Молодость - Савелий Леонов

Дерзкая мысль пришла в голову Степана.

— Шуряков, есть патроны? — спросил он, усаживаясь на телегу пулеметчика.

— Полторы ленты осталось, товарищ комиссар.

— Гони на батарею!

Шуряков сразу оценил намерение Жердева и ударил по лошадям. Из-под колес полетели комья земли, влажной и тяжелой. Стучали конские копыта, шуршало подмятое жнивье. Красноармейская цепь отстала, прислушиваясь к звукам уносившейся вдаль повозки.

— Заворачивай! Живо!

Шуряков дал круг возле самой артиллерийской позиции, осадил. Пригнувшись к шероховатым рукояткам затыльника, Степан нажал спуск. Захлопотал «максим», играя золотыми блестками пламени. Видно было, как заметалась в темноте орудийная прислуга, как бежала пехота, выделенная для прикрытия батареи, и тоже гибла под свинцовым ливнем.

Марковские подразделения, собираясь в пятый раз атаковать красных, переполошились. У них за спиной внезапно смолкли пушки и разгорелась пулеметная трескотня.

Семенихин, находясь в передовой цепи своего полка, закричал:

— Братцы! Пора кончать разговор! — и пошел, прихрамывая, на желтые огоньки винтовочных выстрелов.

— Урррр-а! — поднимаясь из окопов, грянули советские батальоны.

Марковцы сначала отползали. Потом кинулись бежать, оставляя на поле боя оружие, санитарные двуколки, дымящиеся кухни с жирной бараниной.

К рассвету полк Семенихина занял село южнее Орлика. Командир и комиссар встретились в штабе на новой стоянке. У Степана была перевязана кисть правой руки, но выглядел он бодро и счастливо.

— Ранен? — нахмурился Семенихин.

— Шальная, понимаешь, задела… Да пустяки! Главное, с Халепским-то у них не все выдурилось!

— Не пустяки, — возразил командир. — Человек, лишенный правой руки, теряет девяносто девять процентов трудоспособности.

— Разве я ее потерял?

— На сегодня—да! И на завтра. А нам, брат, еще воевать да воевать..

И протянул комиссару только что полученный приказ: оставить село и двигаться на север, к железной дороге.

Степан побледнел. Вся тяжесть ночного напряжения; вдруг прилила откуда-то в его мышцы, в сердце, в кровь. Он сказал медленно, с передышкой:

— От-сту-пать?

— Белые прорвали наш фронт на стыке тринадцатой и четырнадцатой армий, — Семенихин развернул карту, отыскивая нужный пункт. — Эти стыки, будь они прокляты, всегда отличаются уязвимостью.

Он покрутил стрелку черного уса, отодвинул карту и добавил:

— Дело дрянь! Резерва у нас нет. А Деникин пустил в прорыв самую лучшую из своих дивизий — корниловскую. Вот мы и выравниваем линию.

Глава сорок шестая

Давно уже кончилась жатва в Черноземье, но продолжалась на полях военная страда. Красноармейцы забывали о горячей пище, отражая атаки белых, и кашеварам приходилось выливать в канаву прокисший суп. Все реже стреляла советская артиллерия из-за нехватки снарядов; пехотинцы берегли каждый патрон. Все гуще… вырастали на пройденных рубежах свежие холмики могил.

Тяжело было Степану смотреть, как села, хутора и бескрайние равнины оставлялись врагу. Часто задерживался он на пыльных дорогах, перетянутых голубыми нитями осенней паутины, кидал вокруг потемневшим взором — искал позицию, чтобы упереться и не отступать.

Но прорвавшиеся корниловцы нависали на левом фланге. Полк Семенихина нес потери от перекрестного огня и откатывался назад. День за днем белые расширяли брешь между тринадцатой и четырнадцатой армиями, сосредоточивая тут главные силы добровольцев Май-Маевского.

Деникин спешил доказать, что он — и только он! — может в короткий срок справиться с большевиками.

И Антанта поощряла его ретивость. Теперь она готовилась нанести решающий удар по Республике Советов с юга и не жалела средств для снабжения своего нового избранника. Королевство Великобритания прислало в Новороссийск пятьсот восемьдесят восемь орудий, двенадцать танков, два миллиона снарядов, миллион шестьсот тысяч ружейных патронов и двести пятьдесят тысяч комплектов обмундирования. Америка доставила сто тысяч винтовок, свыше трех миллионов патронов, триста девятнадцать тысяч семьсот пар сапог, сто восемьдесят восемь тысяч шерстяных фуфаек, двести тысяч простых фуфаек и столько же шинелей. В портах Севастополя и Новороссийска выгружались французские танки, аэропланы, грузовые машины и снаряжение.

