Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

но спину ровно держи, — проходя мимо Блез без нежностей хлопает его ладонью между лопаток. — Ладно кассатор беглый, таким забитым ты для них и за абаддона мыкающегося сойдешь, — он оглядывается по сторонам, будто что-то обдумывает, а затем сообщает: — Лошадей в конюшню отведем, а дальше пойдем раздельно. Я вперед, вы втроем за мной, но из виду не теряйте.

— Приманкой для них будешь? — Коннор невесело хмыкает. — Героем стать решил?

— Приманкой? — нос Ады морщится пока она смотрит то на одного, то на другого.

— Если в городе ищут абаддонов, проверять будут не только уезжающих. Кассаторы станут и по улицам в гражданском шляться, а там уж будут подозрительные рожи высматривать и проверять. Ну а подозрительный для них всякий, кто с эльфами в родстве, — Коннор смотрит на воодушевляюще спокойное лицо наемника, запекшуюся кровь в углу его губ, уже посиневший след удара на разбитой скуле и, дольше всего, на его нечеловеческие глаза. — То, что у него эльфы среди бабок-дедов затесались, разве только слепой не увидит. Вот только не поможет это все.

— Это почему же, рыжий?

— Кое-что ты об их приемах, может, и разнюхал, но всего не знаешь. Когда людей проверяют, — он приподнимает рукав для наглядности, — берут руку и ножом надрезают. Смотрят, начнет ли затягиваться. Мелкой царапине на абаддоне много времени не надо, за минуту-две может совсем исчезнуть, а по твоей побитой роже сразу видно, что это не про тебя.

Уголком глаза он замечает, как при этих словах Ричард отводит взгляд в противоположную от них сторону.

— Только вот это ты все знаешь, а они — нет. По моей роже видно, что оно затягиваться начинает, — Блез выгибает бровь, — а уж когда мне в морду дали, два дня или две минуты назад в подворотне — им почем знать? — он выжидает несколько секунд и, не услышав возражений, продолжает: — Делаем, как я сказал. Увидишь, что меня остановили — двигай оттуда, но осторожно. Ты по ту сторону сам был, не мне тебе объяснять, за что заподозрить могут. Время я выиграю, но немного, за решетку ради тебя себя бросать не дам. Все ясно?

***

Похоже было, что вести о творящемся в городе не на шутку переполошили местный люд, заставив его запереться в домах и не совать носа на улицу без крайней нужды, что, должно быть, казалось крайне правильным решением им самим, но нисколько не облегчало жизни Коннору. Проходя мимо пустых прилавков вблизи рыночной площади, он и на миг не переставал чувствовать нити холодного пота, разматывающиеся вдоль его спины. Лук и ремень от колчана давили на плечи и грудь неподъемным грузом, но он был благодарен всем, кому только можно, что добротное кассаторское оружие, расстаться с которым было бы труднее всего, не украшали ничем, что помешало бы при необходимости скрываться с ним на виду у врагов. И Коннор скрывается от своих, идет по занятому ими городу, стиснув чуть дрожащие пальцы на простом черном ремне колчана, когда-то полученном от них же.

Прохожие, попадающиеся им на пути, редки и малочисленны, идущему впереди Блезу приходится держаться далеко, чтобы не выдать их строя. Коннору видно, как он пытается придать собственным движениям нетвердости, чтобы сойти за только что избитого, и от этого все внутри сжимается с новой силой — даже Блез, куда более опытный в том, что касалось скрытности, не был уверен, наблюдают кассаторы за ним в эту секунду или же нет. Поначалу их натянутые луки и хищные взгляды приметивших жертву охотников чудятся Коннору за каждым поворотом и из каждой щели, но, чем ближе оказываются они к центральной части города, тем больше отпускает его будто тетива тугое напряжение, словно прежде оттягивавшая ее рука начала уставать и сдавалась.

Откуда кассаторам знать, что он может быть в Эрде? Разве мог любой другой человек в здравом уме после дезертирства из Ордена укрыться здесь, на берегу Сибора, а не в излюбленной преступниками всех мастей Гренне? Быть может, он и был заперт ими в далекой резервации с тех пор, как стал полноправным членом Ордена, но он еще не успел окончательно одичать и позабыть, как была устроена жизнь в реальном мире, и это, изучившие его вдоль и поперек не хуже любого заключенного, они должны были понимать.

Шум от немногочисленных прохожих, встречающихся им на пути, не заглушает главного украшения города — фонтанов всех размеров и форм, какие только мог вообразить себе человеческий ум. Они неизменно украшали улицы, площади и даже внешние стены самых богатых домов Эрда — о том же, что крылось внутри самих зданий и на их задних дворах, можно было гадать бесконечно.

Они добираются до рыночной площади, с которой медленно и боязливо, но между тем будто бы неохотно расползаются последние торговцы. Коннор не успевает удивиться, прежде чем его взгляд натыкается на одно из многочисленных объявлений украшенных солнцем Ордена, наследием его эльфийский истоков: “С сего дня, в связи с установлением в городе особого положения, открытая торговля разрешена только на сей площади, два часа после полудня, когда будет установлен за площадью надзор рыцарей Священного Ордена имени Венсана Кассатора и городского гарнизона Эрда. Тот, кто осмелится указ сей нарушить, должен будет за то уплатить штраф в городскую казну, дабы деньги те пошли на благо Империи. Подписано: рыцарь-командор Фармедард Орт, бургомистр…”

Посреди площади перед ними предстает то, из-за чего все когда-либо побывавшие в городе чужеземцы должны были до слез потешаться над имперцами — Коннор видит, как на короткий миг замедляется идущий впереди Блез, а следом чуть дергаются его плечи, будто от старательно задавленного смешка. Фонтан, что своими размерами, должно быть, в разы превышающий некоторые бедняцкие дома на окраине города, тянется к небу столь усердно, будто желает оцарапать его своей верхушкой. За нижним каменным ярусом, и без того дотягивающим Коннору до пояса, поднимается еще один, а на его вершине, взмахивая огромными крыльями, а вместо огня выпуская из пасти поток вод Сибора, возвышается самое презираемое и меж тем самое часто изображаемое существо в империи — сам Блэкфир. Едва ли Коннор удивился бы, скажи ему кто-то, что статуя твари куда как больше, чем сам дракон при жизни. Крылья его сгибаются, будто скульптор поймал его в момент взлета, а с пьедесталом, как оказывается при приближении, целую каменную махину соединяет лишь одна лапа, словно бы готовая вот-вот оторваться от земли вслед за остальной тушей. Безупречный баланс, созданный