Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

чёрт с этим планом. Лёня! — Мужчина установил визуальный контакт с единомышленником. — Тащи быстро заготовленный полиэтиленовый ковёр и расстилай, приготовь все инструменты, а я пока за водкой схожу!

— Угу. — Леонид, слегка побледневший, сразу засуетился.

HarmС более не надоедал своей болтовней, да и вообще, притих настолько, что чуть ли не слился со старыми обоями. Миша вытер руки, осмотрел себя в зеркале и вышел из квартиры. Скеров же выполнял поручения товарища, изредка поглядывая на ещё живого пленника.

Через двадцать минут вернулся Срокин с обещанной бутылкой. Он всё ещё пребывал в крайнем возбуждении. Было непонятно, в хорошую или плохую сторону.

— Лёнь, ты не представляешь, что я только что видел. О таком вообще стоит молчать по-хорошему, но это полный здец!

— М?

— Тут закончим и расскажу, но предупреждаю, ты меня примешь за сумасшедшего. Ха-ха, кстати, — это уже Миша обращался к Даниилу, — вполне в вашем духе ситуация. Только без цензуры, ну и уж совсем пошло, но, как говорится, делу — время, а потехе — час. Сначала насущное.

На разложенную клеенку мужчины сложили уже отвязанное тело поэта. Всё делалось, как ни странно, основательно. С помощью огромной иглы и усиленного магнитного насоса, похитители за час откачали всю кровь в пятилитровую бутылку. Затем в их руках оказались пилы. Михаил начал пилить ноги поэта по суставам, а Леонид занялся руками.

PushкинV3 не выглядел как человек. Скорее на мумию или, если быть более точным, на ту самую сушеную рыбу, которую не додержали на солнце. И вот она, внешне вроде сухая, на деле имеет такую неприятную смесь влаги и скрюченных кишок внутри.

Самым сложным оказалась разделка туловища. Его решили распилить вдоль пополам, этого должно было хватить, чтобы все части свободно уместились в заготовленные деревянные кубы, походившие на обычные строительные коробы.

Когда же рыбка была порезана и аккуратно, с педантичной манерой, уложена в «сосуд погребения», Леонид начал намешивать бетон. Миша же принялся хлестать водку. Он тратил намного больше усилий, чувствуя в беззаконном действе свою доминирующую роль.

За время «хирургии» от увиденного Даниил несколько раз терял сознание, а ещё пару раз его рвало желчью. Желудок у него оказался крайне слабым, да и нервы ни к чёрту, хоть держался всё так же покорно.

После того, как с поэтом было полностью закончено, а водка наполовину выпита, мужчины повторили операцию с Львом Николаевичем. Времени на него ушло ещё дольше, но только из-за нахлынувшей усталости.

HarmС через дымку своего сознания слышал, как Михаил тихо повторял: «все мы уникальны мыслями, но телом нет, все мы мерзкие скоты».

Уже стемнело. Из окон начали доноситься голоса возвращающихся с праздника людей. Романист и поэт были полностью упакованы и залиты бетоном. Даниилу открылась страшная картина. Двое бледных мужчин, от которых прилично разило спиртным, с окровавленными пилами в руках, одновременно повернулись к нему.

HarmС попытался улыбнуться. Вышло, к слову, очень натурально. Он искренне, со страхом в глазах, смотрел на своих мучителей. Соучастники молчали, очень устало изучая связанного. Абсурдист решился нарушить молчание первым:

— Отличная работа, парни! Всё очень даже профессионально.

— Мне кажется, я больше не смогу, Миш. — Проблеял Лёня, никак не реагируя на эту чудаковатую похвалу.

— Господи, уважаемые, если вы меня отпустите, то я клянусь чем угодно, что просто пропаду и больше никогда вы обо мне не услышите! Я могу поклясться на чём угодно! Что угодно подпишу, сделаю, только не убивайте, други…

— Не бойся, балабол, я придумал для тебя искупление получше. Да и нужен ты для другого, да… так будет даже правильнее. — Миша подошел к столу, заправился гадостью. — Именем свободных душой поэтов, я дарую тебе жизнь, Даниил.

— Правда? — Удивился Леонид.

— Ах! Благодарю, благодарю! Какие вы благородные джентльмены…

Миша подошел к пленнику, приказав высунуть язык. Когда Даниил без задней мысли выплюнул просьбу, мужчина резко отрезал ему «лишнюю» мышцу. HarmС дико завыл, глаза чуть-ли не вывалились из орбит, наполняясь кровавыми слезами. Он верещал, словно подбитый кабан.

— Вот, Лёнь. Введи этому идиоту немножко гнили. — Срокин протянул заготовленный шприц. — Там доза превышает норму в полтора раза. Если выживет, то пусть живёт, заодно пока оклемается и всё подробно промычит, пройдёт достаточно времени. Мы уже будем в Японии.

Даниил не сопротивлялся. Только стонал, а когда Леонид вытащил иглу с опустошенным содержимым, то и вовсе впал в транс.

Абсурдиста отвязали, вышвырнув за дверь. Теперь великая копия походила на местную фауну, то есть на тех, кого он всё время описывал, высмеивая, в то же время, вознося бесправно их на уровень мучеников, что жертвуют собой во имя великого. Теперь он сам вкусил низшие блага загнивающих, став в их глазах обычным мусором. В таком состоянии его вряд ли кто сможет сразу признать.

Стало совсем поздно. Мужчины допили бутылку не заметив, как уснули на полу вплоть до следующего вечера.

Инвентарь (вместе со всем мусором) был сложен в огромный крепкий мешок. Два забетонированных куба разместили диагонально рядом, поставив на каждый по одной пластмассовой розе.

Леонид уже хотел было пойти выкинуть компромат, но Миша остановил его, решив вынести мешок самостоятельно. Пусть товарищ лучше отдохнёт лишний раз.

Вода закипела. Чай в красивой чашечке заварился. Миша вышел выкинуть мусор, а на Леонида вдруг снизошли строчки, которые он посчитал нужным записать, оставив их в этой квартире, как последний голос уходящей эпохи интеллектуального рабства:

Жёлтые фонари горят бледно, поверхностно.

Они портят ночь в отсутствие страшного ребёнка –

прародителя своего, обидчика, что,

взойдя на трон дня,

свергая тишину ночи, выключает своих верных

апостолов,

перекрикивая их своим прошлым светом.

После, он перечитал написанное ещё несколько раз, допил чай и положил записанные строчки под цветок, где лежал расчленённый Александр Сергеевич. Он хотел было посмотреть в окно, в свой усталый вечер под впечатлением дум, но до его ушей донёсся глухой стук тяжелой руки о входную дверь.

Диалектика овального стола (3)

Заменив отсутствующий ковёр, на полу расстелился Миша. Его руки крепко зафиксировали наручниками, на лице появилось ещё больше кровоподтёков. Один глаз совсем заплыл, напоминая теперь перезревшую сливу.

Мышкин трясся всем телом, по голове его гладила Дина, шепча что-то на ухо. Гриша задорно улыбался, восхищаясь развернувшимся цирком.

Мужчина с ТВ закидывал очередную жвачку в рот, устало бегая своими глазками по присутствующим.

Гундяев Лёша сильно изменился в лице. Побледнел так до мела, вжавшись в стул. Происходящее его сильно так испугало, всю жизнь он не мог терпеть вида насилия.

Союз Демьянович неодобрительно мотал