Задушив революцию в Баварии и Венгрии, империалисты Старого и Нового света ухватились за конец мертвой петли, накинутой на свободную Русь. В это время английские газеты, воспроизводя речь Черчилля на съезде консервативной партии, писали:

«После сосредоточения всевозможных военных припасов вдоль всех границ Советской России начнется наступление на Москву армий четырнадцати государств. Это наступление должно начаться в конце августа или в начале сентября. По расчетам Черчилля, Петроград должен пасть в сентябре, а Москва — к рождеству».

Роковая петля вокруг Республики Советов день ото дня затягивалась все сильнее. Все ближе и ближе подступал злобный враг к сердцу страны.

Белым удалось вырваться на железную дорогу Курск — Мармыжи — Касторная, их бронепоезда стали бить в тыл красноармейским частям, которые упорно держались по ту сторону линии. И вот с тремя бронепоездами противника вступил в бой один советский бронепоезд «Стенька Разин». Дуэль продолжалась до темноты. «Стенька Разин», маневрируя в сплошном каскаде разрывов, с разодранной паровозной трубой, заставил умолкнуть орудийную башню на «Трех святителях» — гордости корниловской дивизии, нанес повреждения двум другим поездам и отошел по ветке Мармыжи — Верховье.

Этим поединком с белогвардейскими бронепоездами командир «Стеньки Разина» Павел Октябрев хотел отвлечь мощь артиллерийского огня на себя и дать возможность пехоте отступить без урона за железную дорогу. Однако не всем частям удалось к утру выбраться из западни. Задержался Алатырский конный полк и заградительный отряд Терехова, которые ночью вели бой и не сумели оторваться от противника.

Степан тревожно ждал рассвета. Позади лежала родная Орловщина, там с надеждой и опасением думали о нем мать и отец, обремененная детьми и делами коммуны Настя. Неужели и жердевским избам суждено запылать от английских и американских зажигательных снарядов? Неужели шагнет туда этот новый Мамай с генеральскими погонами?

Отыскивая в кармане трубку, Степан заметил подходившего бойца. Это вестовой, державший связь со штабом полка, принес комиссару письмо. На конверте не было почтовых штампов.

— Кто доставил?

— Шофер какой-то, товарищ комиссар.

Письмо было коротенькое — очевидно, Настя боялась упустить счастливую оказию. Она писала, что все живы и здоровы, что полевые работы кончаются, только нет ей покоя ни днем, ни ночью. Мается она в тоске и ждет не дождется весточки от него,

В конце письма сообщалось:

«Недавно бабы, ходившие в Коптянскую дубраву за орехами, нашли полумертвую Аринку… Лежит сейчас в больнице. Есть слухи, что Федор Огрехов убил Клепикова».

Пока Степан читал письмо, прикрыв карманный фонарик полой шинели, с батальонного командного пункта прибежал телефонист и доложил:

— Товарищ комиссар, вас просят срочно в штаб. Звонил командир полка.

Степан взял лошадь и поехал. Он был взволнован содержанием Настиного письма и почему-то рассчитывал получить от приезжего шофера дополнительные вести.

Небо хмурилось, проглядывая из-за туч; накрапывал дождик. На деревенских огородах пахло зрелой коноплей, тщательно повязанной в большие снопы и сложенной «козлами» для просушки. Под копытами шуршали жухлые огуречные плети. Цеплялась, обдавая холодной росой, трава повилика.

Еще издали Степан увидел возле избы, где помещался штаб, легковой автомобиль. Подъезжая, он рассмотрел за рулем молодого парня с пылезащитными очками на кожаной фуражке.

— Найденов! — окликнул Степан, спрыгивая с седла. Шофер в радостном удивлении полез из кабинки.

— Степан Тимофеевич!.. Вот как довелось повидаться!

— Что же, прямо из наших мест?

— Был проездом. Послали из штаба армии за одним человеком в Орел, я и завернул с большака посмотреть вашу коммуну.

— Ну, как там?

— Вид богатый. Урожай собрали — страшно смотреть. Скирды, скирды… темно от скирд! Только молотить не дадут…

— Кто не даст?

— Белые. Ты послушал бы, Степан Тимофеевич, разговоры в штабах. Там считают дело наше проигранным…

— В штабе армии?

— Да, и в штабе фронта. Мне везде приходится бывать.

— Кого ты привез? — спросил Степан, желая переменить неприятный разговор.

— О-о! Большое ухо от лоханки… По заданию Реввоенсовета действует. Да сейчас убедишься, там тебя ждут.