, представьте! Все в одну и ту же. Но, кажется, кость не задело. А вы… совершенно не видите?

— Ощущаю свет, но очень смутно…

— Да, вот что: полковника Руммера не ваш батальон схватил?

— Наш. А что?

— Полковник — сволочь. Сначала — раскис, потом замкнулся. Отказался отвечать на допросе. Ну, и дьявол с ним, без него обошлись.

— А как же с генералом Фельми, с его африканским корпусом, товарищ полковник?

— Ну, там, как полагается… Тогда же штаб группы, штаб фронта, вплоть до генерального штаба, все на картах отметили: «Ачикулак. Экспедиционный корпус. Военно-политическая задача: ударно-штурмовая группа прорыва в Иран, в Индию».

— Меня интересует, какие меря были приняты? Все-таки корпус Фельми — крепкий орешек.

— В обход ему песками двинулся казачий Кубанский кавкорпус. А после гизельской операции туда же пошел и кавкорпус донских казаков. Так что господину Фельми туго сейчас.

Затем оба они очутились в палате. Сидя на кроватях, склонившись друг к другу, старались не выдавать боли.

— Но что же все-таки произойдет в результате битвы за Сталинград? — задумчиво проговорил Рождественский, обхватив колени руками.

— Наши не пустят гитлеровцев за Волгу, — твердо сказал Сафронов. — Вот увидите…

— К сожалению, не уверен, буду ли иметь такую возможность, — встряхнул головой, сказал Рождественский.

— Подлечат, наберитесь терпения. Что вам врачи сказали?

— Почти ничего. Завтра эвакуируют в глубокий тыл. Боюсь остаться в потемках.

— Вы вот что, капитан, — помолчав, посоветовал Сафронов, — веселей, веселей все же! Не надо замыкаться в самом себе. Будете много думать, хуже получится. Держитесь, вы на это способны, понимаете?

— Я все это понимаю, полковник, — согласился Рождественский, — но давайте начнем лечение с того, что прекратим говорить о моем положении…

XXVI

В направлении Орджоникидзе Клейст отказался от плана прорыва к Грозному, но продолжал удерживать рубеж от Терека до Черных гор. Линия обороны противника проходила через селения Дур-Дур и Змейскую. Против дивизии Василенко зарылись в землю солдаты противника потрепанной 2-й румынской горнострелковой дивизии генерала Думитреску, остатки недобитого особого полка «Бранденбург» и поредевшие полки 13-й танковой дивизии.

Правей сосредоточились полки дивизии «СС-Викинг», а слева в горах сидела дивизия «Эдельвейс». Стянутые к рубежу вражеские артбатареи и минометные дивизионы беспрерывно обстреливали наши тылы и нашу линию обороны. Как только небо прояснялось, в воздухе появлялись «Юнкерсы» неудачливого генерала Фибиха.

Над обороной бушевала метель, сплошь застилавшая равнину. По ночам над окопами струился дымок с запахом испарений и подгоревших портянок. У печурки шевелились люди, поочередно отогревавшие руки, — одни приходили в крытую землянку, другие расходились траншейками. Два раза в сутки к траншейкам приползали батальонные повара с горячей пищей и не менее горячими новостями.

Теперь все в окопах заговорили о наступлении советских войск под Сталинградом. Это огромное событие вызвало у гвардейцев невиданно радостное возбуждение. Но в первом батальоне никто еще толком не представлял полного размаха и всей величины начавшейся грандиозной битвы.

Зная о том, что против лавины немецких войск, подкатившихся к Волге, выступили свежие силы советских армий, многие из сидящих здесь, в окопах, уже говорили, что происходящее сражение неизбежно повлечет за собой бегство войск Клейста. Гвардейцев не мог не волновать вопрос, как отразится на Кавказской группе немецких войск битва под Сталинградом.

— Андрей Иванович, какой целью задались немцы? — спрашивал Мельников, начинавший утрачивать терпение. — Здесь, в нашем секторе?

— Первое, — шутливо отвечал Симонов, — выбросить на нашу оборону весь запас авиабомб, мин и снарядов. Это им нужно, заметь. С Кавказа удирать будет легче.

Они сидели в землянке. Здесь был и Бугаев, снова исполнявший обязанности комиссара батальона.

— Чего-то противник ждет, — продолжал Мельников.

— Это самое «чего-то» — ясное дело, — сказал Симонов, посасывая цигарку. — Под Сталинградом наши перешли в наступление. Клейст и выжидает — чего же там произойдет? Авось все обойдется благополучно.

— Тогда что же?

— Тогда? Об этом надо у Клейста спросить. А сейчас для него главная задача — оборона. Почему? Да очень просто. Клейст сдерживает нас потому, что боится, как бы мы не вышли в тыл Моздокской группировке. Опять же этот, как его, да — Фельми, со своим африканским корпусом. Он и так от казаков харкает кровью, а тут бы еще мы. Клейст попытается, конечно, не пустить нас в Кабарду.

— В этом вся суть, — заметил Бугаев. — Так и полковой комиссар рассказывал на инструктаже.

— Говорил ли Киреев, что творится в районе Моздока? — поинтересовался Симонов.